Внезапно мужчина поднял голову из-за спинки кресла и посмотрел на девушку. Ее поразили его глаза — остановившиеся и расширенные до предела; казалось, они вот-вот выскочат из орбит.
— Он был прав. Всегда может быть хуже, чем есть, — отчетливо сказал брюнет. — Надеюсь, еще не слишком поздно, — добавил он, вставая.
Лайнер, кренясь на правый борт, делал «коробочку» над домодедовским аэропортом. Стюардесса знала, что никакой необходимости в этом не было, полет близился к успешному завершению, командир начал запланированное снижение за много километров до Москвы и точно попал на глиссаду, заходя на предписанную диспетчером взлетно-посадочную полосу… Но тогда почему?
Самое простое объяснение, приходившее в голову: их полоса кем-то занята или неисправна, но ведь об этом диспетчер мог бы предупредить заранее. «Видимо, что-то случилось в самый последний момент. И это что-то произошло не по вине принимающего аэродрома», — так или почти так подумала стюардесса.
Она посмотрела на подозрительного мужчину. Тот вышел в проход и сейчас же повалился на пол, не удержавшись на ногах. Чемоданчик вырвался у него из рук и, хлопнув черной пастью с двумя блестящими зубами замков, выплюнул в салон содержимое своей утробы.
Мужчина вскрикнул и на четвереньках бросился догонять черную пластиковую коробочку, напоминавшую обыкновенный пейджер.
Стюардесса замерла от страха. Ноги внезапно отказались повиноваться; она сидела на откидном стульчике, вцепившись руками в соседнее кресло, и не могла подняться. Пальцы под ногтями побелели от напряжения; девушка подумала, что в чемоданчике брюнета находится бомба, а странный черный предмет — не что иное, как дистанционный взрыватель.
Правда, эта мысль выглядела абсурдно. Наверняка странный пассажир прошел строгий досмотр в красноярском аэропорту. Едва ли он смог пронести на борт целый чемодан взрывчатки.
Да и вообще — террористы обычно сразу предъявляют свои требования, а уж никак не во время посадки.
То, что вывалилось из чемоданчика, совсем не напоминало бомбу: одни только толстые папки с листами, густо усеянными цифрами и буквами. Стюардесса перевела дыхание и вымученно улыбнулась. «Главное — не допустить паники!»
В салоне первого класса, помимо брюнета, было еще семь человек, но все они старательно делали вид, будто ничего не происходит. Девушка и не ожидала иной реакции. На занятиях по психологии лектор постоянно говорил о так называемом синдроме «пассажира»: садясь в поезд, а уж тем более — в самолет, человек до известной степени утрачивает личностные качества и становится пассивным участником происходящего. Он позволяет другим заботиться о себе; перекладывает груз ответственности за принимаемые решения и собственную жизнь на плечи людей в форме — машинистов, пилотов и стюардесс. Если бортпроводница, пусть и натянуто, но улыбается, значит, ей виднее. Значит, все в порядке. Более или менее. Просто кто-то встал с места и упал. Пустяки.
Черноволосый тем временем нырнул под пустые кресла по правому борту лайнера, и через несколько секунд вылез, прижимая коробочку к груди.
— Еще не поздно? А? Ведь еще не поздно?! — уговаривал он себя.
Руки ходили ходуном, словно мужчина был с тяжелого многодневного похмелья; стюардессе показалось, что сейчас предмет снова выскочит из его рук, но брюнет каким-то чудом справился с дрожью, любовно ощупал черную коробочку и нажал на один из ее торцов.
Странный предмет тихо пискнул, и на его панели зажегся красный светодиод.
Мужчина облегченно вздохнул и торопливо засунул «пейджер» во внутренний карман пиджака, будто хотел спрятать его поближе к сердцу. Это его немного успокоило; черноволосый встал на колени и принялся собирать разбросанные по полу папки.
Самолет, завершив посадочный маневр, выровнял курс и опять стал снижаться. Двигатели перешли на утробный гул. Раздался сильный, но мягкий толчок — боковые шасси коснулись бетона полосы. Нос машины стал постепенно опускаться, и последовал еще один толчок, слабее: передние колеса достали землю.
Мужчина ухватился за подлокотник, приподнялся и выглянул в иллюминатор: за пластиковым стеклом мелькали серая змея бетонной дорожки и ослепительно-зеленая мокрая трава. Послышались два приглушенных, словно доносящихся через подушку, хлопка: турбореактивные двигатели тормозили бег многотонной машины.
— Куда это мы едем? — спросил брюнет стюардессу.
Девушка помотала головой. Ответа и не требовалось — самолет удалялся от здания аэропорта, направляясь в самый дальний конец взлетного поля.
— Но я же не болен! — вскричал брюнет и прижал руку к сердцу.
Стюардесса решила, что сейчас мужчина рухнет замертво, но он лишь нащупывал коробочку.
— Я не болен! — повторил он и быстро заморгал.
— Конечно, нет, — осторожно согласилась стюардесса, но по ее лицу было видно, что она уверена в обратном.
Болен, и еще как болен. Что-то заклинило у него в голове, и шарики стали крутиться в обратную сторону.
Тем временем самолет останавливался. Он катился все медленнее и медленнее, затем развернулся налево и замер.
— Уважаемые пассажиры! — зазвучало в динамиках. — Наш самолет совершил посадку в аэропорту «Домодедово». Экипаж корабля просит всех оставаться на своих местах. Через несколько минут подъедет автобус, который доставит вас к терминалу.
Мужчина быстро посмотрел в иллюминатор. Это движение волной прошло по полупустому салону: пассажиры выглядывали, привставая, видели твердую землю и внешне успокаивались. Что-то, конечно, произошло, но это «что-то» не было угрожающим и не должно продлиться долго. Сейчас все выяснится.
Здание аэропорта казалось нереально далеким и недостижимым, будто на самом горизонте. Никто не спешил их встречать. Ни автобус, ни трап — никто. Вдруг от серого здания «Домодедова» отделились две черные точки и стремительно понеслись к ним, увеличиваясь в размерах. Черноволосый приставил руку козырьком ко лбу. К самолету спешили две черные «Волги».
— Самолет приземлился в «Домодедово», — доложил референт. — Стоит на самой дальней полосе. Какие будут указания, товарищ генерал?
Седоволосый молчал, выбирая очередной карандаш. Референт не осмеливался нарушить молчание: он знал, что, пока генерал не нарисует план действий на листе, он не скажет ни слова.
Седоволосый взял карандаш и стал быстро набрасывать довольно точный рисунок — самолет, неподвижно стоящий на земле. Затем он провел длинную стрелку от фюзеляжа влево и вниз и надписал «46+12». Несколько раз обвел кружком и поставил жирную точку.
Грифель хрустнул и сломался. Генерал поморщился, переломил карандаш и, не вставая с кресла, выкинул обломки в корзину, стоявшую в паре метров от стола.
— Сорок шесть плюс двенадцать, — задумчиво сказал он. — Итого — пятьдесят восемь потенциальных носителей. Стоит ли их вообще выпускать наружу?
Референт молчал.
— Нам нужен только Кудрявцев, — продолжал генерал. — Что, вы сказали, он везет с собой?
— Усовершенствованный прибор ЧИП-66, техническую документацию и некоторые добавления о свойствах вируса, которые были получены совсем недавно.
— Стало быть, нам нужен только его багаж и, возможно, его мозги. Когда наши медицинские бригады смогут оказаться на месте?
Минут через пятьдесят, — ответил референт и, увидев неодобрительный взгляд седоволосого, пояснил. — Столько потребуется, чтобы укомплектовать медицинские бригады всеми необходимыми средствами защиты.
— Какими именно?
— Специальные костюмы, медикаменты…
— А этот самый прибор? ЧИП-66? В докладной записке сказано, что эффективность его защиты составляет сто процентов.
— Да, так и есть, но… Пока мы располагаем только первой партией опытных образцов. Что-то около ста штук.
Седоволосый кивнул и вывел на листе — «100».
— Они нам понадобятся. Укомплектуйте ими всех сотрудников, задействованных в операции. Один принесите мне.
Референт проглотил слюну.
— И мне тоже взять?
Генерал смерил его взглядом.
— На ваше личное усмотрение. Говорят, что смертность при заражении вирусом не так уж и высока — каких-нибудь девяносто шесть процентов. Как только будете готовы, сразу выедем на место. Распорядитесь насчет машины.
— Слушаюсь! — референт помедлил. — Так что делать с самолетом?
— Ничего пока не делать. Блокировать. И вот еще что. Мне нужна прямая связь с бортом. Организуйте.
— Есть.
— Выполняйте, — генерал откинулся в кресле и стал заштриховывать набросок самолета — сначала левой рукой, потом — правой.
Закончив рисунок, седоволосый с удовлетворением оглядел его и сунул лист в машинку. Острые ножи завращались, и нарисованный самолет пропал.
К сожалению, с реальным лайнером все было не так просто.
«Когда я успел заразиться? — думал Кудрявцев. — Во время последнего вскрытия? Исключено. Скафандр все время оставался целым. В переходном шлюзе он надулся, и я бы смог обнаружить утечку. Нет, дело не в скафандре».
Он стал вспоминать последние дни. Ильин подметил у вируса одну неприятную особенность. Подметил, но почему-то не спешил поделиться со своим ассистентом. Гордость! Этот маленький лысый человечек мечтал быть Богом среди своих дурацких вирусов и ни за что не хотел признавать, что он мог что-то пропустить. Чего-то не предусмотреть.
В конце августа Ильин написал большую докладную записку на имя начальника спецобъекта Курмангалиева с просьбой разрешить ему продолжить эксперименты. Начальник был недоволен: он уже отрапортовал о завершении работы. Это подразумевало, что новое оружие было абсолютно эффективным, а у разработчиков есть надежное противоядие.
Однако в чем Кудрявцев сильно сомневался, так это в том, что для бактериологического оружия вообще может существовать надежное противоядие. Вирус — это штука пострашнее водородной бомбы, а применять его все равно что стучать по взрывателю молотком, надеясь при этом уцелеть.
Курмангалиев все-таки разрешил продолжить эксперименты. Официальным обоснованием явилось усовершенствование прибора ЧИП-66.
Они три недели подряд возились с этими дьявольскими пробирками и каждый день резали поросят. Мертвые свиньи до того осточертели Кудрявцеву, что он стал заказывать в столовой исключительно рыбные блюда, а потом и вовсе перешел на растительную пищу.
Работали в авральном режиме, по четырнадцать часов; к концу смены Николай валился с ног от усталости и постоянного нервного напряжения, а Ильин еще умудрялся вести журнал исследований и делать какие-то записи относительно наиболее перспективных путей разработки. Когда он успевал писать, для Николая оставалось загадкой.
Сегодня утром он покинул спецобъект: кому-то надо было везти на «Радон» новый образец ЧИПа. Командировка — пустая формальность. Кудрявцев подозревал, что характеристики прибора не слишком изменились, но ему очень хотелось хоть ненадолго оказаться в Москве и повидать родителей.
«Прокатиться на метро, почувствовать эту суетливую толчею, запах пота и мокрой одежды, посмотреть на людские лица… Ей-Богу, я бы расплакался от умиления, если бы кто-нибудь отдавил мне ногу в час пик!» Но то, что происходило сейчас, наводило на мысль, что лучше бы он и вовсе лишился ног.
«Как это могло случиться? Как? Ведь у всякого следствия должна быть причина! Но я ее не заметил! Еще немного — и я поверю, что этот долбаный вирус может просачиваться сквозь стекло!»
Впрочем, вопрос, как он заразился, теперь уже не имел большого значения.
Приходилось принять это как свершившийся факт — он действительно болен. «Все начинается, как обычный грипп… Те же симптомы, но только более выраженные — так, кажется, говорил Ильин. Но дальше… О-о-о, эта штука посерьезнее гриппа!»
Правда, оставалась вероятность, что действие прибора поможет ему справиться с вирусом. «Такой эксперимент мы не проводили», — мрачно подумал Кудрявцев. На какое-то мгновение в сердце вспыхнула слабая надежда — она ведь такая живучая тварь! — что все это: и слабость, и головная боль, и ломота в суставах — все это просто следствие самовнушения.
«У женщин, страстно желающих иметь детей, могут прекратиться месячные и развиться так называемая ложная беременность. А у меня почти то же самое, но только наоборот. Я боюсь заболеть, поэтому и придумываю себе несуществующие симптомы…»