Разумеется, дуэли он не боялся — просто позавидовал Кичу, который был так безумно влюблен. Сам-то Маразли, совершенно как пушкинский герой, в красавиц уж не влюблялся, а волочился как-нибудь.
Таких, за которыми можно было волочиться, имелось достаточное количество. Но чтоб с ума от любви сходить…
— Ну и кто же она такая, твоя этуаль? — спросил Маразли, не тая любопытства, и узнал, что Мара, то есть Мария, кузина самого Наркевича, «короля Молдаванки». Отец ее был шарманщиком, она выросла на улице, но это тот полевой цветок, от которого не отказалась бы и оранжерея. Когда старый Фердинанд умирал, племянник поклялся ему, что не оставит Мару. Он дал ей немалое образование, она училась пению у профессоров консерватории… Теперь она стала звездой «Плезира», но всем известно: если другие девицы могут быть к услугам господ посетителей, то Маре даже предложения нечистого сделать нельзя, если хочешь быть жив.
— И что? — хмыкнул Маразли. — Ты ходишь туда и платонически вздыхаешь? Охота же себя мучить!
— Я сделал ей предложение! — с достоинством сказал Кич.
Маразли посмотрел на него, как на сумасшедшего. Однако зерно любопытства уже проросло в его душе. Поэтому завтра же — на всякий случай прихватив с собой револьвер — Маразли отправился на Молдаванку и первому же встречному оборванцу сказал:
— «Плезир», пятница.
После чего ему была указана дорога в скромный с виду дом.
Внутри, впрочем, как и ожидал Маразли, его встретило дешевое подражание дорогим парижским кабакам.
Он заказал вина, которое здесь называлось бургундским, хотя было самой обыкновенной «изабеллой», и стал ждать появления «этуали».
Она вышла — под вуалью, прикрывавшей верхнюю часть лица, — в отличие от остальных щедро размалеванных девиц. И не сняла ее ни на протяжении всего канкана, ни потом, когда начала петь.
Голос у нее был и впрямь чарующий. Тем более, что сразу, с первой минуты, она смотрела только на Маразли и пела только для него. Пела она по-гречески, по-итальянски, старинные песни и новые романсы, и Маразли никак не мог понять, отчего же это не покидает его ощущение, будто девушку эту он уже видел прежде. У нее был удивительный голос. То капель звенела, то где-то вдали струился ручеек. Капля камень точит… этот голос подтачивал сердца слушателей.
Теперь Маразли понимал Кича. Что и говорить… из-за этой таинственной певички вполне можно потерять голову. А вот любопытно, Кичу удается заглянуть в ее глаза, или он тоже лицезрит только вуалетку?
Хотя довольно и на губы ее смотреть, чтобы по-мужски разволноваться…
Когда выступление закончилось и гости стали есть и пить, Маразли попросил лакея проводить его к Маре. Тот посмотрел с жалостью:
— Никак жить надоело, сударь? Или не знаете, кто она?
— Я с поручением от господина Кича, — сыграл наудачу Маразли — и угадал: отношение к нему враз переменилось.
Его провели по коридорчикам в каморку, где при виде его завизжали полуголые девки, которые переодевались для нового выступления. Однако Мара занимала отдельную комнатушку.
Она встретила Маразли молча, не поднимая вуали.
— Сколько ты хочешь за то, чтобы я смог посмотреть в твои глаза? — спросил Маразли, тут же почувствовал, что сморозил глупость, и ужасно разозлился. Он чувствовал себя неловко перед какой-то певичкой! Он, который был кавалером французской королевы! Который сделал из Сары Бернар мировую знаменитость! Который был любовником светлейшей княгини Воронцовой! Он… он… он…
Мара молчала, только чуть шевельнула губами.
Злость прошла, как не было.
Если она его сейчас выставит, он не обидится, смиренно подумал Маразли.
— Я хочу не деньги, — наконец сказала Мара своим переливающимся, словно весенняя капель, голосом.
— А что?
— Подарок.
Ну, она, оказывается, такая же, как все женщины! Подумаешь! Просто таинственность на себя напускает, вот и все.
— Какой подарок ты хочешь, моя красавица? — спросил он, опираясь о косяк: сесть на куцую козетку, которая, с пуфом и гримировальным столиком, составляла всю меблировку комнатки, Мара его не пригласила. Да и сама стояла.
— Вот этот перстень, — прозвенел ее голосок, а тонкий палец указал на перстень, который был подарен Маразли княгиней Воронцовой.
Он засмеялся. Потом попытался уверить ее, что перстень этот никак дать ей не может, ведь это подарок дамы!
Мара пожала плечами. Ее глаза сквозь густую вуаль, чудилось, жгли его.
— Дался же тебе этот перстень! — удивленно сказал Маразли. — С чего вдруг?
— Он мой, — был ответ.
— Что?..
— Он мой, — сказала она спокойно. — Я сколько живу, его во сне вижу. Вижу мать, которая умерла, когда меня родила… далеко отсюда, в Санкт-Петербурге. Я всегда знала, что Фердинанд — не мой родной отец. Нет, не знала — чувствовала это. А перед смертью он признался, что меня отдал ему слуга какой-то знатной дамы, которая была при кончине матери и пожалела меня. Я видела мать во сне, я видела, как лежу на ее груди, играя с перстнем, который висел на шнурке…
— Но твоя мать умерла, когда тебя родила! — вскричал запутавшийся Маразли. — Как ты могла играть с перстнем? И как можешь это помнить?
Мара пожала плечами, не ответив, и он вдруг, как удар в сердце, осознал, что их имена созвучны. Он — Маразли. Она — Мара.
Конечно, это ничего не значило. И все-таки… Вожделение, которое охватило его при этом открытии, не поддается описанию. Он едва сдержал стон.
— Я не спрашиваю, откуда у тебя мой перстень, — заговорила снова девушка. — Но если ты хочешь увидеть мои глаза — отдай его мне.
— Это слишком дорогая плата за то, чтобы лишь увидеть, — хрипло пробормотал Маразли.
— Что ты хочешь еще? — спросила она.
— Ты знаешь… — выдохнул он.
— А перстень?
— Возьми его сейчас, если хочешь. Только не обмани.
И он надел ей на палец тяжелый и громоздкий перстень с серым камнем.
Он был ей чудовищно велик! Ей пришлось согнуть палец, чтобы перстень не упал.
Маразли поцеловал согнутый палец. Потом ее кисть. Потом… потом добрался до губ.
Мара не обманула и отдалась ему на этой куцей козетке. Она не была девушкой, но Маразли это ничуть не оскорбило и не разочаровало.
Это не имело совершенно никакого значения — то, что она принадлежала кому-то раньше или то, что раньше кому-то принадлежал он. Отныне они принадлежали только друг другу, и так будет всегда, во веки веков, аминь, в этом Маразли был уверен так же непоколебимо, как Мара была уверена, что перстень княгини Воронцовой — это ее перстень.
Маразли медленно целовал ей руки, перебирая палец за пальцем, отдаляя минуту расставания.
— Ты выйдешь за меня замуж? — спросил он, счастливо улыбаясь.
— Нет, — покачала она головой, снова надевая вуаль и закрывая от него свои невозможные, любимые, прекрасные черные глаза. — Я невеста Павла Кича. Я дала ему слово. И я стану его женой.
«Ну что ж, — обреченно подумал Маразли, — значит, я убью Кича и женюсь на его вдове».
* * *…Голоса, чудилось, реяли в густо-красной темноте:
— Ну как она могла?! Ты башкой подумай!
— А зачем тогда она к нам на яхту залезла?
— Никуда она не лезла! Кирилл сам предложил ее на борт поднять, когда она в воде бултыхалась!
Алёна постепенно приходила в себя. Первой ее мыслью было, что ей очень неудобно лежать на чем-то твердом и явно пыльном. Потом она сообразила, что лежит на полу. Потом подумала, что привычка падать в обморок у нее постепенно укореняется. Потом вспомнила, почему лишилась сознания.
— Она же ж нарочно все это устроила!
Так, узнала Алёна, это Жора. Жёра! Его басище ни с чем не перепутаешь. Пожалуй, надо не подавать виду, что она очнулась. Лежать и лежать себе тихо-мирно, пока Жора не уберется отсюда. А то еще сочтет работу недоделанной и захочет снова проверить на прочность горло писательницы Дмитриевой.
— Жора, ты совсем дурной? — вскричала женщина, и Алёна узнала голос Лоры. — Она была в одном купальнике! Чтобы все это проделать, ей нужна была, как минимум, отвертка, верно? Не ногтями же она шурупы откручивала! А главное, где была в это время коробочка?! Ну где?!
— Где-где, — сконфуженно пробурчал Жора. — Что ты заладила: не она, не она, а тогда кто?! Ни ты, ни я, ни Алик. Кто еще, кроме нее, в люстру на яхте запрятал перстень?!
— Что?! — не сдержала Алёна изумленного восклицания. — О чем вы говорите?
— О! Очухалась! — без особого восторга констатировал Жора. — Смотри, Лорка, она живая. А ты боялась!
— Да я в основном за тебя, дурня, боялась, — буркнула Лора. — Задушил бы ее, тебя б посадили, носи тебе передачи, делать мне больше нечего!
— Лорик! — воодушевился Жора. — А ты мне правда передачи носила бы? Заодно с Аликом?
— Сколько раз говорено было не называть его Аликом! — сердито сказала Лора. — И с чего ему-то передачи носить?! Он-то перстня не крал, какие проблемы?!
— Конечно, не крал, — подала голос с полу Алёна. — И вы это великолепно знаете. А также вы знаете, кто его украл.
— Что? — Лора присела на корточки. — Что вы говорите? Откуда я это знаю?
Под лестницей было, конечно, темно, но не настолько, чтобы уж прямо совсем. А может, Алёнины глаза к темноте притерпелись. Так или иначе, она довольно ясно видела выражение Лориного лица. И на этом лице был такой страх, такая тоска, такая безнадежность…
Лоре, вожделенному призу для двух великолепных, авантюрных, красивых, смелых мужчин, Лоре, той самой цели, которая оправдывает все средства, — ей было откровенно худо. Она едва сдерживала слезы…
В принципе, Алёна Дмитриева не слишком долюбливала существ одного с ней пола. Однако выражение «Падающего толкни!» никогда не было ее девизом.
— Оттуда, — пояснила Алёна как можно тише, чтобы не услышал Жора, — что мы с вами прилетели в Одессу на одном самолете. А кто вас там встречал, тот и…
Тут она увидела, что Жора нагнулся, пытаясь понять, о чем речь, и бросила на Лору выразительный взгляд. Та резко повернулась к Жоре:
— Ей плохо! Понимаешь? Беги немедленно в бар, принеси коньяка. Надо ее привести в порядок, если… если ты хочешь, чтобы она нам что-нибудь объяснила насчет этой штуки в люстре!
— Ну вот еще — для всяких щпиёнок я за коньяком не бегал! — пренебрежительно бросил Жора.
— Тогда не жди, чтобы я тебе передачи носила! — крикнула Лора уже со слезами в голосе.
— Ладно, — буркнул Жора испуганно. — Я мигом. Тока ты не плачь, Лорик, а то у меня прямо душа вон! Но ты ее постереги, чтобы не сбежала!
И он исчез.
— Вы меня помните, что ли? — в отчаянии спросила Лора. — Да вы на меня даже внимания не обращали в самолете!
— Не обращала, — кивнула Алёна. — Это точно. Я вас даже не заметила. И когда увидела в гостинице — не узнала. Но вы узнали меня! И рассказали о встрече со мной обоим своим любовникам. Причем одними и теми же словами!
— Что? — слабо выдохнула Лора, и ее большие светлые глаза налились слезами. — Откуда вы знаете?
— Да от них же и знаю, — слабо пожала плечами Алёна, кое-как садясь. — Они мне оба рассказали — сначала Арнольд, потом Кирилл. Причем Арнольд сослался на какую-то знакомую, которая летела вместе со мной в самолете из Москвы и которую он встречал в аэропорту. Ну согласитесь, вряд ли у них, у наших героев, так много общих знакомых, которые, к тому же, читали книги Алёны Дмитриевой! Ладно хоть одна нашлась!
— Ну и что? — вдруг недобро прищурилась Лора. — Ну и что, что рассказала? Я и правда знаю Арнольда, он за мной даже ухаживал. И ерунда, что он меня встречал! Это была просто дружеская услуга! Совершенно невинная! Он меня в гостиницу отвез, честное слово!
— Запросто, — кивнула Алёна. — Запросто он мог вас в гостиницу отвезти. Только почему не в «Дерибас», где у вас был забронирован номер? Зачем, если все так уж невинно, вам понадобилось звонить в «Дерибас» и врать, будто вы приезжаете утром на поезде? Кирилл был занят какими-то делами, да? Поэтому не смог вас встретить? А вы воспользовались его отсутствием… и поехали с Арнольдом. А Кирилл вам эсэмэски присылал с названием яхты, которую зафрахтовал для встречи с вами…
— Если бы вы не прочитали эти эсэмэски, никаких проблем бы у нас не было, — с тоской сказала Лора. — А то столько хлопот людям создали!
— А по-моему, вы просто сделали из мухи слона, пытаясь замести следы своей авантюры, — пренебрежительно сказала Алёна. — Я на эти эсэмэски никакого внимания не обратила. И если бы вы не подняли такой шум, вообще забыла бы о них. А тут вдруг ни с того ни с сего Арнольд начал ко мне клинья подбивать… От милиции меня спас, с ума сойти! Теперь-то я понимаю, он хотел втереться ко мне в доверие, чтобы узнать, насколько я могу быть опасна для вас.
— Это все было непроходимо глупо! — чуть ли не закричала Лора и принялась утирать слезы, которые так и хлынули по лицу. — Так непроходимо глупо! Глупее не придумаешь! Какой он дурак, что так всполошился! Не все ли равно, что подумал бы Кирилл, если перстень все равно…
И тут она осеклась и прикрыла рот рукой, затравленно глядя на Алёну, которая медленно договорила:
— …если перстень все равно украл Арнольд, и вам об этом хорошо известно. Вот мы и вернулись к тому, с чего начали…
— Откуда вы знаете про перстень? — сдавленно проговорила Лора.
— Да мне сам Арнольд рассказал, — усмехнулась Алёна. — Помните ту сцену в «Папе Косте», когда он пришел и начал меня вдруг целовать, как безумный? Помните?
— Еще бы! — звонким от ревности голосом сказала Лора.
— Потом-то я догадалась, что он шел на встречу с вами. Он был уверен, что Кирилла по его наводке крепко взяла милиция. Арнольд не знал, что его отпустили. А еще он не знал, что Кирилл отправил с вами на милонгу Жору. Вы пытались его предупредить, но не могли дозвониться. Помните, вы звонили из ресторанного туалета? Я случайно оказалась рядом… А потом случилось то, что случилось. Арнольд пришел — весь такой победитель жизни: и перстень украл, и соперника подставил, и приз сейчас получит. А вдруг ба-бах — красавицу охраняет чудовище в облике верного друга Жоры! И тут же топчусь я, которой Арнольд побаивался, не зная, как много мне известно и не состою ли я, часом, в секретных агентах Кирилла. Он попытался меня отвлечь какой-то болтовней, как вдруг — я отлично помню, как за его спиной хлопнула дверь! — во двор «Папы Косты» ворвался Кирилл, только что получивший свободу. Арнольд тогда мельком оглянулся, увидел его — и принялся меня целовать. Кирилл с вами начал танцевать, как ошалелый, под Ди Сарли, а Арнольд наутек бросился и меня уволок, пока Жора не сказал Кириллу, что его наиперший и наилепший вражина тут, и не последовала расправа за попытку свалить на Кирилла преступление, которое совершил сам Арнольд. И он был в таком шоке — я Арнольда имею в виду, — что сделался чрезмерно болтлив. И очень много мне наговорил, почти не контролируя с перепугу свое словоизвержение. Я узнала и про желание Кирилла во что бы то ни стало жениться на вас… и о ваших американских родственниках… и о том, что Кирилл много раз пытался перстень у Батмана купить, но тот не соглашался… Что, Арнольд заманил Кирилла в музей в нужное время каким-то поддельным письмом, так? И в это самое время запустил шутиху?
Лора безнадежно кивнула.
— Слушайте, а вам не жалко было Кирилла? — тихо спросила Алёна. — Прямо на ваших глазах человеку яму рыли, а он ведь вроде ваш мужчина…
— Арнольд тоже мой мужчина, — буркнула Лора. — Еще раньше, чем Кирилл. Он у меня первым был, а потом Кирилл меня увел. Он, конечно, интересный мужчина, с ним как за каменной стеной, но я… я не могла Арнольда забыть. Он так трахается! Это что-то!
— Да?.. — с сомнением протянула Алёна.
— Черт, вы с ним спали! Вы не только целовались с ним, но и спали! — яростно прошептала Лора и скрючила пальцы так, словно намеревалась немедленно выцарапать сопернице глаза.
— Спокойно! — выставила ладонь Алёна. — Тогда я еще не знала, что у вас вечная любовь. Он говорил, что свободен, он не то что про вас, но даже про первую жену не обмолвился ни словом…
— Какую жену? — обомлела Лора. — Арнольд был женат?!
— Похоже, он это ото всех тщательно скрывает, правда, не понимаю, почему, — пожала плечами Алёна. — Это было лет пятнадцать назад. Она предпочла ему какого-то американца и уехала в Штаты, где и живет до сих пор, не подавая вестей. Сказать по правде, когда я об этом узнала, я решила, что она — это вы, тем более, что она на вас по описаниям очень похожа, у нее тоже белые волосы. Но ее зовут Лелька, Ольга. И она, конечно, постарше вас.