– Возможно. Куда важнее понять, кто знал об этих деньгах?
– По опыту могу сказать – очень многие. Я узнала, потому что мне об этом сказал сам Лотман. Позвонил и спросил, свободен ли Миша, это наш работник. Картину надо было упаковать и доставить Шацкому.
– А Шацкий этого сделать не мог?
– Конечно, мог. Но Натан предпочитал Мишу. Все картины, из коллекции или его собственные, упаковывал и перевозил обычно Миша.
– А тот мог рассказать об этом?
– Утверждает, что не рассказывал. Его допрашивали в полиции. После звонка Натана я спустилась к нему в мастерскую, сказала, что его услуги понадобятся. Наш разговор могли услышать сотрудники и рассказать еще кому-то… Натан звонил мне из ресторана. Там рядом тоже были люди. Плюс домашние, их знакомые и так далее. То есть на самом деле о продаже картины могло знать множество людей. Всем им, скорее всего, не было до этого никакого дела…
– Но среди них был тот, кому информация показалась очень интересной, – кивнул Максимильян.
– Вот именно.
– Хорошо. Но этот кто-то не мог знать, что расплатятся с Лотманом наличными и они будут в доме.
Галина пожала плечами, а Бергман спросил:
– О его страсти к наличным многие знали?
– Все, кто хоть раз покупал его картины. Прибавьте к ним тех, кому они об этом рассказали.
– Да, круг подозреваемых стремится к бесконечности. Вернемся к Шацкому. Говорят, Натан Давыдович завещал ему свои работы.
– Чушь, – фыркнула Галина. – Это вам кто сказал? Аллилуев? Его наивность умиляет. Чтобы Натан кому-то что-то отдал бесплатно? И обещать такое мог разве что в издевку. В любом случае о завещании трубили бы на всех углах. Но никакого завещания нет. Натан не собирался умирать. И точно ничего не хотел оставлять Шацкому.
Бергман кивнул, вроде бы соглашаясь.
– Лотман был осторожным человеком?
– Болтать о деньгах точно бы не стал.
– А оставить, к примеру, открытой дверь в своем доме? Следов взлома не обнаружено.
– Не знаю, – подумав, ответила Галина. – Я там бывала редко. Дом ставили на сигнализацию, ну и тревожная кнопка была, конечно. Я советовала установить видеонаблюдение, но Натан не хотел присутствия посторонних в доме. На самом-то деле, по обыкновению, жмотничал.
– А где хранилась коллекция?
– Картины развешаны по всему дому. Самые ценные из тех, что не его, висели в библиотеке, смежной с ней комнате и кабинете. Его собственные картины в студии и в большом зале рядом. Картин Натана в доме не так уж и много. Те, что он предпочел оставить себе, почти всегда участвуют в каких-то выставках. Он был во многом человеком старых взглядов, из тех времен, когда о видеонаблюдении и прочем знать не знали. Решетки на окнах, железная дверь – вот и вся охрана. Кстати, бог миловал, никто никогда на его собственность не посягал. В те времена, когда он был моложе и еще жил в квартире, все стены от пола до потолка были завешаны картинами. А замок на двери открывался дамской шпилькой. Но воры его квартиру обходили стороной.
Тут я вновь взглянула на картину и подумала: нормальному вору в голову не придет, что такая мазня денег стоит. И попыталась вспомнить какую-нибудь картину Лотмана, но не преуспела, хотя видела их не раз, художник он действительно известный. Надо сегодня же посмотреть…
– А что вы скажете о его близких? – спросил Бергман, меняя позу, теперь руки он сложил на груди и с интересом рассматривал что-то у себя под ногами. Я на всякий случай тоже посмотрела: ничего.
– Сестра, дочь, внучка, – пожала плечами Галина. – Бабье царство, как он их называл. Все его до смерти боялись.
– Боялись?
– Характер у него взрывной, мог наорать. Ударить, кстати, тоже мог. Мне один раз влепил пощечину. Я попросила больше этого не делать, если не хочет получить сковородкой по башке. А эти инфузории вряд ли способны на отпор. Прости, Господи, – торопливо добавила она. – О покойниках плохо не говорят.
– Давайте все-таки поговорим, – усмехнулся Максимильян. – Начнем с сестры.
– Ядвига мне всегда казалась чокнутой. В брате души не чаяла. Обожала племянницу и ее дочь. Абсолютно неприспособленная. После смерти жены Натана о его дочери она заботилась и вырастила свое подобие. Дочка отца боялась до судорог. Доставалось ей от него частенько, особенно когда она стала у него работать. Материально все зависели от него. А он, прежде чем денег дать на любую мелочь, полчаса втолковывал им, какие они ничтожества.
– То есть особого повода любить его у них не было.
– Вот уж не знаю, был или не был. Но по собственному опыту могу сказать, любят не за, а вопреки. Ядвига без брата жизни не мыслила. Она до того дура, что просто не знала, что с этой жизнью делать. Вера… может, и хотела бы уйти от отца, но характера не хватало. Привыкла во всем ему подчиняться.
– А ее замужество?
– Единственный акт неповиновения, – засмеялась Галина, – закончился бесславно. Прибежала к отцу в ночнушке и тапочках. Пьяный супруг надавал затрещин, и это при том что она была на последнем месяце беременности. Муж поутру ее забрал, она, конечно, простила. Так и мыкалась туда-сюда, пока Гаврила от передозировки не скончался. Внучку Натан у них отобрал, она жила у него с нянькой вместо матери. Вера возражать не стала, а муженьку было все равно. Вряд ли он вообще заметил отсутствие дочери.
– Лотман внучку любил?
– Конечно. Из трех баб эта самая толковая и не без характера. Мать с теткой ни во что не ставила, и правильно. Дедом в меру сил вертела, он был готов на все, если это стоило недорого.
– А машина?
– Подарок на восемнадцатилетие? Вы эту машину видели? Сомневаюсь, что о ней девчонка мечтала.
– Молодые люди у Надежды были?
– Понятия не имею. Но вряд ли бы она пригласила их в дом. Натану бы никто не понравился. Если только арабский шейх, но и в нем он бы усмотрел одни недостатки. У него была жуткая боязнь, что Надя отправится по стопам матери, то есть выскочит замуж за какое-нибудь отребье. Он твердил об этом девчонке с утра до вечера и разглядывал всех друзей-подруг под микроскопом. Кто такое выдержит?
Бергман задавал вопросы еще минут десять, после чего, вежливо поблагодарив хозяйку, поднялся.
– Извините за беспокойство, – уже возле двери сказал он.
– Беспокойте в любое время, – усмехнулась Галина. – И ради бога, найдите того, кто это сделал.
– А вы сами что думаете по этому поводу? – спросил Максимильян, стоя к Галине боком и разглядывая картину.
– Я? – вроде бы удивилась женщина.
– Ну да. Вы ведь наверняка задавались вопросом: кто мог совершить убийство? Точнее, три убийства?
– Не знаю, – ответила она с большой поспешностью. – Недоброжелателей у него было много. Но убийство… наверное, все дело в этих деньгах… Грабитель-отморозок…
Бергман кивнул, словно соглашаясь, и мы покинули кабинет. Не дожидаясь привычного вопроса «что скажешь?», я заметила, как только мы вышли из музея:
– Мне показалось, она говорит искренне…
– Кроме разве что последнего вопроса, – усмехнулся он, и я согласилась:
– Да, кроме разве что последнего. Подозрения у нее есть, но она не захотела ими делиться.
– Или не рискнула.
– Или так, – кивнула я.
Мы сели в машину, но уехали недалеко. Развернувшись на светофоре, Бергман припарковал «Ягуар» возле небольшого сквера. Отсюда музей был хорошо виден.
– Надеешься, что Галина бросится сломя голову к своему возможному сообщнику? – съязвила я.
– Женщины всегда наступают на одни и те же грабли. Даже самые умные.
– Что ей мешает позвонить?
– Вот уж не знаю. Но в девяти случаях из десяти женщина срывается…
Договорить он не успел: из дверей музея показалась Галина, быстрым шагом прошла на парковку и села в белый двухдверный «Мерседес». На светофоре она свернула, и мы спешно отправились за ней. Я – с легкой досадой. «Могла и потерпеть пару часов», – думала я, стараясь не терять «Мерседес» из виду.
Наша слежка продолжалась недолго. Уже через семь минут Галина тормозила возле двухэтажного здания с табличкой возле единственной двери «Галерея Шацкого». Ниже еще что-то написано, должно быть, часы работы, но отсюда не разобрать.
– Вполне естественное желание рассказать о нашем разговоре, – скорее из вредности заметила я.
– Тогда торопиться не стоило. Может, у нее возникли вопросы? Или появилось беспокойство?
– С какой стати? Ничего такого в нашем разговоре не было, на те же вопросы она уже отвечала следователю.
Галина между тем, бросив машину у тротуара, подошла к двери и нажала кнопку звонка. Дверь открылась, и дамочка исчезла из поля зрения.
– Что же ее насторожило? – пробормотал Максимильян, вроде бы просто подумав вслух. – Ясно, что подобная публика не любит привлекать внимание сыщиков…
– Чего им бояться, если они просто продавали или покупали картины. Занижали цену, чтоб налог не платить?
– И это тоже. Явится следователь по одному делу, и в тюрьме окажешься по другому, – засмеялся Максимильян.
Место для парковки мы нашли с трудом и довольно далеко от галереи. Прошло минут двадцать, Галина не появлялась.
– Разговор затянулся, – взглянув на часы, Бергман заглушил машину и повернулся ко мне: – Что ж, давай и мы нанесем визит.
– Галина поймет, что мы за ней следили.
– Наведаться сюда после беседы с ней тоже вполне естественно. Идем. Вдруг пропустим что-нибудь интересное.
Не знаю, на что он надеялся, запертая дверь галереи препятствовала внезапному вторжению. Теперь пришлось мне давить на кнопку звонка. Дверь открыли, не поинтересовавшись, кто мы и зачем пожаловали, что, признаться, удивило. Нас встретила молодая девушка в платье с пышной юбкой, наряд завершал кокетливый бант в волосах. Девушка приветливо улыбнулась.
– Могу вам чем-то помочь?
– Мы бы хотели встретиться с господином Шацким, желательно прямо сейчас, – ответил Максимильян, протягивая ей визитку.
Визитка была выдержана в благородно-золотистых тонах и, кроме фамилии, имени и номера мобильного, ничего не содержала, так что девушке оставалось лишь гадать, кто перед ней. Само собой, Бергман успел произвести впечатление. Она окинула его еще одним оценивающим взглядом. Дорогие тряпки и часы без внимания, уверена, не остались, а личные достоинства Джокера вообще выше всяких похвал.
– Прошу минуточку подождать. Может быть, пока вы заглянете в наши залы? – Она указала рукой на арочный проход, а сама поспешно скрылась за стеклянной дверью.
– За мной, – скомандовал Бергман и воспользовался той же дверью, которая, как оказалась, вела в небольшой коридор. Слева туалет, чуть дальше кабинет хозяина, оттуда доносился голос Галины:
– Этот тип куда хуже ищеек в погонах.
– Любопытно, – мурлыкнул Максимильян и дверь распахнул.
Девушка стояла с его визиткой в руках и от нашего внезапного появления вздрогнула. Галина сидела в кресле возле окна с бокалом белого вина, наверное, нервы успокаивала, хотя, кто знает, что у них здесь за порядки.
Сам Шацкий, мужчина лет шестидесяти, маленький, кругленький и совершенно лысый, метался от одной стены к другой. Увидев нас, замер, как по команде, смешно хлопая глазами.
– Лев Валерьянович? – заговорил Максимильян. – Моя фамилия Бергман, думаю, мне не стоит объяснять, кто я и по какому делу.
Губы Шацкого растянулись в совершенно неестественной улыбке, как будто кто-то растягивал его рот руками, взгляд при этом оставался испуганным, он продолжал хлопать глазами, и я заподозрила нервный тик. Но неожиданно все прекратилось.
– Иди отсюда, – рявкнул он на девушку, та вновь вздрогнула и бросилась из комнаты. – Садитесь, – вздохнул он, на сей раз обращаясь к нам. – Хотя я совершенно не понимаю…
– Приятно увидеть вас снова, – заявил Бергман Галине, невежливо перебивая хозяина кабинета. В голосе ни намека на иронию или, боже упаси, издевку, тихая, неподдельная радость. Галина растерянно кивнула, не зная, как на это реагировать.
– Послушайте, – начал Шацкий, сев в кресло, но тут же вскочил и метнулся к окну. – Мы все потрясены чудовищным злодеянием и…
– Готовы на все, чтобы преступники понесли заслуженную кару, – продолжил Бергман.
– Ну… в общем, да. Однако вы должны понять… я устал от постоянных вопросов, в конце концов, все это вредит бизнесу.
На Шацком была белая рубашка, которая едва сошлась на его объемном брюшке, и бордовые брюки из вельвета. Он сунул руки в карманы, поднял плечи и смотрел на нас исподлобья. Выглядело это комично. Гневливость мало соответствовала его облику, впрочем, как и имя.
– Мы не собираемся отнимать у вас много времени, – с легкой усмешкой произнес Бергман, Лев Валерьянович в досаде покачал головой.
– Мне совершенно нечего вам сказать. Да, мой покойный друг продал картину, получив за нее наличными. Покупатель – солидный коллекционер из Самары. В полиции с ним беседовали. Подобные сделки стараются не афишировать, но знать о ней могло довольно много людей. Я выступил посредником. Картину доставили мне, отсюда ее забрал покупатель.
– И расплатился наличными?
– Нет. Перевел деньги на мой счет. А я выплатил Натану наличными за минусом суммы, которая причиталась мне. Мы совершали подобные сделки довольно часто, три-четыре раза в год. Иногда он что-то покупал, чаще продавал. О его коллекции знали, и, если он собирался что-то продавать, это всегда вызывало интерес.
– То есть вы оповещали об этом всех заинтересованных лиц.
– Раньше именно так и было. Но в последние годы… в общем, у меня сложился определенный круг клиентов, которые были готовы купить все, что решит продать Натан из своей коллекции. И я договаривался с этими людьми напрямую. Это стоило клиенту чуть дороже, зато он мог быть уверен, что нужная картина непременно окажется у него. А Натан был избавлен от необходимости ждать. Стоило ему принять решение, и покупатель уже возникал на его пороге… в переносном смысле, конечно.
– И что вы помогли продать в этот раз?
Шацкий, быстро взглянув на Галину, неохотно ответил:
– «Сельский пейзаж» Киселева, если это вам о чем-то говорит. Не из самых именитых, но, по-моему, достойный художник и пользуется спросом.
– Вы были с покойными большими друзьями… – начал Бергман, Шацкий, заподозрив подвох, нахмурился, но согласно кивнул. – Эта страсть к наличным… она относилась не только к сделкам? Свои сбережения он где предпочитал хранить?
– Вот уж не знаю, – фыркнул Лев Валерьянович. – Мне бы в голову не пришло расспрашивать, а Натану мне об этом рассказывать. Может, он деньги в саду закапывал… – Тут он досадливо поморщился и замолчал.
– Про сад не скажу, – вмешалась Галина, успев допить вино из своего бокала, – но на счетах у Лотмана куча бабок. И здесь, и за границей. Это мне следователь сказал… доверительно. Плюс дом, его картины, коллекция. Богатое наследство. Жаль, что я отказалась выйти за него замуж.
– Что ты говоришь! – всплеснул руками Шацкий.
– Да уж, и сейчас отбоя от ментов нет, а будь я его женой, меня бы и вовсе упекли за решетку.
– Вполне возможно, что вы бы отправились в последнее путешествие вместе с Лотманом, – ласково произнес Бергман.
– Типун вам на язык, – отмахнулась Галина. – Я просто неудачно пошутила.
– Что ж. – Бергман неожиданно для меня поднялся. – Я вас понял. Вы бы очень хотели, но ничем, к сожалению, помочь следствию не можете.
Решив, что прощаться ни к чему, Максимильян удалился, и я, само собой, тоже. В холле девушка тихо плакала, вытирая слезы бумажной салфеткой.
– У вас есть моя визитка, – понизив голос, сказал Бергман, проходя мимо. – Захотите позвонить, буду рад.
– Это приглашение на любовное свидание? – съязвила я, когда мы направлялись к машине, и нарвалась:
– Тебе-то что за дело?
– Просто интересно, какого лешего ты вдруг с места сорвался? Ясно, что эти двое что-то скрывают…
– Ясно, – согласился он. – Но не факт, что их секреты связаны с убийством. В любом случае сегодня нам они ничего не расскажут. Подождем более подходящего момента. Кое-что интересное мы от них все же услышали.
– Да? Верю на слово.
– Денег в доме могло быть гораздо больше, чем предполагали вначале, – продолжил Бергман, а я хмыкнула, досадуя, что сама об этом не подумала.