- Вишневецкая Анастасия Павловна, премного благодарна, обязательно обратимся Яков Григорьевич, если понадобится такая услуга. – Поблагодарила я, опуская карточку в ридикюль. Пока мы обменивались любезностями, Федя топтался рядом с унылым видом, тетя крепко держала его за руку.
- Ну, Федор, рассказывай, отчего лгал о той женщине? Ты же описал в точности госпожу Политову! – Обернулась я к парню, распрощавшись с господином Думицким.
Федя понуро глядел в пол, потом вздохнув, предложил.
- Может не тут, а то и так все глядят, еще работы лишусь.
- Хорошо, – оглядевшись на любопытно таращившихся в нашу сторону приказчиков, решила тетя, отпустив Федину руку.
- Рядом есть небольшая кофейня, может там?
В кофейне было шумно, что впрочем, нас устраивало, не будет пристального внимания любопытных, осмелевший Федя, не стесняясь, закал, кофе с молоком, три пирожных и бутербродов с бужениной, на наши удивленные взгляды, ответил
- Я проголодался! Вам интересно знать, что да почему, а мне кушать надо, через два часа у нас большой прием, потом будет некогда.
- Ладно, уж, обедай да рассказывай быстрей и что бы, мне не вилял! То, что поведал приставу, рассказывай! – Я попыталась быть суровей.
- Вызвать вас, меня попросила Катерина.
- Моя горничная?!
- Нет, горничная баронессы. – С наслаждением откусывая добрый кусок пирожного, ответил Федя.
- Ты с ней знаком?
- А, то! С детства самого! Ее маменька и моя, родные сестры, она мне кузиной приходится. Родители Катерины завсегда служили у господ, ее мать горничной была и даже экономкой некоторое время у одной богатой пани, а отец там же кучером служил. И Катьку пристроили горничной в тот же дом, а потом паны те вроде как разорились и уехали из Киева, заграницу что ли? Ну я точно того не знаю, а Кате рекомендации хорошие дали и она на службу к господам Виттам поступила.
- К Виттам? Не сразу к госпоже фон Айзенхард? – Переспросила тетушка.
- К госпоже фон чего? – Федя малость не подавился, видать фамилию эту слышал первый раз.
- Ну, к баронессе, это ее фамилия. – Уточнила я.
- А! Я не знал. Ну да к баронессе, матушке как я знаю, госпожи Витт, она позже устроилась, ее горничная уже очень стара была, старухе пенсион назначили и в деревню значит, доживать, спровадили, а Катьку хозяйка уступила своей маменьке, потому как у Кати, характер покладистый, а баронесса еще та грымза была.
- Федор, не красиво так о почтенной женщине отзываться. – Упрекнула нашего осведомителя Анна Ивановна.
- А чего это? Она такая была, тяжелый характер имела, так моя маменька говорит.
- Ну и зачем твоей кузине надо было меня из номера вызывать?
- Она сказала, что случайно, шляпные коробки перепутала. У вас горничная не своя, отельная, она ваших шляп всех не знает, а вы, видать, к той коробке еще не добрались и подмену не заметили. И хозяйка ее пока не заметила, вот и хотела Катька потихоньку шляпы поменять, а то если бы старая… то есть госпожа фон Айзеград…
- Айзенхард. – Автоматически поправила я.
- Ну, я и говорю, баронесса, значит, заметила, то устроила бы страшный скандал, и то ничего, если бы только орала, так она еще из жалованья постоянно снимала, ежели что, эти, штрафы, а жалование сами понимаете у такой скупердяйки и так было не очень. Вот Катька и попросила, потому как иначе попасть в номер не было возможности, они, отельные слуги, личных – не очень жалуют, сестра даже не пробовала их просить, а тут я. И в театре играю. А что хорошо у меня тогда получилось! – Физиономия Феди сияла самодовольством.
- Хорошо, что б тебе пусто было! Могли просто ко мне подойти и попросить, я бы с жалованья не снимала!
- А она боялась. Катя же с вами не знакома, а ну как ее госпоже нажалуетесь? Еще хуже будет! Уволить могли, а место все равно у баронессы хорошее! Катьке теперь и у графов можно на работу проситься!
- Почему сразу не признался, о Катерине не рассказал, госпожу Политову приплел?
- Ну, Катя просила никому не говорить. И вы сказали, что ничего у вас не украли? Не украли же?
- Нет, - пришлось согласиться – скорее уж доложили….
- Поэтому я решил, что может дело, в чем ином, и что бы у Катьки не было неприятностей, описал эту самую госпожу Политову, она на приеме главная была к тому же смешная пани, я ее лучше всех запомнил.
- Ладно, Федя, ничего больше не утаил? – Сурово спросила тетушка.
- Не, все в точности как было рассказал.
- Ну, тогда заканчивай свой обед и спасибо тебе. – Мы поднялись и собрались уходить.
- Э, вы того, заплатите, я же вам все как на духу выдал, родную сестру можно сказать оговорил. – Феденька хитро прищурился, вот наглец!
- Ну не родную, скажем, кузину. И ты ее еще раньше приставу выдал. – Я вынула из кошелька пятьдесят копеек и положила на стол. – Вот, на кофе и пирожные хватит, а за бутерброды сам заплатишь, ты же все равно обедать собирался.
Оставив Федора доедать свой обед, мы отправились искать свободный экипаж.
Глава 14
Крещатик - улица шумная, мы едва не попали под мчавшийся со всей скоростью двуконный экипаж. На стоянке долго препирались с кучерами, особенно яростно торговалась тетушка. В конце концов, сторговав полтинник за поездку на улицу Московскую, где проживал доктор Долиновский, мы уселись в довольно приличный одноконный экипаж. Кучер оказался не из лихачей, берег свою кормилицу, крепкую пегую лошадку, и ехал осторожно. Прижимаясь к обочине и костеря своих более резвых соперников, он направил колымагу к повороту на Анненскую. Эта улица была потише, поэтому убедившись, что нам не грозит столкновение с лихачом, мы вздохнули облегченно и смогли спокойно поговорить.
- Что скажешь, Анна Ивановна? Ой! Я сейчас еще платье измажу твоим тортом! – Тетушка ерзала на сидении пытаясь, устроится удобней, все время, задевая меня громоздкой коробкой.
- Не шуми! Господи, какое жесткое сиденье! Ну, все, на, подержи коробку, – она всунула торт мне в руки и расправила юбку, - теперь давай сюда коробку.
- Нет уж, я сама подержу! Ну что, удобно тебе?
- Разве может быть удобно в этой громыхающей и разваливающейся телеге?
- Вот услышит тебя извозчик - и высадит нас, – зашипела я. – Хватит уже толкаться!
- Все, все, уселась! Как же неудобны наши модные платья! – тут я не выдержала и рассмеялась. – Чего смешного? – возмутилась тетушка. - Я уже домой хочу, загостились мы, пора и честь знать! Ну, что ты хочешь знать? Федя, как по мне, еще тот плут, да не думаю, что врал: теперь уж к чему, если и так Семену Михайловичу накануне все выложил?
- Ни к чему, ты права! Только, знаешь, в голове моей все запуталось: выходит, что Катерина по ошибке сунула конверт с завещанием и драгоценностями в мою коробку, потом хотела забрать, да не вышло - моя горничная успела переложить конверт в несессер, а она об этом не знала, так?
- Ну, пока – так все, наверное, и было, - согласилась тетушка. - Предположим, хозяйка ей велела упаковать конверт этот в шляпную коробку, но почему в шляпную? Не сомневаюсь, что у баронессы точно был специальный чемоданчик для бумаг, и, конечно, был тайник для драгоценностей - не возила же она их в шляпных коробках? Тогда выходит, что горничная похитила эти вещи у своей хозяйки? Ничего другого в голову не приходит.
- Мне тоже! – Вздохнула я. – Но вот что интересно: зачем крадут драгоценности – понятно, но зачем горничной завещание? И еще, разве баронесса не хватилась бы драгоценностей?
Тетя крепко задумалась. Привел ее в себя мощный толчок - карета подскочила на ухабе. Пробормотав проклятие, Анна Ивановна вдруг пустилась в воспоминания.
- Много лет назад в нашем городе поселилась одна старая графиня, – тетя промолвила это таким тоном, словно рассказывала сказку, и меня снова разобрал смех. – Ну, вот чего ухмыляешься? Ее муж помер, сыновья с невестками заправляли в поместьях, а она была светской дамой, но в семьдесят лет столица - уже слишком шумное место, а наша Умань - в самый раз. Графиня эта любила общество, да и ее любили приглашать, тем более, ходили разговоры, что она еще графа Потоцкого-Щесны и его Софью Прекрасную помнила. Старуха была довольно остроумной собеседницей, в карты играла знатно, ставки делала настоящие - в общем, светская дама. Сыновья в Умани квартиру матери купили, бельэтаж, она там жила с двумя слугами, супругами. Она могла и дом содержать, да он ей был не нужен. Были еще конюх и кухарка, да те в квартире с хозяйкой не проживали.
- Тетушка, к чему ты ведешь?
- Не перебивай, сейчас поймешь! – одернула меня тетушка. - Так вот, графиня эта очень любила драгоценности, скупала их все время, у нее ожерелье жемчужное было - загляденье… - тетя мечтательно закатила глаза.
- Ну и что?
- Да ничего! Гляди, какая нетерпеливая! – фыркнула Анна Ивановна. – Так вот к чему веду: когда старуха слегла, вызвали сыновей, только пока те приехали, она уж в беспамятство впала. Думали, так и помрет, бедная, не приходя в себя, а она возьми да и очнись! Завещание надиктовала, и драгоценности свои велела принести, что бы наделить сыновей, значит. Вот тут и открылось, что некоторая часть украшений пропала, в основном последние приобретения графини! Оказалось, это ее слуги, супруги те, припрятали! Рассудили так: старуха в себя уже не придет, что она там покупала в последнее время, никто из ее родных не знал и вряд ли стал бы узнавать, а им пригодятся каменья, добавка к пенсиону, значит.… Да не тут-то было: старуха оказалась крепкой! Они долго у нее служили, к тому же все вернули, и хозяйка их перед смертью простила, но супругов, конечно, уволили без пенсии и рекомендаций. Думаю, за время службы они и так себе не плохое обеспечение скопили. Так к чему я веду? Может, горничная баронессы знала, что та вскорости умрет?
- Может, и знала… - пожала плечами я, – да тогда получается, что она ее отравила? Но зачем? За парюру? Она, конечно, дорогая, но все равно состояние на этом не сколотишь, и завещание к тому же зачем ей было красть?
- А может, это не она?
- Что не она?
- Не она отравила хозяйку? Может, она просто видела, как кто-то что-то сыпал хозяйке, или, скажем, лекарство подменил?
- Может, и видела. Но все равно что-то тут не сходится, и более всего завещание никак не помещается в наши рассуждения! Ну, видела горничная, как, может, даже Каролина матери яд в бокал сыпала….
- Почему в бокал? – удивилась тетушка.
- Не знаю, это я так, к слову! В общем, убедилась она, что хозяйка долго не протянет, украла драгоценности, которые, как я поняла, из родных никто не видел пока, значит, не хватятся. Да? Но зачем тогда было завещание брать, ведь из-за него весь сыр бор и начался!
- Ну, ты хочешь, что бы я сразу все ответы и знала! – опять рассердилась тетя. – То, что знаем мы, знает и Семен Михайлович, он, как чиновник сыскной полиции, эту горничную и опросит, думаю, та скоро скажет, что к чему! – Заключила тетушка и добавила. – Подъезжаем, уже юнкерское училище проехали, вон и колокольня Введенской общины видна. Я доктора плохо помню, да и жену его, Богумилу Глибовну, не очень. Аркадий Иванович у нас земским доктором служил когда-то, хороший был врач; да и то, если посчитать, что в его округе шесть тысяч душ, было, мог опыту набраться. Он тогда незавидной партией был для дочери господ Левицких, а когда они разорились, только дом в Киеве и остался, с радостью отдали за доктора Богумилу, – тетя умолкла, поскольку экипаж остановился у чугунной калитки.
Дом, в котором проживали врач с семьей, был красивый двухэтажный особняк с колоннами при входе и пристроенным одноэтажным флигелем, имевшим отдельный вход. На дверях флигеля красовалась солидная медная табличка «Врачъ Долиновскій А. И. Заболъванія внутреннія, нервныя, кардіологія». Нас встретил лакей и препроводил в гостиную к хозяйке. Внутри дом соответствовал всем представлениям о добротности и респектабельности, а гостиная говорила об особой любви хозяйки к рукоделию, ибо вышитые салфетки, подушки, скатерти и покрывала были всюду, где только возможно.
Богумила Глибовна, несмотря на свою физическую немощь, оказалась на удивление энергичной женщиной, ее постоянной спутницей была плотная, высокая и несколько высокомерная женщина, Клавдия Ивановна, незамужняя родная сестра Аркадия Ивановича, оставшаяся жить в доме у брата. Клавдия Ивановна, судя по всему, исполняла обязанности хозяйки дома с тех пор, как жена доктора оказалась прикованной к инвалидному креслу, но две женщины, кажется, отлично ладили между собой.
Обед подали в большой столовой, светлой и уютной комнате. Тут мебель так же, как и в гостиной, стремилась одеться, только одна кочерга и не была задрапирована тканью. Доктор, полностью седой высокий худощавый мужчина, всем своим почтенным видом внушавший доверие пациентам, любил хорошо поесть. К обеду подали более десяти разнообразных блюд: тут был и борщ, сытный, щедро заправленный сметаной, и пирог с курицей, и колбаски, полукопченые и поджаренные, издавшие аппетитный аромат, и картофель, тушенный с салом и луком. К чаю подали сладкие булочки и сдобное печенье.
Разговор за обедом взяли на себя тетя, Богумила Глибовна и Клавдия Ивановна. Они с ностальгией вспоминали добрые старые времена, перебрали всех соседей, вспомнили всех знакомых. Я украдкой разглядывала других домочадцев лекаря.
Прямо напортив меня, сидел очень серьезный молодой человек, сын хозяев, Петр Аркадьевич, рядом с ним - миловидная девушка, как нам представили, помощница доктора, Евгения Карловна. Судя по всему, они были обручены. Рядом со мной посадили довольно юного помощника доктора, сына Вдовиных, Владимира, того самого, от которого любопытная маменька мало что смогла узнать. А напротив него сидела дочь Долиновских, Наталья Аркадьевна, бесцветная, унылого вида девица.
Для наблюдательного человека не обязательно нужны слова, что бы понять отношения, царившие в доме, и заботы его обитателей. Хотя никто ничего не сказал, кажется, мама Петра Аркадьевича не особенно радовалась будущей невестке. Это можно было понять по поджатым губам, когда взгляд ее останавливался на Евгении, и сухому тону, которым она обращалась к ней. Еще бы - молодому врачу нашлась бы партия получше, чем бедная девушка, вынужденная работать. Но, кажется, глава семьи помолвку поддержал, иначе не называлась бы она официально невестой его сына. Молодые люди украдкой обменивались влюбленными взглядами, что очень расстраивало юного Вдовина, очарованного красотой Евгении. Наталья Аркадьевна же, проследив преданный взгляд Владимира, стала еще печальней, если это возможно. Такой сложный любовный многоугольник, опутавший эту семью, заинтересовал меня, но обед закончился, и все разошлись по своим делам.
Нас с тетушкой пригласили в гостиную, куда подали кофе и торт. Компанию нам составили Богумила Глибовна и Клавдия Ивановна. Тетушка ловко ввернула в разговор упоминание о баронессе, о том, что она умерла прямо у нас на глазах, и обе госпожи Долиновские заметно оживились и наконец, заговорили на интересующую нас тему. Начала заговорщицким полушепотом Богумила Глибовна:
- Аркадий Иванович, знаете ли, пользовал госпожу фон Айзенхард, Царствие ей небесное, и мужа ее покойного, упокой Господи его душу, тоже; да, почитай, всю семью их, вот только Вероника Гердовна замуж за иногороднего вышла. И завещания баронессы несколько раз заверял, как свидетель - очень уж она любила их менять, – Богумила Глибовна покачала головой, словно осуждала за это бедную женщину.
- А что, правда, что последнее ее завещание пропало? – полюбопытствовала Клавдия Ивановна.
- Пропало и нашлось позже, – ответила я и решилась задать интересующий нас вопрос. – А, правда, что ее дочери просили доктора сделать освидетельствование маменьки, на предмет отравления ядом?
Дамы хитро переглянулись, Клавдия Ивановна встала, выглянула за дверь гостиной, и, плотно прикрыв ее, вернулась на место. Прекрасно понимая, что не следует выдавать врачебные тайны хозяина, любопытные кумушки все же решились поделиться тем, что знали.
- Просили, – все тем же полушепотом сообщила Боумила Глибовна.
- И, что узнали? – приглушенным голосом полюбопытствовала тетя.
- А то узнали, что кто-то подменил баронессе бутылочку с желудочными каплями на настойку наперстянки, называемой дигиталисом, – сверкая глазами, выдала распиравшую их тайну Клавдия Ивановна.
- Неужто! – воскликнула тетя, но, спохватившись, добавила тихо. – Выходит, ее отравили лекарством?