– Кто мог прислать нам заказное письмо? – встревоженно спросила Элисон, выхватила конверт, развернулась и такой же быстрой походкой вернулась за прилавок аптеки.
Род не успел ни слова сказать о том, что прочел. Он обеспокоенно смотрел, как лицо Элисон сначала покраснело, потом побледнело, по мере того как женщина пробегала глазами послание на двух страницах. Потом она уронила письмо на стойку.
– Я не могу снова пройти через все это! – воскликнула она дрожащим голосом. – Боже мой, они что, за дуру меня принимают?
– Успокойся, милая, – попросил Род.
Пытаясь не морщиться от боли, он сполз со стула за кассой и потянулся за костылями. За двадцать лет, прошедших с тех пор, как его сбила машина, боль стала для него неотъемлемой частью жизни. Но в некоторые дни, такие как этот сырой холодный день позднего марта в Кливленде, штат Огайо, она становилась куда более жестокой, чем обычно. Боль прочертила резкие морщины у глаз Рода и такие же резкие складки, идущие от уголков губ к волевому подбородку. Его волосы, некогда темно-каштановые, сейчас почти полностью поседели. Он знал, что выглядит старше своих сорока двух лет. Род подковылял к Элисон и остановился по другую сторону прилавка. При росте в шесть футов он был выше своей хрупкой жены почти на голову, и от этого у него сжималось сердце – так ему хотелось защитить ее.
– Ты не обязана делать то, что не хочешь делать, – твердо сказал он. – Порви это письмо.
– Нет. – Покачав головой, Элисон открыла ящик под прилавком и сунула письмо туда. – Я не могу сейчас говорить об этом, Род.
В этот момент прозвенел колокольчик на входной двери, извещая о том, что кто-то вошел в аптеку, и Род двинулся обратно к кассе.
Он был новичком-куотербеком в нью-йоркских «Гигантах»[2], когда они с Элисон поженились. Его воспитывала мать, работавшая сиделкой у инвалидов, чтобы хоть как-то обеспечить сына. Его отец, безнадежный алкоголик, умер, когда мальчику было два года. Спортивные репортеры в один голос предвещали Роду блестящую карьеру, когда он подписал свой первый крупный контракт. Тогда им с Элисон было по двадцать два, он был влюблен в нее еще с детского сада. Именно тогда, в детсаду, он при всех объявил, что когда-нибудь женится на ней.
У семьи Элисон никогда не было денег. Ее отец был заведующим отделом в гастрономе. За учебу в колледже Элисон платила частично из студенческих займов, частично – деньгами от подработки. Она жила в самом захолустном районе Салем-Ридж, неподалеку от дома Рода Кимболла. Возможностей поступить в магистратуру у нее не было.
Он сделал ей официальное предложение в тот же день, когда получил на подпись крупный контракт с «Гигантами». Это было два месяца спустя после убийства Бетси. Род знал, что Элисон хотела поступить в медицинский институт и заниматься наукой. Он обещал, что после свадьбы заплатит за ее образование, будет ходить по дому на цыпочках, пока она учится, и согласен подождать с детьми до тех пор, пока она не получит научную степень, к которой так стремилась.
Но вместо этого через три недели после венчания он угодил под машину, и следующие четыре года Элисон почти все время провела у его постели, помогая ему выздороветь. Деньги, которые он получил за один сезон в «Гигантах», вскоре закончились.
Тогда Элисон взяла новую ссуду и вернулась к учебе, чтобы стать фармацевтом. Первая работа ей подвернулась благодаря тому, что ее престарелый бездетный кузен пригласил ее работать в его аптеке в Кливленде. «Род, там и тебе найдется дело, – сказал он. – Моя ассистентка увольняется. Она занимается тем, что заказывает все товары, кроме лекарств, и сидит на кассе».
Оба они были рады убраться подальше от Нью-Йорка, где им, похоже, было никогда не отделаться от слухов по поводу смерти Бетси. Через несколько лет после их переезда в Кливленд кузен ушел на пенсию, а аптека досталась им. Теперь у них было довольно много приятелей, и никто никогда не спрашивал ни Рода, ни Элисон об убийстве на «Выпускном празднике».
Прозвище «Род» прилипло к нему после того, как однажды во время футбольного матча, еще в колледже, комментатор охарактеризовал его так: «Этот паренек шустрый и прыгучий, как лошадь на родео». После несчастного случая Томас Кимболл по прозвищу Род сохранил за собою это имя – в знак некой горькой иронии.
Утро было достаточно спокойным, но после обеда посетители пошли валом. У Рода и Элисон было два помощника, работавших часть дня: старый фармацевт и служащий, который раскладывал товар по полкам и помогал в расчетах. Но даже несмотря на их помощь, день выдался трудным, и к восьми часам вечера, когда аптека закрылась, Род и Элисон страшно устали.
На улице шел холодный проливной дождь. Элисон настояла на том, чтобы к машине Род добрался на инвалидном кресле.
– Если ты попытаешься воспользоваться костылями, мы оба утонем, – пояснила она строгим тоном.
За эти годы он много раз пытался собраться с духом и сказать ей, чтобы она бросила его, нашла себе еще кого-нибудь и жила нормальной жизнью. Но так и не смог заставить себя произнести эти слова. Он не мог представить жизнь без нее, так же, как не мог вообразить этого за всю свою жизнь, с момента их знакомства.
Иногда он вспоминал замечание, брошенное когда-то его бабушкой: «В большинстве браков кто-то один любит больше, чем другой, и лучше, если это будет мужчина. Тогда у брака больше шансов сохраниться до конца жизни».
Роду не нужно было объяснять, что он любит Элисон сильнее, чем она его. Он был почти уверен, что она не приняла бы его предложение, если бы он не пообещал оплатить ее образование в мединституте. А затем, после катастрофы, она оказалась слишком благородной, чтобы уйти от него.
Род нечасто позволял себе пускаться в подобные размышления, но сегодняшнее письмо всколыхнуло слишком много воспоминаний – «Выпускной праздник», фотографии четырех девушек во всех газетах, цирк, который СМИ устроили из их свадьбы…
Когда они добрались до машины, Элисон сказала:
– Род, давай, я сяду за руль. Я знаю, что тебе нездоровится.
Держа над ним зонт, она открыла дверцу, и он без возражений перебрался на пассажирское сиденье. Одновременно складывать инвалидное кресло и прикрываться зонтиком было невозможно. Когда Элисон наконец села в машину, Род с грустью посмотрел на крупные капли дождя на ее лице и в волосах. Затем она повернулась к нему и заявила:
– Я намерена это сделать.
Тон ее был вызывающим, как будто она ожидала, что Род будет с нею спорить. Когда он ничего не сказал, Элисон выждала несколько долгих секунд, потом завела двигатель.
– Комментариев не будет?
Теперь он уловил в ее голосе легкую дрожь.
Род не собирался высказывать ей то, о чем подумал: что намокшие от дождя длинные каштановые волосы, разметавшиеся по плечам, делают ее такой молодой и уязвимой с виду. Род знал, что она боится. «Нет, – возразил он сам себе. – Она в ужасе».
– Если остальные согласятся принять участие в программе, а ты – нет, это будет нехорошо, – негромко произнес он. – Думаю, тебе следует поехать… нам следует поехать, – быстро поправился мужчина.
– В прошлый раз мне повезло. В этот раз может повезти меньше.
Остальную часть пути оба молчали. Их дом, выстроенный в стиле ранчо и переделанный так, чтобы Роду с его увечьем было удобнее, располагался в двадцати минутах езды от аптеки. Под дождь больше вылезать не пришлось – дверь гаража открывалась прямо в кухню. Зайдя в дом и сбросив мокрый плащ, Элисон опустилась в кресло и спрятала лицо в ладонях.
– Род, я ужасно боюсь. Я тебе не говорила, но в ту ночь, когда мы все отправились спать, я думала только о том, как сильно ненавижу Бетси и Роба Пауэлл. – Она помедлила, потом с запинкой выговорила: – Я подумала… что в ту ночь могла ходить во сне… и забрести в спальню Бетси.
– Ты думаешь, что была в спальне Бетси в ту ночь?! – Род бросил костыли, придвинул кресло ближе к Элисон и уселся в него. – По-твоему, есть хоть какая-то вероятность, что тебя кто-то видел?
– Не знаю.
Элисон высвободилась из его объятий и повернулась к нему лицом. Ее светло-карие глаза были настолько большими и выразительными, что затмевали остальные черты этого тонкого лица. А теперь, когда из этих глаз струились слезы, они казались особенно испуганными и беззащитными. А затем Род услышал вопрос, который никак не ожидал услыхать из уст своей жены:
– Род, ведь ты всегда считал, что это я убила Бетси Пауэлл, разве не так?
– Ты с ума сошла? – спросил он. – Совсем рехнулась?
Но он и сам понимал, что этот его протест звучит лживо и неубедительно.
7
– Ну, ты уже решила, едешь или нет?
Нина Крэйг услышала этот вопрос, едва открыв дверь своей квартиры в Западном Голливуде. «О боже, она опять в одном из этих настроений», – подумала Нина, прикусив губу, чтобы удержаться от резкого ответа на вопрос своей шестидесятидвухлетней матери. Было половина шестого, и Нина сразу поняла, что Мюриэль Крэйг начала свою личную «вечеринку с коктейлями», не дожидаясь обычных пяти часов, и начала с кувшина яблочного мартини или бутылки вина.
Мюриэль все еще была одета в ночную рубашку и халат, и это означало, что когда бы она ни проснулась, с самого пробуждения она пребывала в депрессии, как это часто с нею бывало. «Это будет долгий вечер», – горько подумала Нина.
– Ты, лауреатка «Оскара», не хочешь отвечать? – саркастически спросила мать, заново наполняя свой стакан из почти пустой бутылки.
Десять лет назад Нина оставила всякую надежду когда-либо стать успешной актрисой и вступила в ряды статистов, неприметных людей, работающих на повседневной основе. Прибыв на площадку в пять утра, она провела весь день на съемках фильма про революцию и была одной из сотен статистов, несших транспаранты с лозунгами. Съемки проходили в пустыне близ Палм-Спрингс, и там было невероятно жарко.
– Я еще не знаю, что я собираюсь делать, мам, – ответила Нина, стараясь, чтобы голос звучал ровно.
– Почему бы не поехать? Триста тысяч долларов – хорошие деньги. Я поеду с тобой. Я вовсе не против снова взглянуть лично на старого доброго Роберта Николаса Пауэлла.
Нина посмотрела на мать. Волосы Мюриэль, некогда естественного темно-рыжего цвета, как у самой Нины, теперь были окрашены в яркий огненный оттенок и ужасно смотрелись в сочетании с лицом старой женщины. Годы курения проложили на лице Мюриэль глубокие морщины, а кожу испещрили коричневые пятна. Сгорбившись, старуха подалась вперед и обеими руками обхватила стакан.
Глядя на нее, трудно было вообразить прекрасную женщину, бывшую в свое время одной из тех немногих актрис, у которых всегда была работа. «У нее был талант, в отличие от меня, – горько подумала Нина. – И посмотрите на нее теперь! – За этим последовала другая мысль: – Не хочу ввязываться во все это снова. Уже вечер, а я устала, и мне все это надоело».
– Мам, я хочу принять душ и переодеться во что-нибудь удобное, – сказала Нина. – А потом присоединюсь к тебе за стаканом вина.
– Возьми эти триста тысяч долларов, – прошипела ей мать. – И купи мне на них отдельную квартиру. Ты настолько же не желаешь жить со мной, насколько я не хочу быть здесь.
Мюриэль последовала за Ниной в Калифорнию после того, как ей все реже и реже стали давать роли в Нью-Йорке. Год назад она едва не погибла в пожаре, когда от сигареты, оброненной ею по неосторожности, загорелся ковер в гостиной двухквартирного дома в Лос-Анджелесе. Владельцы дома, у которых она снимала эту квартиру, отказались позволить ей снова вселиться туда, даже после того, как жилье было заново отремонтировано. «Это могло произойти и ночью, – сказал Нине хозяин дома. – Я больше не хочу рисковать».
И теперь мать жила в квартире Нины уже почти год. Она тоже работала статистом, но часто чувствовала себя не в состоянии ответить на предложение очередной работы.
«Я долго так не выдержу», – подумала Нина, закрыв и заперев дверь своей спальни. В нынешнем настроении мать вполне могла последовать за ней, чтобы продолжить спор о письме от продюсера.
В комнате было холодно и неуютно. Белые стены, полированные полы с белыми ковриками по обе стороны кровати, узкие яблочно-зеленые занавеси на окнах. Белизну покрывала подчеркивали такие же зеленые с белым подушки. Эта кровать и гармонирующее с нею трюмо остались Нине от ее десятилетнего брака с умеренно успешным актером, оказавшимся в итоге серийным мошенником. Хорошо, что у них не было детей.
Они развелись три года назад. «Я готова найти кого-нибудь еще, – думала Нина. – Но я не могу этого сделать, пока здесь торчит моя мать. Кто знает? Я все еще привлекательна. Если я поеду на это шоу, то, может быть, оно станет для меня шансом проявить себя и снова по-настоящему сниматься в фильмах или даже в каком-нибудь реалити-шоу. Я могу быть «отчаянной домохозяйкой»[3] не хуже всех прочих.
И каково было бы снова увидеть Клэр, Регину и Элисон? Мы были такими детьми! Мы были ужасно напуганы. Копы искажали все наши слова. Мама закатила настоящее представление, когда ее спросили, правда ли то, что у нее были любовные свидания с Пауэллом до того, как он встретил Бетси. «В то время я встречалась по меньшей мере с тремя мужчинами, – заявила она. – И он был одним из них». А я вот слышала от нее совсем другое, – угрюмо размышляла Нина. Мать винила ее в том, что она познакомила Бетси с Пауэллом. – Она грызла меня, пилила, обвиняла. Я только и слышала от нее, что якобы разрушила ее жизнь».
Мюриэль отвергла роль, которая сделала бы ее звездой, – отвергла потому, что Пауэлл не хотел, чтобы она была связана контрактом, когда они поженятся. Он так и сказал: «Когда мы поженимся».
Мюриэль постоянно припоминала это дочери вот уже много лет подряд.
Окунувшись в воспоминания, Нина ощутила жгучую ярость. Она подумала о ночи «Выпускного праздника». Ее мать отказалась прийти на вечеринку. «Это я должна была жить в том доме», – заявила она.
Бетси тоже не преминула кольнуть этим Нину. «Где же твоя мать? – спросила она. – Или она все еще злится, что Роб выбрал меня, а не ее?»
«Хорошо, что никто не слышал, как она задала мне этот вопрос в тот вечер, – думала Нина. – Это бросило бы на меня тень, когда на следующее утро Роберт Пауэлл обнаружил труп своей жены. Но если бы в тот момент в руках у меня была подушка, я бы с радостью прижала ее к лицу Бетси. Должно быть, в ту ночь я выпила слишком много. Даже не помню, как легла спать. Кажется, я даже сумела это скрыть, потому что никто об этом не упомянул, включая ту болтливую экономку, которая говорила потом, что Элисон, похоже, была пьяна».
Когда они все собрались в той спальне, Пауэлл рухнул на пол, а экономка подняла подушку с лица Бетси…
Мюриэль подергала за ручку двери с другой стороны.
– Я хочу с тобой поговорить! – крикнула она. – Я хочу, чтобы ты участвовала в той передаче!
Невероятным усилием Нина сумела скрыть свою ярость, крикнув в ответ:
– Мама, я принимаю душ! Все хорошо. Я приму это предложение и смогу купить тебе отдельное жилье.
«Пока я тебя не убила», – добавила она про себя. И потом вновь задумалась о том, что еще она не помнит о той ночи, когда была задушена Бетси Пауэлл.
8
Письма с согласием на участие в воссоздании событий «Выпускного празднества» приходили в офис Лори одно за другим. Последнее – от Нины Крэйг – прибыло почти через две недели. Начиналось письмо с того, что Нина посоветовалась с адвокатом и считает нужным выдвинуть дополнительные условия. Роберт Пауэлл должен положить на хранение в банке двести пятьдесят тысяч долларов для каждой из бывших выпускниц, и это должна быть чистая сумма, без налогов и вычетов. Студии «Фишер Блейк» тоже нужно выдать выпускницам пятьдесят тысяч как чистую сумму. «И мистер Пауэлл, и «Фишер Блейк» могут позволить себе честно компенсировать нам издержки, – писала Нина. – И теперь, связавшись с подругами детства, я осознала, что все мы понесли немалый эмоциональный ущерб от того, что находились в доме Пауэллов в ту ночь, когда Бетси Пауэлл лишилась жизни. Я считаю, что, согласившись снова предстать перед публикой в связи с этим делом, мы отказываемся от анонимности, которой с таким трудом добились за эти годы, и заслуживаем за это соответствующей компенсации».