— Замолчи!
— Я мысленно тебя целую. В своих мечтах. Каждую ночь, каждое утро, едва открываю глаза…
— Барон сейчас вернется!
— Ты его боишься?! Да с каких пор тебя заботит, что он о тебе подумает?! Ты что, его любишь?!
— Нет, но… Я не знаю!
— Я так больше не могу, — взмолился он. — И ты не можешь. Я же вижу, как ты меня хочешь. Ты не можешь так жить, ты себя убиваешь. Хочешь, я приду к тебе тайно, ночью? Никто ничего не будет знать.
— Да сколько можно! — она встала и поставила пустой бокал на поднос проходящему мимо официанту. Серж тоже поднялся и взял ее за локоть, удерживая. — Сережа, я так не хочу больше жить, слышишь? Опять таиться и прятаться? Ты еще выдай меня замуж за барона Редлиха, чтобы из его состояния я заплатила твои долги!
— Какая удачная мысль!
— А я уж было подумала, что ты изменился! Пусти! — она вырвала свою руку.
— Моя любовь к тебе неизменна, в этом можешь не сомневаться. Что же касается остального… Я согласен сойтись на твоих условиях.
— Что?!
— Ты победила, я признаю свое поражение.
— Да с чего ты взял, что я объявила тебе войну?!
— Скорее осаду. Я готов выбросить белый флаг. Командуйте, маршал! — он шутливо поклонился.
— Убирайся вон!
— Если ты забыла, мы находимся в Опере. А не у тебя дома.
— Тогда я уйду!
— Барон не найдет тебя в том месте, где оставил, и будет волноваться. Чего доброго, сюда нагонят жандармов, и бал будет испорчен. Ты, любовь моя, связалась не с кем-нибудь, а с министром. Хоть и без портфеля. Но ему стоит только шепнуть словечко на ухо королю, как по тревоге будет поднята вся парижская жандармерия, чтобы отыскать одну маленькую хрупкую женщину. Но очень красивую!
— Ты из-за этого бесишься? Соперник тебе не по зубам? Стреляться с тобой барон не станет, а власти у него столько, что тебя выдворят из Парижа в один момент.
— Это значит, что он трус, — спокойно сказал Серж.
— О нет! Он очень умный человек. И далеко не трус. Поэтому ты еще здесь, в Париже. Неужели ты не понял, что он тебя нисколько не боится?
— Я приду к тебе ночью.
— Нет! И думать не смей!
— Ты не сможешь мне долго сопротивляться.
— Сережа, я тебе советую завести любовницу. Так мы, по крайней мере, будем квиты!
Барон Редлих с удовлетворением отступил назад, в толпу, и снял маску. Он понял далеко не все, иногда эти двое переходила на язык, ему незнакомый. Но последнюю фразу Александрин сказала по-французски. То, что он увидел и услышал, барона Редлиха вполне удовлетворило. Соболинский просил, она отказала. Можно сказать, что больной выздоровел. Поэтому Эрвин Редлих спрятал маску, которую предусмотрительно взял с собой, и совершил маневр, чтобы появиться с той стороны, откуда его, собственно, и ждали.
— Добрый вечер, барон! — непринужденно улыбнулся ему Соболинский.
— Я вижу, вы встретили соотечественника? — Эрвин Редлих смотрел только на Александру.
— Да, мы вспоминали родину. Но я обещала вам еще один танец. Прекрасная музыка, правда? — она положила руку на плечо барона.
— Извините, сударь, я и моя дама пришли сюда танцевать, — с издевкой сказал Эрвин Редлих своему сопернику. — А с вами мы встречи не назначали.
Александра видела, что Серж в бешенстве. Обняв за талию первую же попавшуюся под руку даму, он закружился с ней в танце. Александра поняла, что он ее не оставит и ждет подходящего момента, чтобы снова заговорить, и сказала на ухо своему спутнику:
— Я видела достаточно. Не пора ли нам уехать?
— Как вам будет угодно, — учтиво сказал барон.
Они покинули Оперу, пробыв на балу немногим больше часа. Барон сопроводил свою даму на улицу Анжу-Сент-Оноре и, как всегда, вошел в дом, чтобы убедиться, что запущенный им механизм работает без сбоев.
Он сказал два слова дворецкому, одно повару и наградил молчаливой улыбкой горничную. Потом взял свой цилиндр и собрался уходить.
— Останься, — попросила Александрин.
Он замер посреди гостиной, не веря своим ушам.
— Эрвин, я не хочу, чтобы ты сегодня уходил.
Поскольку он вел себя, словно маленький ребенок, она взяла его за руку и отвела в свою спальню, где попросила:
— Я не хочу беспокоить горничную. Ты не мог бы побыть вместо нее? — поскольку барон молчал и явно не понимал, что ему делать, Александра не выдержала: — О господи! Расстегни крючки на моем платье! И сними, наконец, этот прекрасный, но такой неуместный здесь фрак! Я хочу, чтобы ты был как у себя дома.
Только тогда Эрвин Редлих поверил наконец своему счастью…
Когда из дома русской графини вышел дворецкий и велел кучеру барона Редлиха ехать домой, тот перекрестился и сказал:
— Слава богу!
От барона зависело огромное количество людей, в особенности от его настроения. Эрвин Редлих был чрезвычайно требователен к себе и людям. А люди эти были просто людьми и не могли все делать так же хорошо, как это делал он, а только лишь в силу своего ума и своих способностей. Поэтому все говорили, что барону Редлиху не мешало бы малость измениться. Побыть нормальным человеком. То есть пару раз проспать и не спуститься к завтраку, не сходить денек на биржу, наорать в сердцах на прислугу и устроить кутеж. Любовь и была тем мотором, который способен был придать ускорение чувствам Эрвина Редлиха. И все боялись, что, испытав разочарование в любви, он превратится в тирана.
Александра даже не подозревала, сколько людей мысленно молят ее открыть двери своей спальни для барона Редлиха. Ответить на его чувства. И когда это случилось, над унылым январским Парижем словно взошло наконец солнце. Кучер гнал по улицам города пустую карету, изо всех сил стегая ни в чем не повинную лошадь и мысленно повторяя: «Слава богу, слава богу, слава богу…»
Глава 9
Отныне они везде бывали вместе. И смотрели друг на друга так, что в семь часов вечера гости графини спешили уйти, чтобы не чувствовать себя неловко. И Париж, который с охотой обсуждает все тайное, но пренебрегает явным, оставил их в покое. Все сочли, что ничего интересного в отношениях этих двоих больше не будет, по крайней мере, надо подождать года три, а лучше пять. Александра не могла сказать, что она счастлива, но она была спокойна.
В начале февраля барон Редлих впервые заговорил с ней о свадьбе. Сначала она отказалась слушать:
— Эрвин, я не понимаю, к чему это? Мое положение меня вполне устраивает.
— Я хочу, чтобы мы жили вместе. Мне пора подумать о детях. Я хочу, чтобы это были наши дети. Да и твоего сына пора забрать, чтобы он жил с матерью. И с отцом. Уверяю, что я буду Мишелю хорошим отцом.
— Но ты католик, а я православная! Как я могу выйти за тебя замуж?!
— Принять мою веру.
— Это невозможно!
— Ты так веришь в Бога?
— Разумеется, верю!
— Вот и отлично, — улыбнулся барон. — Я тоже верю. Но разве не справедливо будет сказать, что Бог один для всех? Потому что Бог — это совесть, и тебе должно быть все равно, крестится она двумя перстами или щепотью. Ты только признаешь перед своей совестью меня своим законным супругом, и я тебе поверю. А дальше можешь верить во что угодно. Я не стану возражать. Не скрою, я человек не очень набожный. В религии мне многое не понятно, потому что не объяснено, а я ничего не принимаю на веру, мне нужны доказательства. Но правила есть правила. Любой брак должен быть освящен церковью. На церемонии не будет никого, кроме нас с тобой, священника и двух свидетелей. Я только хочу, чтобы наш брак был законным. Так ты сможешь получить французское гражданство и защиту от притязаний своего монарха. Ты ведь не собираешься возвращаться на родину?
— Меня там никто не ждет.
— У тебя же есть сестры?
— Да. Мари воспитывает моего сына, она очень занята, у Жюли есть свои дети, она занята еще больше. С Софи мы рассорились, похоже, навсегда.
— Получается, у тебя нет близких тебе людей?
«Есть, — чуть не сказала она. — Этот близкий мне человек здесь, в Париже. Но я от него прячусь». Вместо этого она сказала:
— У меня есть ты. Разве этого мало? Тебя так много, что ты занимаешь собой весь Париж. Ни одна газета не напечатает разгромную статью без твоего одобрения. Ни один закон не будет принят, если ты наложишь на него вето. Без тебя не будет работать биржа, остановятся ткацкие фабрики. из-за тебя сюда по вечерам съезжаются все эти люди. Там, где ты, больше нет места никому. Ты так огромен, что за тобой никого не видно. Разве ты потерпел бы рядом со мной еще кого-нибудь? Нет, Эрвин, ты собственник.
— Не значит ли это, что я ограничиваю твою свободу? — нахмурился барон.
— А что можно с этим поделать? — улыбнулась она. — Если я вдруг получу эту свободу, ты будешь умирать от ревности, каждый раз гадая: где я, с кем?
— Поэтому-то я и хочу заключить с тобой брак. Пока наши отношения остаются такими, какие они сейчас, ты мне не принадлежишь. Сейчас ты меня принимаешь, а после прогонишь. И я буду страдать. Я хочу быть уверен в твоих чувствах. В своих я уверен.
— Мне кажется, что ты мне что-то не договариваешь.
— Ты все узнаешь после свадьбы.
— Значит, я права? Есть какая-то тайна?
— А у тебя? — в упор посмотрел на нее Эрвин. — У тебя их нет?
— Если ты имеешь в виду мои отношения с тем мужчиной…
— Да. Я именно это имею в виду.
— Но у тебя тоже было прошлое!
— Меня к этому принудили обстоятельства.
— Какие обстоятельства могут принудить мужчину жить с женщиной, которая ему не жена? Единственное обстоятельство, которое все объясняет, это любовь. Так что неизвестно, кто из нас хуже! — выпалила она.
— Вот и первая ссора, — с улыбкой сказал барон. — Будь вы моей женой, этого разговора вообще бы не случилось. Всякие ваши отношения с другим мужчиной в браке недопустимы, как и мои с другой женщиной. А так… Мадам, я ухожу, — он поклонился и взял ее руку. Едва прикоснувшись к ней губами, барон распрямился и сказал: — Повод для ссоры глупый, вы, как женщина умная, должны это признать. А над моим предложением подумайте. Я собираюсь объявить о нашей помолвке во время масленичных гуляний.
И не дав ничего ей сказать, он ушел.
какое-то время она в волнении ходила по комнате. Предложение руки и сердца, больше похожее на ультиматум. Но ведь она приняла его ухаживания! Она дала не то что повод, фактически свое согласие. Осталось только узаконить отношения.
Кстати, вопреки слухам, ходившим в Париже благодаря мадемуазель Бокаж, Эрвин оказался хорошим любовником. Ничего, подобного тому, что говорила Дельфина, и в помине не было. Александра нисколько себя не принуждала, ложась с ним в постель, поначалу, правда, Эрвин был довольно сдержан, но этот лед вскоре растаял. Она ведь тоже не хотела казаться распущенной и не сразу дала себе волю. Был только один мужчина, с которым Эрвин сравниться не мог, да и никто с ним не мог сравниться. Серж просто был создан природой для чувственных наслаждений, он ни о чем другом и не заботился. Так, как он, никто не мог осчастливить женщину, особенно если он этого хотел. А у них было немало ночей, которые они посвящали только друг другу. Но об этом Александра старалась не думать.
Она была уверена, что барон Редлих скоро вернется к разговору о свадьбе. А почему, собственно, нет? В их отношениях царит полная гармония, они во всем друг другу подходят. Есть одно лишь препятствие: религия. Но ведь барон не настаивает на том, чтобы его жена была ревностной католичкой. Она просто должна принести необходимые клятвы.
Их отношения вошли уже в такую стадию, что разорвать их было невозможно. Они уже фактически были семьей, оставалось лишь узаконить это и привезти в Париж маленького сына графини Ланиной, чтобы семья была полной. Барон хотел много детей, поэтому его и тянуло к женщине, которая всем своим видом говорила, что готова стать матерью. И у нее уже был сын, а Эрвин Редлих мечтал именно о сыновьях. Отступать он не собирался. Александра, которая сама была женщиной сильной, впервые натолкнулась на такую силу. И поневоле начала отступать.
Примирение состоялось на следующий же день. А закончилось все самым неожиданным образом.
Александра, конечно, предполагала, что Серж не будет сидеть сложа руки, он будет действовать. Но такого она не ожидала даже от него.
Подумав, что Сашин отказ не что иное, как приглашение, Соболинский подкупил ее горничную и узнал, где находится спальня графини. Особняк по улице Анжу-Сент-Оноре имел уютный дворик, где росли огромные деревья, жарким летом дающие благостную тень. Зимой же они сиротливо стояли, утопая порою в снегу, порою в огромных лужах и стуча своими голыми ветвями в уютно светящиеся окна, словно бы прося их впустить.
Глубокой ночью Соболинский приехал на улицу Анжу-Сент-Оноре и без труда проник во внутренний двор. Ему не составило никакого труда взобраться на дерево, а оттуда — на балкон второго этажа. Стоя на балконе, он согнутым пальцем постучал в стекло:
— Саша, это я! Впусти меня!
Первым проснулся барон Редлих. Александра спала крепко, она лишь заворочалась во сне и сонно спросила:
— Что случилось?
— Ничего, спи, — сказал барон и, соскочив с кровати, подошел к окну.
В это время Соболинский постучал в стекло еще раз, гораздо настойчивей:
— Саша! Это я! Открой!
Барон рывком распахнул окно и уставился на стоящего на балконе мужчину. Весь вид Эрвина Редлиха говорил о том, что он встал с постели, а вовсе не из-за карточного стола. Барон был в одних панталонах, по пояс голый и явно не ждал гостей. Соболинский невольно отпрянул.
— Сударь, вас сюда не звали, — сказал ему барон.
— Ошибаетесь! Я прихожу сюда каждую ночь!
Эрвин Редлих не выдержал и рассмеялся:
— Странно, что я вас ни разу не заметил! Наверное, вы спали под кроватью! Надеюсь, мы вам не сильно мешали?
Поскольку ситуация была двусмысленной, барон сказал:
— Вы сами уйдете, или мне позвать слуг? Впрочем, можете заночевать на балконе! — и рывком закрыл окно, а потом задернул портьеру.
— Эрвин, ты где? — сонно позвала его Саша. — Мне холодно…
Когда барон лег в постель, она вздрогнула:
— Господи, какой ты холодный! Где ты был?! Стоял у открытого окна? Ты же простудишься! Эрвин! Да ты весь дрожишь! Это от холода!
— Нет… это от смеха… — он вдруг стал хохотать. Александра приподнялась на локте, удивленно глядя на хохочущего барона Редлиха.
— Да что случилось?!
— Я… открываю окно… А он там… на балконе… — смеясь, сказал Эрвин.
— Сережа?! Он совсем ум потерял!
— Я… Черт возьми! Я впервые в жизни попадаю в такую комичную ситуацию! Я понятия не имел, что мне делать?! Конечно, мне стоило бы его застрелить, но держать в спальне заряженный пистолет — это глупо! — барон опять принялся хохотать. — Надо было бы просто столкнуть его вниз, со второго этажа, но ведь это не по-джентльменски! Это недостойно человека моего положения! Черт возьми! Иногда я жалею, что я барон, а не какой-нибудь плотник! Или кузнец!
— Где он?! Я его сейчас сама убью! — она хотела было встать.
— Не стоит, — удержал ее Эрвин. — Он уже почти мертвец. Держу пари, месье Соболинский нечасто встречает такой прием в спальне у дамы!
Они переглянулись и теперь уже рассмеялись вместе.
— Нет, это уж слишком! — сказала она, вытирая слезы. — Мне и в самом деле следует поскорее выйти за тебя замуж!
Они так смеялись, что Соболинский, который в это время спрыгнул на землю и собирался уходить, невольно задержался. Разумеется, он слышал этот смех. Саша была любовницей барона Редлиха, кто бы в этом теперь сомневался? Мало того, этот смех говорил о том, что эти двое вполне счастливы.
«А я его недооценил, — подумал Соболинский. — Этот денежный мешок оказался с весьма неплохими мозгами. Как быстро он своего добился! Да еще и способен острить! Не говоря уже о том, что, выйди мы, по-русски, стенка на стенку, зубов мы с ним потеряли бы поровну. Барон в отменном физическом состоянии, Саша правильно сказала: он меня ничуть не боится. И что с ним прикажешь делать?…»