Михаил Иванович слыл человеком умным, по-военному грубоватым и с отменным чувством юмора. Пожалуй, ни об одном генерал-губернаторе не ходило столько анекдотов и сплетен. Рассказывали, например, что в Киевском институте благородных девиц генерал издал приказ: «Институткам приветствовать его не поклонами и реверансами, а остановившись по-военному сделать фронт и улыбаясь провожать глазами». При этом говорят, сам губернатор отвечал девицам отданием воинской чести. Еще рассказывали о том, что вступив в полемику с графом Львом Николаевичем Толстым, профессор написал разбор романа "Война и мир" с военной точки зрения и нашел в романе много несуразностей в трактовке военных событий. Он сделал об этом произведении такой вывод: военные специалисты не найдут в романе ничего, «кроме того, что военного искусства нет, что подвезти вовремя провиант и велеть идти тому направо, тому налево - дело не хитрое и что быть главнокомандующим можно ничего не зная и ничему не учившись». Но, пожалуй, самым знаменитым чудачеством генерал-губернатора, признали историю с днем рождения покойного императора Александра Александровича. Как-то еще в бытность свою, начальником Николаевской академии генерального штаба, Михаил Иванович имел несчастье забыть о государевом дне рождения, отмечавшемся тридцатого августа, вспомнил незадачливый генерал о том только третьего сентября, но вышел из положения, послав его величеству телеграмму, которая гласила: «Третий день пьем за здоровье вашего величества. Драгомиров», на что император, очень любивший своего чудаковатого учителя, ответил: «Пора и кончить. Александр». Еще большие уважение и любовь киевлян, да и всех свободомыслящих граждан империи, наш генерал-губернатор заслужил поистине смелым поступком своим, когда в начале весны этого года происходили студенческие волнения в Киевском университете, император велели Михаилу Ивановичу направить войска на их подавление, на что генерал ответил: «Армия не обучена штурмовать университеты». Его величество повторили приказ, тогда губернатор окружил университет пушками и отправил государю телеграмму: «Артиллерия в готовности, войска на боевых позициях, противник Отечества не обнаружен». Конечно, по мнению Софи, мы не могли не увидеть столь знатную особу вблизи, и может даже быть ему представленными, поэтому уговорила нас остаться еще на вечер и не пренебрегать столь заманчивой возможностью. Тетушка, конечно, не преминула заметить, что нам с того знакомства проку никакого все равно не будет, и не стоит надеяться, что ради нашего удовольствия губернатор устроит потешное представление. Но Софи стояла на своем, пришлось согласиться, а лишний день решили все-таки провести с пользой, попросив Алексея Петровича и Семена Михайловича, удовлетворить наше любопытство и рассказать некоторые неизвестные нам подробности об убийстве госпожи Витт. Под нашим нажимом Семен Михайлович с Алексеем Петровичем сдались.
Чтобы любопытствующие гости не мешали нам спокойно поговорить, Софи с папой пригласили всех на ужин в свой номер. Всех – это меня, тетушку, Георгия, Семена Михайловича и Алексея Петровича. Ники к тому времени покинула отель, по слухам, отправившись домой, в свое имение.
После ужина, мы устроились поудобней в гостиной и приготовились слушать. Слово взял Алексей Петрович. Очевидно вспомнив свой былой прокурорский опыт произнесения речей в суде, он прошелся по комнате медленным шагом с таким видом, будто мы были присяжными заседателями, а он готовился произнести обвинительную речь, потом остановился у бюро, облокотившись о его крышку, и, окинув нас испытующим взглядом, начал свой рассказ:
– Вранье есть единственная человеческая привилегия перед всеми организмами, так, кажется, утверждал господин Разумихин из романа, писанного господином Достоевским, «Преступление и наказание» называется. Я не очень большой поклонник писак, но эту книжицу как-то прочел и много умных вещей там вычитал, скажу я вам. Но по опыту своему многолетнему понял, что вранье есть причиной также и гибели человеческой, гибели души и тела. В этом деле как раз и проявилась вся опасность сего смертного греха. Вот, к примеру, почему Катерина Григорьева взялась выполнить столь неоднозначное, прямо скажем, для нее весьма опасное поручение? Это же не шутка, похитить у своей госпожи важный документ. Рубль, не слишком ли мала мзда за такое злодеяние? Чего она боялась? – тут Алексей Петрович сделал многозначительную паузу, как заправский актер. И продолжил уже иным обвиняющим тоном, точно прокурор в суде. – А боялась она того, что некогда в бытность ее служанкой в доме у Виттов, Каролина Гердовна схватила ее за руку, когда девица пыталась стащить у своей хозяйки безделушку.
– Так выходит она была настоящей воровкой, а не просто бес попутал в тот раз? – прервала Алексея Петровича Софи.
- Ну что вы, София Александровна, сказать, чтобы уж такой воровкой, пожалуй, нельзя. Так, то баночку духов полупустую уведет, то гребешок черепаховый, до кражи драгоценностей дело у нее не доходило. Тут стоит вспомнить, что родители Катерины в свое время служили у весьма рассеянной и не слишком практичной светской дамы, они то и дело потихоньку брали без ведома хозяйки некоторые вещицы. Катерина простодушно считала, что так же и у нее будет получаться, но с Каролиной Гердовной сей номер не вышел. Она оказалась женщиной весьма практичной, немецкое воспитание все же, свое хозяйство вела крепкой рукой и быстро заметила проделки молоденькой горничной. Но не стала ее выгонять, напротив, устроила к матушке своей и время от времени требовала, что бы Катерина некоторые поручения ее исполняла, при этом постоянно запугивая девицу. Как призналась она в участке, парюру хотела продать, один знакомец посоветовал разобрать украшение на каменья и продать по частям, так тяжелее было бы выследить столь заметные драгоценности. На вырученные деньги хотела купить себе паспорт и бежать, куда подальше, от Виттов и Голубовских, возможно в Варшаву, там у нее тетка у некой графини работает, обещала устроить племянницу. Только она не знала, что новым приобретением баронесса успела похвалиться дочери. Никто другой из родственников о парюре не знал. Каролина Гердовна имела привычку слегка, э… приукрашивать свои рассказы, поэтому ее слова о пропавшей парюре поначалу пропустили мимо ушей, но Катерина понимала, что рано или поздно, по настоянию Каролины Гердовны, съездят в любимую ювелирную лавку баронессы и узнают, что такие драгоценности ее хозяйка покупала и, конечно, сразу же подумают на нее. Она совсем растерялась и запуталась в своем вранье, вот и пришлось девице обратится к единственному человеку, который, как она полагала, мог бы ей помочь – к господину Голубовскому.
Алексей Петрович снова умолк, задумчиво изучая ковер у своих ног. Хитрец прекрасно знал, что нас больше всего интересует, с какого тут боку Всеволод Петрович приплетен, но как опытный обвинитель, Алексей Петрович понимал, что присяжным нужно время, дабы усвоить предыдущую информацию, перед тем как обвинение вынет свои тузы из рукава. Поэтому он от бюро направился к столику, заставленному разнообразными бутылками, наполненными коньяками, ликерами и вином, мы все тоже отошли от оцепенения, бокалы наполнились разнообразными напитками, каждый выбирал на свой вкус, я приняла из рук Георгия рюмку наполненную сладким ликером. Решила попробовать новинку представленную Софьей, большой любительницей ликеров, назывался он забавно – «Мандариновый Наполеон», имел умопомрачительный мандариновый аромат и вкус цитруса с коньяком. Тетушка не рисковала и пила любимый бенедиктин, мужчины угостились коньяком. Алексей Петрович с видом знатока понюхал напиток, потом оценил его прозрачность и приятный янтарный цвет, отпив глоток, повернулся к отцу и слегка поклонился ему, как бы отдавая должное хорошему вкусу папы. Тетушка о чем-то перемолвилась с Софи, мужчины сравнили достоинства коньяков «Courvoisier», любимого напитка последнего французского императора, и «Martell», которому отдавал предпочтение наш государь.
Я наблюдала за Алексеем Петровичем, интересно, многим ли адвокатам удалось выиграть дела у такого обвинителя как он? Бывший прокурор мастерски держал интригу, понимая, насколько мы заинтересованы и в какой растерянности пока еще находимся, но не спешил, словно позволяя нам произнести мысленно речь в защиту подсудимых. Первой не выдержала тетушка и вернула разговор в старое русло, решительно отставив рюмку, обернулась к Алексею Петровичу и спросила то, что более всего ее волновало:
- Вот меня один вопрос все мучит, неужто у Каролины Гердовны было столь плохое положение, что иначе, как отравить матушку, выхода не было? И неужели Катерина не боялась того, что баронесса успеет обнаружить подлог?
Алексей Петрович, тяжело вздохнув, уселся в большое кресло, как нарочно стоявшее посередине комнаты, казалось, будто судья занял свое место, и ответил:
- Никто уж теперь не сможет точно угадать, чего ожидала Каролина Гердовна. Может, и правда думала, что подменить лекарство – это ж не отравить каким-нибудь цианидом, это, может, матушка и не помрет, просто станет ей похуже со здоровьем. Она и забудет о своей вражде, лечением займется. Хотя вот второе подмененное лекарство, снотворное, которое как раз и привело к смерти госпожи фон Айзенхард, вызывает сомнения в том, что госпожа Витт делала это неосознанно.
- Так она умерла от того что приняла снотворное? – уточнила тетя.
- Доктор сказал, что да. Видите ли, строго по расписанию, составленному доктором Долиновским, баронесса принимала сердечные капли, строго отмеренное количество. В таком количестве дигиталис был действительно лекарством для больного сердца баронессы. Но, как известно, это лекарство вызывает часто расстройства желудка, поэтому вместе капелями сердечными пила и желудочные капли, дабы не маяться животом. После подмены, баронесса, сама того не ведая, стала принимать каждый день двойную дозу весьма опасного лекарства, что привело к сердечным приступам, как в тот день ее приезда в отель. Конечно, Катерина боялась, очень боялась, что хозяйка заметит подмену сразу, но желание избавится от постоянного гнета Каролины Гердовны, оказалось намного сильнее страха. Кроме того, она видела сколь плохое состояние здоровья у ее хозяйки, и понадеялась, что в таком состоянии она не станет дотошно проверять все, как обычно, а постарается поскорее улечься в постель, да и подозревать свою до сих пор преданную и безупречно честную служанку у нее не было повода. В тот вечер баронесса после утомительно приема чувствовала себя неважно, ей было плохо, вот она и приняла снотворное, которое, по свидетельству той же Катерины, принимала крайне редко, людям с больным сердцем увлекаться такими средствами врачи не рекомендуют. Но, видимо, в тот вечер она хотела хотя бы уснуть спокойно, вот и уснула, только уже навсегда.
- А почему она стала стучаться именно в мой номер? – задала я мучающий меня вопрос.
- Опять же, кто его знает? – развел руками Алексей Петрович. – Может, сперва, она пыталась стучать к Анне Ивановне, да той в номере не было, может, в номер напротив, да он оказался не занят, а только потом к вам, Анастасия Павловна, может, просто в первый попавшийся, кто его знает. Но позвать на помощь все же пыталась. Да, такая доза сердечного лекарства превратилась в яд и помощь все равно не подоспела бы вовремя, даже если бы среди нас был доктор.
– А как же господин Голубовский? Он тут причем? – вмешалась Софи.
– Да притом, что он и убил госпожу Витт. – Подобное заявление, вызвало эффект театральным языком называемый пердюмонокль1, мы хоть и ожидали услышать нечто подобное, тем не менее, услышав это произнесенным вслух, крайне удивились. Алексей Петрович, с достоинством выдержав нужную паузу, продолжил свой рассказ. – Всеволод Петрович оказался знатным ходоком по части женского пола. Но при этом очень боялся властной жены, крепко державшей в руках финансы.
- Но, он же говорил, что независим и зарабатывает писательским трудом? – вспомнила я слова господина Голубовского.
- Да, временами Всеволод Петрович пописывал пошлые книжонки, называемые книгами для народа, те, что в Губаревских2 лавках стоят сорок копеек. Чтобы такими трудами заработать прилично, надо или же писать как некий господин Кассиров3, по нескольку десятков в месяц сказаний о рыцарях да переложений всевозможных знаных писателей, или же как граф Толстой, сочинять достойные романы, читаемые просвещенным обществом. Но такие господа как Кассиров, или же Лунин, много не зарабатывают, да и трудиться надобно много, а для этого господин Голубовский был слишком ленив. А вот чтобы догнать графа Толстого, следует иметь хоть крупицу его таланта, но и в этом Всеволоду Петровичу не повезло. Своих денег у него почти нет, поскольку семья его давно разорилась, так что зависит Всеволод Петрович полностью от жены. А погулять любит. На красавицу горничную глаз положил давно, а в прошлом году, гостя в имении баронессы, сошелся с ней. – Тут Алексей Петрович покосился на нас, но мы с тетушкой и Софи даже бровью не повели, мы же не юные чувствительные девицы, при которых о подобном говорить не принято, дабы не смущать молодые умы. Но деликатность нашего друга оценили по достоинству. Сами догадались, что господин Голубовский наверняка посещал и публичные дома, может и любовницу из дам определенного сорта пытался содержать, но для таких забав нужны деньги, а молоденькая горничная, к тому же весьма красивая девица, удовольствие дешевое. Тем временем, смущенно откашлявшись, Алексей Петрович продолжал, – потом им пришлось расстаться, Голубовские вернулись в Киев, а горничная осталась с хозяйкой в имении, но Всеволод Петрович был не прочь продолжить, э… близкое знакомство с Катериной. Она же иллюзий не питала, прекрасно понимая, что ничего доброго из этого не получится, но даже те скромные подарки, что господин Голубовский дарил девушке, были ей не лишние. Хоть девица и не признается, сдается нам, что давно она задумала уйти от баронессы при удобном случае, для того собирала некоторые сбережения, конечно, обворовывать хозяйку ей не приходило в голову, до некоторых пор. В тот роковой день она столкнулась с Каролиной Гердовной в столовой, когда накрывала стол к поминкам. Госпожа Витт, по словам девушки, накинулась на нее, обвинила в воровстве и сказала, что ежели к обеду парюра и завещание не будут у нее, она вызовет полицию и обвинит Катерину в воровстве. Конечно, девица испугалась не на шутку и при удобном случае попросила Всеволода Петровича встретиться с ней, поговорить. Она надеялась уговорить его отдать ей паспорт, и рекомендательное письмо нацарапать на скорую руку, да помочь быстро скрыться, пока госпожа Витт будет занята, потому что ни парюры, ни завещания у нее не было, вам это прекрасно известно. Господин Голубовский велел Катерине подняться в спальню для гостей, называемую в доме английской, и дожидаться его там. Катерина не была штатной служащей Голубовских, поэтому, выполнив быстро поручения данные ей экономкой, поднялась потихоньку наверх и стала ждать Всеволода Петровича в спальне. Отсутствие Катерины экономка не заметила, поскольку не привыкла к ней, и не считала ее своей подопечной. По словам старшей служанки, она решила, что Ванда Гердовна отослала девицу разбирать вещи своей покойной хозяйки. Улучив момент, когда жена и ее сестры были заняты проводом гостей, Всеволод Петрович сказал, что идет в кабинет, а сам поднялся наверх. Но тут его постигла неудача, у Каролины Гердовны, от сильного возбуждения, злости и усталости, разболелась голова и она, спросив у сестры про лекарство от головной боли, поднялась наверх в хозяйскую спальню. Господин Голубовский поднялся по служебной лестнице, что рядом с кабинетом, а госпожа Витт – парадной. Вышло так, что она случайно заметила, как зять непонятно зачем прошмыгнул в гостевую спальню и, последовав за ним, застала его обнимающимся с горничной, может госпожа Витт и не вспылила бы так, если бы горничной не оказалась Катерина, далее события развивались, как признался господин Голубовский, слишком стремительно. Каролина Гердовна влепила пощечину девице и накинулась с обвинениями на зятя. Будучи и так на грани нервного припадка после стольких неприятностей и разочарований последних дней, она накинулась на господина Голубовского со всей страстью и злобой разъяренной женщины, он же, по его словам, пытаясь успокоить разбушевавшуюся гарпию, может, слишком сильно встряхнул ее и оттолкнул. Каролина Гердовна сделала шаг назад, оступилась и упала, ударившись виском прямо о камин. По словам Всеволода Петровича, он даже сразу не понял, что случилось, и пытался поднять ее, оттого госпожа Витт была обнаружена лежащей посреди комнаты, а не у камина. Поняв, что свояченице уже ничем не помочь, он сбежал в свою спальню, от волнения оставив открытой дверь гостевой спальни. Так как, трогая покойную, поднимая ее голову, он измазал кровью манжеты рубашки, господин Голубовский поспешно переоделся, а грязную рубашку затолкал под старый сундук в гардеробной, чтобы позже ее выбросить подальше или сжечь в печке, как удастся. Там мы ее и нашли. Потом Вероника Гердовна и госпожа Светлицкая заметили, что господин Голубовский якобы спустился к кабинету служебной лестницей, в тот момент им не пришло в голову удивиться этому. Кроме того, госпожа Светлицкая вспомнила, что Всеволод Петрович застегивал на ходу манжеты рубашки, ее это тоже не слишком удивило, она решила, что, может быть, хозяин по какой-то причине сменил рубашку. Если бы он не оставил дверь гостевой спальни открытой, то и покойную, возможно, нашли бы намного позже, но одна из горничных, посланная наверх с каким-то поручением, увидела открытую дверь и заглянула в спальню, далее что было вам уже известно.