– Времени и вправду в обрез, – проворчал Бальтазар Гемерле. – Всего семь дней. Едва успеем починить самые скверные места. – Он кивнул на советника. – И все же господин Шреефогль уверил нас, что уже завтра нам доставят новые кирпичи из его гончарни в Шонгау.
Магдалена взглянула на молодого патриция.
– Тогда по крайней мере вам молния принесла прибыль. Не так ли, господин Шреефогль?
– На этот счет не беспокойтесь. Я продаю их по заниженной цене, – успокоил ее Якоб. – В Аугсбурге или Ландсберге я выручил бы в разы больше. Вот кто действительно хорошо поживился, так это наш славный господин бургомистр… – Он заговорщицки подмигнул и понизил голос. – Он продал в монастырскую таверну тридцать бочек больцанского вина, кроме того, воск для свечей, соленую рыбу с Норвежского моря и отпечатанные за бесценок просительные письма, которые всучит паломникам. Праздник трех причастий для Земера лучше всякой ярмарки.
Магдалена присвистнула сквозь зубы.
– Вот так новость… А я еще удивлялась, чего это старый толстосум в паломничество собрался. И чтоб непременно прошлой же ночью, в непогоду, добраться до Святой горы…
– Потому что боялся, как бы его не опередили торговцы из Мюнхена и Аугсбурга. – Шреефогль усмехнулся. – Теперь благочестивый паломник торгуется с келарем в монастырском трактире. И кто-то из Виттельсбахов тоже заинтересовался товарами Земера. Хотя я не понимаю, что княжеская семья нашла во всем этом хламе.
Магдалена задумчиво кивнула, упоминание о вчерашней ночи пробудило в ней воспоминания об увиденном в разрушенной колокольне свете. Она прикрыла глаза от солнца и посмотрела наверх.
– А там уже работает кто-нибудь? – спросила она с любопытством.
– В колокольне? – Плотник Бальтазар покачал головой. – Леса хоть и поставили уже, но мы туда пока не добрались. Предстоит куча работы. Молния прямо в верхушку ударила, там теперь лишь обломки и горелые доски. Удивительно, как до сих пор колокола не рухнули.
Магдалена вспомнила вдруг, как изменилось поведение брата Йоханнеса прошлой ночью, когда она спросила, мог ли кто-нибудь подняться на колокольню с факелом. Что ответил тогда монах? Что там делать кому бы то ни было в такое время? Видом любоваться?
Магдалена снова устремила взор на башню. Она с детства не терпела, если кто-то пытался от нее что-нибудь скрыть. И теперь что-то подсказывало ей, что брат Йоханнес что-то недоговаривал. У нее вдруг снова закружилась голова, и она оперлась на плечо советника.
– Вам бы и вправду прилечь немного, – предостерег ее Шреефогль. – У моей супруги, да сохранит Господь ее душу, под конец были такие же круги под глазами, как у вас.
– Проклятие, есть тут хоть кто-нибудь, кто не считает меня покойником? – Магдалена в ярости отвернулась. – Счастливо оставаться! И если встретите моего муженька, цирюльника бестолкового, передайте ему, пусть сам свои лекарства пьет. А я помолюсь пойду!
Магдалена оставила озадаченных мужчин и зашагала к монастырской церкви. Она хоть и не отличалась такой беззаветной верой, как многие другие жители Шонгау, но в Андекс отправилась с твердым намерением поблагодарить Господа за благополучно прожитые годы. Так почему бы прямо сейчас не начать молитвы? Тем более при нынешнем ее самочувствии… Быть может, опасения Симона были не так уж и беспочвенны.
Она прошла вдоль южной церковной стены, больше всего пострадавшей от пожара. Каменная стена обрушилась и покрылась копотью, дыру в крыше на скорую руку затянули полотном, и в церковь тонкими лучами пробивался солнечный свет. Магдалена глубоко вдохнула и вошла в старинное готическое здание, где монахи уже навели относительный порядок. После утренней службы людей внутри осталось очень мало. Справа возвышался главный алтарь с двумя золотыми статуями Девы Марии. Вдоль центрального нефа стояли еще четыре алтаря, и тесные проходы вели в темные, освещенные лишь тусклым пламенем свечей часовни. Вдоль стены на некотором возвышении тянулась галерея, на которой несколько лепщиков очищали фрески от грязи и сажи или обновляли обгоревшие витражи. Никто из ремесленников Магдалену пока не заметил, она села на дальнюю скамью, закрыла глаза и начала молиться. Но в скором времени поняла, что не может толком сосредоточиться. Мысли ее непрестанно возвращались к пропавшему Симону, Михаэлю Грецу, вчерашней непогоде и свету на колокольне.
К свету – настойчивей всего.
Магдалена открыла глаза и, оглядевшись, заметила витую лестницу, которая вела на галерею, а затем дальше наверх.
Быть может, в башню?
«Всего пару минут, – подумала она. – Если через пару минут я не найду вход в башню, то вернусь и продолжу молитву. Обещаю, добрый Отец наш».
Магдалена встала со скамьи и на цыпочках поднялась на галерею. Там действительно нашелся низкий проход, за которым вели наверх недавно сколоченные подмостки. Старая лестница почти полностью сгорела, местами еще виднелись остатки старых ступеней, но стоптанные доски в большинстве своем лишь черными обломками нависали над пустотой. Магдалена перекрестилась и шагнула на скрипучие подмостки.
Поднявшись всего на несколько шагов, Магдалена осталась в полном одиночестве. Снизу до нее доносились еще крики и стук, но чем выше она забиралась, тем приглушеннее становились звуки. В покрытых копотью оконных проемах, через равные промежутки проделанных в башне, взору открывалась долина, буковые леса вокруг монастыря и строительная площадка далеко внизу. Рабочие походили на муравьев, что суетились на площади и толкали перед собой крошечные камешки.
Сколоченная временно лестница скрипела и шаталась; никаких перил, чтобы удержаться, не было, и Магдалена почувствовала, как у нее снова начала кружиться голова. Пот заливал глаза, и она про себя прокляла собственную затею влезть на обгоревшую и разрушенную башню. Она решила уже развернуться, как заметила прямо над головой квадратный лаз в потолке. Магдалена забралась в него и оказалась наконец на чердаке. Сквозь почернелые оконные проемы задувал прохладный ветер.
Вид был потрясающий.
Магдалена не раз уже забиралась на вершину Хоэнпайсенберга недалеко от Шонгау, но здесь она ощутила себя на шаг ближе к небу. Далеко на горизонте тянулась покрытая снегами цепочка гор, а перед ней раскинулись леса, болота и озера баварских предгорий. На восточном берегу Аммерзее высилась колокольня монастыря Дисен, слева возвышался Хоэнпайсенберг и загораживал вид на родной город. Отсюда все казалось таким близким друг к другу, что их двухдневное путешествие выглядело как приятная прогулка.
Внезапный порыв ветра разметал волосы Магдалены, и она крепко схватилась за доски, чтобы не слететь вниз. Оправившись немного, женщина смогла наконец осмотреть изнутри разрушенную молнией башню.
Стены покрылись копотью и местами оплавились от жара, в оконных проемах переливалось синее небо. Посреди звонницы на усиленной железом деревянной раме висели три колокола, которые выдержали пламя. Пол во многих местах прогорел, и Магдалена видела между балками зияющую пустоту. Со звонницы свисала новая веревка.
Магдалена вспомнила вдруг, что утром уже слышала колокольный звон. Значит, это просто звонарь поднимался сюда ночью? Магдалена нахмурилась. Что, черт возьми, звонарю делать здесь посреди ночи?
Магдалена решила пройти к колоколам по бревну; оттуда лучше всего можно было оглядеться. При этом она по возможности старалась не смотреть вниз. Переставляя одну ногу за другой, она смотрела прямо перед собой и таким образом чувствовала себя более-менее уверенно.
Наконец Магдалена добралась до громадных бронзовых колоколов. Она обхватила самый малый из них, почувствовала прохладный металл под ладонями и вздохнула с облегчением. Головокружение полностью прекратилось. Казалось, напряжение пробудило в ней новые силы и излечило ее. Она осторожно выпрямилась, чтобы взглянуть на другую сторону комнаты за колоколами, и сразу заметила нечто странное.
У противоположной стены стояло, поставленное на ребро, некое подобие носилок с металлическими скобами по краям. На полу лежали несколько полированных железных прутьев. Что-то поскрипывало. Подняв голову, Магдалена увидела, что прямо над носилками, точно петля на виселице, покачивалась на ветру толстая проволока.
Но не успела Магдалена приблизиться к странной конструкции, как справа до нее донесся шум.
На нее ринулась черная тень. Она походила на обращенную в человека летучую мышь, которая дремала до сих пор под потолком и теперь бросилась на нарушителя спокойствия. Нападавший закутан был в черный плащ с капюшоном, и Магдалена не смогла разглядеть его лица.
В следующее мгновение он налетел на нее.
Магдалена качнулась, руки ее соскользнули с гладкого металла, и под ногами вдруг возникла пустота. Она провалилась в щель между досками, при этом что-то острое оцарапало ей бедро. В последний момент она вытянула руки и схватилась за бревно. Запястья едва не вырвало из суставов, но Магдалена изо всех сил вцепилась в балку. Раскачиваясь во все стороны, она с замиранием сердца уставилась в бездну, и в глазах у нее потемнело. Затем до нее донеслись шаги с лестницы: закутанный в черное человек бежал вниз по подмосткам, и казалось, что он плыл по воздуху. В следующий миг незнакомец скрылся в церкви.
Словно тонкая ветка на ветру, Магдалена раскачивалась на бревне. Она понимала, что сил ее надолго не хватит. По лицу от злости и отчаяния потекли слезы. Она подтянулась из последних сил, как вдруг всего в полутора метрах от себя заметила веревку со звонницы.
Может, удастся добраться до нее?
Сантиметр за сантиметром Магдалена начала продвигаться к цели. Один раз рука ее соскользнула, и она едва смогла удержаться. Но в конце концов женщина добралась достаточно близко. Она с хрипом рванулась к спасительной веревке и крепко схватилась за нее. Судорожно вцепившись в трос, проехала метр или два вниз, затем последовал рывок, и ее качнуло в сторону.
Колокола неистово затрезвонили.
У Магдалены заложило уши; звон стоял такой, точно она раскачивалась внутри громадного колокола, и с каждым ударом ее подбрасывало высоко вверх. Она медленно заскользила по веревке к подножию башни, где уже стояли несколько рабочих и с разинутыми ртами глядели вверх. Среди них были и Шреефогль с плотником Бальтазаром.
Магдалена видела, как они что-то кричали ей, но все, что она слышала, это грохочущий бой колоколов. Неумолчный, оглушительный рокот, дребезг и гром.
Грохотало так, словно ангелы созывали на Страшный суд.
* * *Колокольный звон донесся до главного здания монастыря и на краткий миг прервал речь настоятеля Мауруса Рамбека. Но повод был слишком серьезным, чтобы молчать подолгу.
– Так, значит, убийство?
Настоятель вскинул правую бровь и посмотрел в окно, будто таким образом мог разгадать причину звона. Симон дал бы Рамбеку лет пятьдесят, но гладко обритая голова и черная ряса заметно его старили. Спустя целую вечность настоятель снова повернулся к своему посетителю.
– И как вы пришли к такому ужасному заключению?
– Я… я, хм, обнаружил синяки на ключицах и груди послушника, ваше преподобие, – пробормотал Симон. – И шишку на затылке. Можете сами осмотреть труп.
– Осмотрю. Уж в этом не сомневайтесь.
Симон опустил взгляд и украдкой покосился на множество книжных полок вокруг. Они с братом Йоханнесом застали Мауруса Рамбека в так называемой читальне – комнате на втором этаже, доступной только для настоятеля. Глава монастыря сидел за столом и корпел над потрепанной книгой, на страницах которой Симон разглядел необычные символы, смутно ему знакомые.
– Если ваша теория окажется верной, – продолжил Маурус Рамбек, – то это дело земельного судьи Вайльхайма. И я с удовольствием избавил бы всех нас от этой процедуры. Есть у вас какие-нибудь предположения, кто мог бы совершить это убийство?
– К сожалению, нет, – вздохнул Симон. – Но, быть может, следовало бы осмотреть тот пруд, если вы позволите мне совет…
– Может, и вправду следует осмотреть.
Настоятель провел языком по мясистым губам. Маурус Рамбек был человеком тучным, с обвислыми, как у старой болонки, щеками. Вся наружность его излучала уютное благополучие, и лишь глаза выказывали, что за ним кроется неутомимый дух. По пути брат Йоханнес рассказал Симону, что настоятель получил свою должность всего несколько месяцев назад и что он считался одним из умнейших людей Баварии. Рамбек бегло говорил на восьми языках, а читал на шестнадцати. Как и многие другие образованные люди его времени, он изучал в Бенедиктинском университете Зальцбурга не только теологию, но также философию, математику и экспериментальную физику. После того как он в юные годы прослужил в монастыре простым монахом, его позднее снова отправили в университет Зальцбурга уже в качестве преподавателя. И назначение его обратно в Андекс вызвало в совете монастыря настоящий переполох.
– Мне все это видится лишь игрой воображения, – вмешался брат Йоханнес впервые за все время. – Поверьте мне, ваше преподобие, я уже много трупов повидать успел, и…
– Я знаю, что ты успел повидать много трупов, дорогой брат, – перебил его настоятель. – По мне, так слишком много… – добавил он многозначительно. – Не говоря уже о том, как множатся в последнее время предосудительные происшествия вокруг твоей персоны, брат Йоханнес. Слухи о молнии, твое чревоугодие во время поста, да и вечные твои споры с братом Виргилиусом… Сегодня, как я слышал, между вами тоже произошел раздор?
– Откуда вы… – вспыхнул было брат Йоханнес, но потом плечи его поникли, и он продолжил в смущении: – Ну да, это правда. Мы поспорили, но это был спор… скажем… научный. Скорее, дискуссия, ничего серьезного.
– Научный? – Настоятель усмехнулся. – Не превозноси себя, брат. Помни о том, что ты наш аптекарь, и не более. Заботься о больных и следи, чтобы никто из окружающих тебя не умер прежде времени. Это все, о чем я тебя прошу. А науку предоставь ученым.
Он повернулся к Симону.
– Что касается вас, цирюльник. Похоже, вы и вправду кое-что смыслите в человеческой анатомии. Быть может, даже больше, чем аптекарь… Так почему нет? – Маурус Рамбек склонил голову, словно раздумывал над решением, и наконец кивнул. – Буду рад, если вы составите небольшой отчет о данном происшествии. Скажем, до завтра? Причину смерти, раны и так далее, что-нибудь для актов, если нам действительно придется обратиться к земельному судье… Разумеется, за вознаграждение.
Он подмигнул – взгляд его Симону показался насмешливым – и продолжил:
– Можете и к этому таинственному пруду сходить, или что там еще… Вам предоставлена свобода действий. После я решу, как нам быть дальше. А теперь прошу простить меня.
Маурус Рамбек показал на потрепанную книгу перед собой:
– Этот иудейский труд о целебных травах древних египтян ужасно захватывает. Мне сегодня же хотелось бы закончить ее перевод. И желательно в тишине.
Он со вздохом посмотрел в окно, откуда по-прежнему доносился беспорядочный колокольный звон.
– А тебя, любезный брат Йоханнес, я прошу выяснить, к чему весь этот трезвон. По звуку можно решить, будто шведы снова собрались под нашими стенами.
– Как пожелаете, ваше преподобие, – пробормотал аптекарь. – Я сейчас же выясню, в чем дело.
На прощание он поклонился перед настоятелем и при этом злобно покосился на лекаря.
Симон сглотнул. Пресловутое любопытство, судя по всему, снова создало ему кучу проблем.
3
Воскресенье 13 июня 1666 года от Рождества Христова, полдень, на Кожевенной улице Шонгау
Куизль снова застал их возле складов на берегу Леха.
Их собралось около дюжины молодчиков; все без исключения прыщавые, широкоплечие, полные сил и заносчивости. Палач узнал двоих или троих подмастерьев из Альтенштадта и, конечно же, троицу братьев Бертхольдов. Старший из них был, как всегда, зачинщиком.
– Вы только посмотрите, палач выгуливает мелюзгу, – прорычал Ганс Бертхольд.
Он встал перед Куизлем и показал на малышей, которых палач нес на могучих руках. Дети задумчиво сосали пальцы и внимательно смотрели на озлобленных молодчиков, словно ждали от них каких-нибудь сладостей или красивых игрушек.