Но не объяснился, так как его стали пинать ногами. Больно. Как видно, у «гостей» были свои представления о чести и долге.
Пинали Мишеля Герхарда фон Штольца недолго, может быть, минут сорок или чуть больше. После чего попросили расплатиться по долгам, пообещав непременно прийти снова.
Ужасные нравы царят в современной России! В Европе за долги никто никого не пинает и по лицу не бьет, там нанимают адвокатов, предъявляют судебные иски, конфискуют все принадлежащее должнику имущество, обязываю его покрыть судебные издержки, разоряют и отправляют лет на десять в каталажку. Что куда как цивилизованней.
Еще с полчаса Мишель Герхард фон Штольц лежал на полу, размышляя о превратностях судьбы, о том, что время собирать камни и время разбрасывать их. Потом, охая и ахая, поднялся и поплелся в ванную комнату смывать кровь.
Но дойти не успел. Потому что в дверь вновь позвонили. Наверное, это пришли встревоженные, услышавшие шум соседи или вызванная ими милиция.
Мишель Герхард фон Штольц по-быстрому смыл с лица кровь и, приветливо улыбнувшись, открыл дверь. Перед ним стояли какие-то крепкие, коротко стриженные ребята. Не иначе как переодетые в «гражданку» оперативники.
— Вы ко мне? — поинтересовался Мишель.
Ребята внимательно оглядели его с ног до головы, и от их проницательных взоров не укрылось, что кто-то своротил гражданину на сторону нос и челюсть тоже.
— Оп-пачки... мы, похоже, опоздали, — разочарованно сказали оперативники.
— Проходите, проходите, господа, — пригласил их Мишель Герхард фон Штольц в комнаты.
Те гурьбой ввалились в квартиру. Их было много, но, к сожалению, они опоздали.
— Вас, конечно, интересуют приметы преступников? — спросил Мишель Герхард фон Штольц.
— Чего-чего?
И лучше знакомый с реалиями российской жизни Мишка Шутов вдруг сразу понял, что, наверное, это не оперативники. И вообще не милиционеры. И, возможно, даже не соседи.
— Ну ты чего, мужик, творишь-то? — укоризненно покачали головами визитеры.
— А в чем дело-то? — спросил Мишка Шутов, заподозрив неладное.
«Сейчас нас, кажется, будут бить», — предупредил он.
«Это еще бабушка надвое сказала! — не испугался Мишель Герхард фон Штольц, внутренне собираясь для хорошей потасовки. В конце концов, что такое три, пусть даже пять противников для бойца, в совершенстве владеющего приемами рукопашного боя. — Это мы еще поглядим, кто кого!...»
«Тут и глядеть нечего!» — охладил его пыл Мишка.
— А что, собственно говоря, мне инкриминируется?... — поинтересовался Мишель Герхард фон Штольц. — Если невозврат кредита, так этот вопрос уже дискутировался. Не далее как минуту назад. С вашими другими приятелями.
— Ты чего гонишь, какие приятели, какой кредит?...
Нет, кажется, не насчет...
— Слушай, ты, фраер драный, ты зачем даму обидел?
Мишель Герхард фон Штольц — даму? Нет, они явно что-то путают. Чтобы он повел себя неуважительно по отношению к даме — такого не может быть, потому что... не может быть никогда!
И тем не менее...
— Ладно бы поматросил и бросил, так еще и побрякушки ейные прихватил!
Побрякушки?... Какие побрякушки?...
— О чем вы, господа?
Но «господа», вместо того чтобы объясниться, набычились и недвусмысленно придвинулись со всех сторон. Кажется, пора было прикинуть, какой из приемов айкидо будет в этой ситуации наиболее действенен.
— Где колье, падла, которое ты украл?!
Колье? Какое колье?... Ах, колье!... Ах, то самое...
Но только они ошибаются. Это было не воровство — было изъятие вещдоков. Что суть разные явления и что следовало бы растолковать этим, судя по всему, плохо разбирающимся в юридических премудростях кредиторам.
Но кредиторы вступать в дискуссию почему-то не пожелали, а, разом наскочив, уложили его на пол и стали пинать. В точности как первые визитеры. И примерно туда же...
Ну что за страна — все насущные проблемы решаются исключительно процедурой мордобоя. Теперь ему, если его окончательно не прибьют, придется всех их вызвать на дуэль, где убить. Надо лишь, как того требует дуэльный этикет, где-то найти и, как-то изловчившись, швырнуть им в лица перчатку.
Но Мишка Шутов, опережая Мишеля Герхарда фон Штольца, как-то изловчившись, бросил в обидчиков не перчаткой, а удачно подвернувшейся под руку табуреткой. И еще одной. Оба раза попав!
Кто-то отчаянно взвыл.
— Убью на...! Всех на...! — взревел Мишка, вскочив на ноги, вращая глазищами и пуская изо рта пену.
Кредиторы отхлынули.
Разыгрываемая мизансцена напомнила Герхарду фон Штольцу эпизод из какого-то старого советского патриотического фильма, где настоящий коммунист пер без разбору на наган, разбрасывая наседавших на него кулаков, растаскивающих народное добро.
Там талантами режиссера все это выглядело в высшей степени убедительно и высокохудожественно. Здесь отдавало фальшью.
«Нельзя так-то... Нельзя терять своего лица!» — расстроился Мишель Герхард фон Штольц, представив, как он теперь должен ужасно выглядеть, и памятуя, что для истинного джентльмена форма бывает превыше даже содержания. Но в который уже раз в нем верх взял задиристый мальчишка Мишка Шутов, которого из него никакие заграницы так и не смогли вытравить.
«Да пошел ты!...» — послал Мишка свое второе, привыкшее к расслабленной иноземной жизни "я" туда же, куда послал всех прочих, потому что по давним, еще ребячьим стычкам знал, как уважают драчуны психов.
— Всех пор-р-решу, всех ур-р-рою!... У меня справка! Мне жизнь — по барабану! — изображая юродивого, бился он в падучей.
И с хрустом рванул от ворота до пупа пятисотдолларовую, от Версаче, рубаху, так что все пуговицы по стенам пулеметной очередью простучали.
Ошалевшие кредиторы отступили к двери, боясь, что он их точно сейчас всех перекусает и тогда его придется прибить как бешеную собаку. Что никак не входило в их планы.
— Сроку тебе — два дня! — пригрозили они, выбегая на лестничную площадку, куда Мишка успел перебросать уже половину мебели. — Не отдашь — и тебя, и девку твою порешим!...
И быстро побежали вниз по лестнице, уворачиваясь от обломков разнесенного в щепу орехового гарнитура...
«Ты, конечно, молодец, просто Македонский! — был вынужден признать победу Мишки Герхард фон Штольц. — Но мебель-то зачем ломать?»
Кажется, это тоже была цитата...
Мебели в доме точно почти не осталось. Кроме разве дивана — но диван святое, его трогать было никак нельзя!
Мишель Герхард фон Штольц сел, где стоял, и перевел дух.
Ну что за день такой выдался. И жизнь!... Всем он чего-то должен, всем от него что-то нужно...
Может, взять да бросить все к чертовой матери — жениться на хорошей, пусть даже безродной девушке, нарожать чертову уйму детей и жить себе спокойно где-нибудь в пригородном особняке в захолустном Марселе, подумал он. Что ему, больше всех нужно? Никому не нужно — а ему нужно?...
Правда, долг...
И честь...
Привитые ему понятия о долге и чести не позволяли ему отказаться от взятых на себя обязательств. Пусть даже взятых по собственной воле.
Фон Штольцы не отступают — не должны отступать!...
А Мишки Шутовы ничего не забывают. И никому ничего не прощают — а вот хрен им!...
Так что еще повоюем!... Придется!...
И, кажется, точно!... Потому как в дверь вновь позвонили...
Глава 3
Сорванная с крючка дверь со страшным грохотом отлетела в сторону, открыв черный провал дверного проема, за которым их ждала неизвестность...
Если теперь там кто-нибудь будет, если нападет на них — он непременно ударит его... Или нет, лучше ткнет обухом топора в живот! — мгновенно подумал Мишель, вваливаясь в комнату.
Он сделал шаг, другой и в нерешительности остановился почти подле самого порога. Сзади на него налетел, с ходу ткнувшись в спину, господин с усами.
В комнате было совершенно темно — электрический свет отключили еще неделю назад, а в стоящей на полке камина лампе керосин давно кончился. Но им казалось, что свет нарочно, чтобы не выдать себя, выключили злодеи.
Наверно, они были смешны со своими выставленными вперед топорами и тростями — имей они дело с настоящими злоумышленниками, те бы давно сшибли их с ног, неожиданно напав из тьмы. Или просто застрелили...
Глаза быстро привыкли к темноте, и стали уже угадываться очертания комнаты: комод, кровать, стол... И стало слышно во тьме чье-то напряженное дыхание.
Чье?! Грабителей?!
Мишель с господином двинулись на звук.
Вдруг что-то рухнуло на пол, отчаянно громыхнув.
— Черт побери!... — выругался в темноте за что-то зацепившийся и что-то опрокинувший господин.
И тут же напряжение спало.
— У вас есть спички? — спросил Мишель.
Господин завозился, шаря по карманам. Загремел коробком, чиркнул спичкой, и желтый колеблющийся огонек высветил комнату.
— Там, кажется, лампа и бутыль, — указал Мишель. — Если вас не затруднит — запалите огонь.
Сам Мишель бросился к кровати, где под одеялом угадывалась чья-то неясная фигура и откуда доносилось дыхание.
Осторожно двигаясь, господин прошел к каминной полке, выдернул из бутыли тряпичную пробку, залил в лампу керосин и, приподняв стекло, запалил фитиль.
Стало довольно светло.
Мишель склонился над кроватью. Из-под одеяла по подушке веером разлетелись, прилипнув к влажной наволочке, длинные светлые пряди волос.
Анна?... Она?...
Мишель осторожно приподнял толстое пуховое одеяло. И, как ему почудилось, всего его обдало жаром.
— Огня! — крикнул он. — Добавьте же огня! Господин с усами подкрутил фитиль, поднес лампу ближе.
На подушке, разметавшись в бреду, лежала Анна. Но узнать ее было почти нельзя — лицо ее было смертельно бледно, щеки ввалились, губы высохли и растрескались. Но все равно даже такой она была удивительно красива.
— Ишь ты — как ее!... — удивленно сказал господин. — Не иначе как сыпняк!
И на всякий случай отодвинулся от кровати подальше.
В отличие от Мишеля, который склонился над больной.
— Анна! — позвал он. — Анна! Вы слышите меня?
Анна не ответила, не пошевелилась и даже не открыла глаз. Она прерывисто, хрипло дышала, вздрагивая и беззвучно шевеля в бреду губами. Мишель осторожно коснулся ладонью ее лба и, словно обжегшись, испуганно отдернул руку. Анна пылала!
— Ей нужен доктор... Ей непременно нужен доктор! Здесь есть где-нибудь больница? — быстро спросил Мишель.
— Нет, — покачал головой господин. — Но, кажется, в соседнем доме живет практикующий врач...
— Пожалуйста, если вас не затруднит... — начал было Мишель.
— Да, да, конечно, — закивал господин, отступая к двери. — Я сей момент!...
Хлопнула входная дверь, гулко застучали, постепенно затихая на лестнице, шаги.
Надо бы сменить простыни, подумал Мишель. Они, наверное, несвежие и совершенно мокрые — хоть выжимай — от пота. Но сбросить одеяло, открыть Анну, которая, может быть, там, под ним, в ночной сорочке или вовсе без нее, он не решился. Хотя, подумав о том, почувствовал, как у него от волнения перехватило дыхание.
Он так ни на что и не решился. Лишь отбросил штору и открыл форточку, чтобы проветрить комнату.
Ну где же они, где?...
Анна все не приходила в себя, и Мишель, наблюдая за ней, находящейся без сознания, испытывал смущение и одновременно неясную тревогу оттого, что имеет возможность разглядывать ее вот так, бесцеремонно.
Нехорошо, надо бы уйти, думал он. Но уйти было выше его сил. Ему было ужасно жаль Анну и почему-то жаль себя...
На лестнице застучали шаги, зазвучали голоса.
Мишель, прихватив лампу, выбежал на лестничную площадку. Снизу в сопровождении жильца с усами поднимался представительного вида господин в добротном пальто, с пузатым «докторским» саквояжем в руках.
— Благодарю вас, — кивнул, подойдя к Мишелю. — Ну, где больной?
— Сюда, сюда, пожалуйста, — освещая путь, указал Мишель.
Вошли в квартиру. Доктор по привычке скинул в прихожей калоши.
В спальне, увидев с порога Анну, доктор помрачнел.
— Соблаговолите принести воды, — попросил он.
— Да, да, конечно, — засуетился Мишель.
Побежал на кухню, нашел какой-то кувшин и тазик, принес их доктору. Тот, засучив рукава и не спеша, вымыл руки под стекающей из кувшина струей. Принял протянутое полотенце, тщательно их вытер.
— Благодарю вас... А теперь, будьте так любезны, выйдите отсюда, — попросил доктор, вытаскивая из саквояжа похожий на трубу граммофона стетоскоп. — Мне нужно осмотреть больную.
— Да-да, конечно...
Мишель вышел из комнаты, тихо притворив за собой дверь.
Минут десять он томился в темном коридоре, прислушиваясь к тому, что происходит в комнате. Но ровным счетом ничего не слышал.
Наконец дверь приоткрылась.
— Где вы там? Идите-ка сюда, — позвал доктор. — Мне нужна ваша помощь.
Анна лежала на спине, открытая по пояс, в тонкой, полупрозрачной сорочке, под которой угадывалось ее тело.
— Будьте любезны, поднимите больную, — попросил доктор.
Мишель стоял в нерешительности, боясь приблизиться к Анне.
— Вы меня слышите?... Подержите ее, мне нужно послушать спину.
— Да, конечно! — очнулся Мишель.
Аккуратно подсунул под спину Анны руку, приподнял, усаживая ее на постели и поддерживая за плечи. Почувствовал запах ее близкого, горячего тела...
Доктор присел на кровати, сбросил с плеч Анны бретельки и приспустил сорочку со стороны спины. Но спереди она тоже поползла вниз, обнажая ключицы и начало груди.
Мишеля бросило в жар. Сердце его отчаянно заколотилось.
Он отвернулся.
Доктор, сунув узкий конец стетоскопа в ухо, приложил широкий к спине больной, внимательно прислушиваясь. И даже глаза прикрыл.
Послушал в одном месте, в другом, в третьем... Приложил к спине пальцы левой руки, по которым постучал пальцами правой, прислушиваясь к тону.
— Благодарю вас...
Мишель осторожно, боясь, что сорочка окончательно спадет, уложил Анну обратно на постель.
Снова полил доктору на руки, выжидательно глядя на него.
— Что с ней? — все же не удержался, спросил он.
— Вы, сударь, кем приходитесь больной? — поинтересовался доктор, вытирая руки.
Мишель на мгновение растерялся. Как тогда, подле двери черного хода.
— Знакомая, — точно так же, как тогда, ответил он. — Ее отец просил приглядеть за ней. — И почувствовал, как неубедительно, как фальшиво звучат его слова.
— Н-да... — вздохнул доктор. — Тиф у нее, милостивый государь. Обыкновенный брюшной тиф.
Мишель посмотрел на мечущуюся в бреду Анну.
— Может, отвезти ее теперь в больницу? — спросил он.
— Это как вам будет угодно, — пожал плечами доктор. — Впрочем, какие теперь больницы... Вот вам рецепт на получение микстуры, — чиркнул что-то на листке доктор. — Аптеку господина Шварца, что на Покровке, знаете?...
— Знаю, — кивнул Мишель.
— Давайте по десять капель четыре раза в день. Ну и, конечно, побольше поите, делайте холодные компрессы на лоб и спину, а ежели жар не спадет — обтирайте тело спиртом и обмахивайте полотенцем. Есть у вас спирт?
— Спирт?... Не знаю... Наверное, нет.
— Тогда обтирайте одеколоном или водкой, — посоветовал доктор.
— Скажите... Она... не умрет? — тихо, боясь услышать ответ, спросил Мишель.
— Сие, сударь, я сказать вам не могу, — развел руками доктор. — Все будет зависеть от крепости ее организма и воли на то всевышнего. Впрочем, дама она молодая, так что даст бог поправится. Впрочем, ничего обещать не могу-с!... — И доктор замер на пороге.
Ну да, конечно!...
Мишель пошарил в кармане, вытащил все имеющиеся у него деньги и сунул их в руку доктору.
— Благодарю вас, — поклонился тот. — Если потребуется моя помощь — милости прошу-с!
И, кивнув еще раз, вышел.
Мишель остался один. Один на один с Анной, которую бросать теперь было никак нельзя! Невозможно!
Мишель постоял с минуту, глядя на больную, а потом, решительно сбросив пальто, направился на кухню рубить дрова для печи, чтобы нагреть воды...