Но об этом, наверное, не стоит рассказывать своей пятилетней дочке, которая впервые задумалась о смерти.
– Вот смотри, – сказал он. – Сейчас Черчу только три года, а тебе пять. Он наверняка будет еще жив, когда тебе исполнится пятнадцать и ты пойдешь в старшие классы. Это еще долго.
– И вовсе не долго, – возразила Элли, и теперь ее голос дрожал. – Совсем не долго.
Луис прекратил делать вид, что занимается своей моделью, и поманил дочь к себе. Элли уселась к нему на колени, и он в который раз поразился тому, какая она красавица, причем огорчение вовсе не портило, а только подчеркивало ее красоту. Элли была смуглой, почти как левантийка. Тони Бертон, один из врачей, с которыми Луис работал в Чикаго, называл ее индийской принцессой.
– Солнышко, – сказал он, – будь моя воля, Черч жил бы сто лет. Но это решаю не я.
– А кто? – спросила она и сама же ответила, с совершенно недетским презрением в голосе: – Наверное, Бог.
Луис подавил желание рассмеяться. Все было слишком серьезно.
– Бог или кто-то еще. Часы идут, а в какой-то момент останавливаются – вот все, что я знаю. И их уже не починишь, солнышко.
– Я не хочу, чтобы Черч стал таким же, как эти мертвые питомцы на кладбище! – выкрикнула она со слезами и яростью в голосе. – Я не хочу, чтобы Черч умирал! Это мой кот! Мой, а не Бога! Пусть Бог заведет своего кота! Пусть заведет себе сколько угодно котов и всех их убивает! А Черч мой!
Из кухни донеслись шаги, и в кабинет заглянула испуганная Рэйчел. Элли рыдала на груди у Луиса. Ужас озвучили, выпустили наружу; он предстал перед нею во всей красе. И теперь, даже если нельзя ничего изменить, можно было хотя бы поплакать.
– Элли, – успокаивал ее Луис. – Элли, Черч же не умер, вот он спит.
– Но он может умереть, – рыдала она. – Может в любую минуту.
Луис укачивал дочь на руках и думал, что, кажется, знает, из-за чего она плачет: из-за неотвратимости смерти, ее жестокой непредсказуемости, ее глухоты ко всем доводам и слезам маленьких девочек; Элли плакала из-за потрясающей и одновременно ужасающей способности человека переводить символы в выводы, либо прекрасные и благородные, либо убийственно страшные. Если все эти животные умерли и оказались на кладбище, то и Черч тоже мог умереть
(в любую минуту!)
и оказаться на кладбище; а если такое может случиться с Черчем, то может случиться и с мамой, и с папой, и с маленьким братиком. И с ней самой. Смерть была отвлеченным понятием; кладбище домашних животных было реальным. В этих грубых надгробиях заключалась суровая правда, которую мог почувствовать даже ребенок.
Сейчас он мог бы солгать, как солгал чуть раньше, когда говорил о продолжительности жизни кошек. Но ложь запомнится и, возможно, потом попадет в досье, которое каждый ребенок заводит у себя в голове на родителей. Давным-давно мама солгала Луису, сказав, что детей находят в капусте. Это был вполне безобидный обман, но Луис так никогда и не простил мать за то, что она солгала, как не простил и себя самого – за то, что в это поверил.
– Солнышко, – сказал он. – Тут ничего не поделаешь. Это часть жизни.
– Это плохая часть! – выкрикнула она. – Очень плохая!
Он не знал, что на это ответить. Элли плакала. Но в конце концов слезы высохнут. Это был неизбежный и необходимый первый шаг на пути к нелегкому примирению с правдой, от которой тебе все равно никуда не деться.
Он прижимал к себе дочку, слушал звон утренних воскресных колоколов, плывший над сентябрьскими полями, и даже не сразу заметил, что Элли перестала плакать и заснула у него на руках.
Он отнес Элли в кровать и спустился в кухню, где Рэйчел как-то уж слишком рьяно взбивала тесто для кексов. Луис выразил удивление, что Элли отключилась в столь раннее время; это было на нее не похоже.
– Не похоже, – отозвалась Рэйчел, с грохотом ставя миску на стол. – Но, по-моему, она не спала всю ночь. Я слышала, как она возится, около трех. И Черч орал, чтобы его выпустили. А он просится выйти, только когда она нервничает.
– Но с чего бы ей…
– А то ты не знаешь! – сердито воскликнула Рэйчел. – Из-за этого треклятого кладбища домашних животных! Она расстроилась, Лу. Девочка в первый раз в жизни увидела кладбище и просто… расстроилась. Большое спасибо за эту прогулку твоему другу Джаду Крэндаллу, хотя вряд ли я буду писать ему благодарственное письмо.
Вот он уже и мой друг, подумал Луис, одновременно подавленный и смущенный.
– Рэйчел…
– И я не хочу, чтобы Элли туда ходила.
– Рэйчел, Джад сказал правду насчет тропинки.
– Я сейчас не о тропинке, и ты это знаешь. – Рэйчел схватила миску и принялась взбивать тесто с удвоенной яростью. – Я об этом проклятом месте. Это же ненормально. Дети ходят туда, ухаживают за могилами, содержат в порядке тропинку… это какая-то чертова патология. Если здешние дети все поголовно больны, я не хочу, чтобы Элли от них заразилась.
Луис оторопело смотрел на жену. Он всегда считал, что в то время как браки друзей и знакомых распадаются один за другим, их с Рэйчел брак держится столько лет благодаря тому, что они оба знают секрет: когда возникают какие-то принципиальные противоречия, тут уже нет ни семьи, ни супружеского единения, а есть только два совершенно разных человека, и каждый сам по себе, и каждый упорно противоречит здравому смыслу. Такой вот секрет. Тебе может казаться, что ты хорошо знаешь партнера, но время от времени он все равно будет преподносить тебе сюрпризы. А иногда (слава Богу, нечасто) ты будешь попадать в самую настоящую полосу отчуждения, как авиалайнер – в полосу турбулентности. Партнер будет открываться с неожиданной стороны, о которой ты даже не подозревал, и его поведение покажется настолько странным (во всяком случае, тебе), что ты начнешь всерьез опасаться за его психику. И если ты ценишь ваш брак и свое собственное душевное спокойствие, то будешь действовать осторожно, постоянно напоминая себе о том, что из-за подобных открытий злятся лишь дураки, искренне верящие, будто один человек способен по-настоящему понять другого.
– Дорогая, это всего лишь кладбище домашних животных, – сказал он.
– Если судить по тому, как она сейчас плакала, – Рэйчел указала в сторону кабинета ложкой, испачканной в тесте, – для нее это не просто кладбище домашних животных. Как бы это не стало травмой на всю жизнь. Нет. Она больше туда не пойдет. Я говорю не о тропинке, я говорю об этом месте. Она уже думает, что Черч умрет.
На мгновение у Луиса возникло безумное ощущение, что он все еще говорит с Элли, которая просто встала на ходули, надела мамино платье и очень похожую, очень реалистичную маску Рэйчел. Даже выражение лица было точно таким же, сердитым, но в глубине души она была уязвленна.
Он попытался найти правильные слова, потому что ему вдруг показалось, что это серьезный вопрос, требующий обсуждения, а вовсе не то, о чем можно молчать из уважения к тому секрету… или к тому внутреннему одиночеству. Он попытался найти правильные слова, потому что ему показалось, что она упускает нечто по-настоящему важное, нечто такое, что заполняет собой весь мир, и не увидеть это огромное «нечто» можно, только нарочно зажмурив глаза.
– Рэйчел, когда-нибудь Черч умрет.
Она сердито посмотрела на него.
– Дело не в этом, – сказала она, четко выговаривая каждое слово, будто обращалась к умственно отсталому ребенку. – Черч умрет не сегодня и не завтра…
– Я пытался ей это сказать…
– И не послезавтра, и не через год…
– Дорогая, мы не можем быть твердо уверены…
– Нет, можем! – закричала она. – Мы о нем хорошо заботимся, он не умрет, здесь никто не умрет, и зачем было расстраивать девочку и объяснять ей то, до чего она еще не доросла?
– Рэйчел, послушай…
Но Рэйчел не хотела ничего слушать. Она была в ярости.
– Человеку и так непросто смириться со смертью… питомца, друга или кого-то из родственников… и зачем превращать это в какой-то… в какой-то проклятый аттракцион… в Ф-Ф-Форест-лаун для ж-ж-животных… – У нее по щекам текли слезы.
– Рэйчел. – Луис попытался приобнять ее за плечи, но она сердито стряхнула его руку.
– Оставь! – резко проговорила она. – Ты даже не понимаешь, о чем я сейчас говорю.
Он вздохнул.
– У меня такое ощущение, будто я провалился в бетономешалку, – сказал он, надеясь, что Рэйчел улыбнется. Но она не улыбнулась. Ее глаза полыхали огнем. Луис вдруг понял, что она взбешена. Не просто рассержена, а именно взбешена. – Рэйчел. – Он и сам еще толком не знал, что скажет дальше. – А как ты сегодня спала?
– О Боже. – Рэйчел скривилась и отвернулась, но Луис все же успел заметить обиду в ее глазах. – Это ты хорошо придумал, очень хорошо придумал. Ты никогда не меняешься, Луис. Если что-то идет не так, во всем виновата Рэйчел. У Рэйчел опять шалят нервы, Рэйчел слишком эмоционально на все реагирует.
– Я этого не говорил.
– Да? – Она опять грохнула миску на стол, взяла форму для кексов и принялась смазывать ее маслом, крепко сжав губы.
Луис терпеливо проговорил:
– Нет ничего страшного в том, что ребенок узнает о смерти, Рэйчел. На самом деле это необходимо. Реакция Элли – ее слезы – это вполне естественно. Это…
– Да, это очень естественно, – оборвала его Рэйчел. – Очень естественно слышать, как твоя дочь рыдает, оплакивая смерть кота, который еще и не думал умирать.
– Перестань, – сказал Луис. – Давай поговорим как разумные люди.
– Я не хочу обсуждать эту тему.
– Да, но мы все же ее обсудим. – Луис тоже начал закипать. – Ты уже высказалась, теперь моя очередь.
– Она больше туда не пойдет. И все, тема закрыта.
– Элли с прошлого года знает, откуда берутся дети, – медленно проговорил Луис. – Мы показали ей книжку Майерса и все ей рассказали, помнишь? Мы с тобой согласились, что детям следует знать, откуда они берутся.
– Это здесь ни при чем…
– Очень даже при чем! – рявкнул Луис. – Когда я говорил с Элли о Черче, я думал о моей матери, которая, когда я спросил, откуда берутся дети, скормила мне старую сказочку про капусту. Я не забыл эту ложь. Если родители говорят детям неправду, дети этого не забывают.
– То, откуда берутся дети, совершенно не связано с этим проклятым кладбищем! – выкрикнула Рэйчел, и ее взгляд говорил: Болтай хоть до ночи, болтай, пока не посинеешь, Луис, ты все равно меня не убедишь.
И все-таки он попытался.
– Она знает, откуда берутся дети, а это место в лесу пробудило в ней желание узнать кое-что и о другой стороне жизни. Это естественно. На самом деле, я думаю, это самая естественная вещь на свете…
– Замолчи! – закричала Рэйчел. Действительно закричала, так, что Луис испуганно отшатнулся и случайно задел локтем открытый пакет с мукой, стоявший на разделочном столике. Пакет упал на пол и лопнул. Мука белым облаком поднялась в воздух.
– Черт, – понуро проговорил Луис.
Наверху заплакал Гейдж.
– Прекрасно, – сказала Рэйчел, тоже расплакавшись. – Ты еще и его разбудил. Спасибо тебе за чудесное тихое воскресное утро.
Она шагнула к двери, но Луис схватил ее за руку.
– Хочу тебя кое о чем спросить, потому что знаю, что с живым существом может случиться все, что угодно. Действительно все, что угодно. Мне как врачу это известно. Ты хочешь ей объяснять, что случилось, если ее кот вдруг заболеет чумкой или лейкемией – у кошек, знаешь ли, сильная предрасположенность к лейкемии, – или если он попадет под машину? Ты правда хочешь ей все объяснять, если это случится, Рэйчел?
– Пусти, – почти прошипела она. Но злость в ее голосе никак не могла сравниться с пронзительной болью и страхом в глазах. Я не хочу говорить об этом, Луис, и ты не можешь меня заставить, говорил ее взгляд. – Пусти, надо бежать к Гейджу, пока он не вывалился из крова…
– Потому что когда-нибудь тебе придется ей все объяснить, – продолжал Луис. – Можешь сказать ей, что мы это не обсуждаем, приличные люди не обсуждают подобное, и пусть мертвые сами хоронят своих мертвецов… хотя нет, про «хоронят» и «мертвецов» лучше не надо, а то вдруг привьешь ей комплекс.
– Я тебя ненавижу! – закричала Рэйчел, вырываясь.
Конечно, Луис уже пожалел о сказанном. И, конечно, было уже поздно.
– Рэйчел…
Она бросилась к двери, глотая слезы.
– Оставь меня. Ты и так постарался на славу.
Однако в дверях она остановилась и обернулась к нему.
– Я не хочу обсуждать эту тему при Элли, Лу. Я не шучу. В смерти нет ничего естественного. Ничего. И ты, как врач, должен это знать.
Она ушла, а Луис остался один в пустой кухне, где все пространство, казалось, дрожало эхом их рассерженных голосов. Какое-то время он просто стоял, а потом взял из кладовки метлу и принялся подметать пол. Последние слова Рэйчел никак не шли у него из головы. Его поразила эта принципиальная разница во мнениях, открывшаяся только теперь, после стольких лет совместной жизни. Потому что, как врач, он знал, что смерть – самая естественная вещь на свете, не считая, может быть, рождения. Налоги, личные и общественные конфликты, успехи и банкротства – все это по большому счету не важно. В конечном итоге есть только часы, отмеряющие время, и надгробные камни, с которых с годами стираются имена, а потом и сами они крошатся в пыль. Даже морские черепахи и гигантские секвойи когда-нибудь умирают.
– Зельда, – произнес он вслух. – Господи, что же ей пришлось пережить?
Вопрос только в том, что делать дальше: спустить проблему на тормозах или все же попробовать как-то ее решить?
Он наклонил совок над мусорным ведром, и мука с тихим шелестом высыпалась на пустые картонные пакеты и банки.
10– Надеюсь, Элли не очень расстроилась, – сказал Джад Крэндалл. Уже не в первый раз Луис подумал, что старик обладает поистине исключительной – и, честно сказать, малоприятной – способностью легко касаться самых больных мест.
Сегодня вечером к ним вышла Норма, так что они сидели на крыльце Крэндаллов втроем и пили холодный чай вместо пива. На шоссе номер 15 было много машин. Люди возвращались домой после выходных. Луис подумал, что сейчас, в конце лета, каждые погожие выходные могли стать последними. Завтра ему предстоял первый по-настоящему рабочий день в поликлинике при Мэнском университете. Студенты уже прибывали – и вчера, и сегодня, – расселялись по съемным квартирам в Ороно или по комнатам в общежитии в кампусе, застилали постели, возобновляли знакомства и, несомненно, ворчали насчет еды в университетской столовой и первой пары, начинавшейся в восемь утра. Весь день Рэйчел держалась холодно, хотя «холодно» – это еще мягко сказано, и Луис знал, что когда вернется домой от Крэндаллов, она уже ляжет спать, и скорее всего Гейдж будет спать вместе с ней, и они оба будут лежать на самом краешке кровати, рискуя свалиться. Его собственная половина кровати вырастет до двух третей и станет похожа на большую стерильную пустыню.
– Я говорю, что надеюсь…
– Прошу прощения, – сказал Луис. – Что-то я замечтался. Элли немного расстроилась, да. А как вы догадались?
– Так мы сколько детишек повидали. – Джад улыбнулся жене и бережно взял ее за руку. – Да, дорогая?
– Повидали немало, – кивнула Норма Крэндалл. – Мы любим детей.
– Бывает, что кладбище домашних животных – это их первая встреча со смертью, лицом к лицу, – продолжал Джад. – Да, они видят смерть по телевизору, но знают, что это всего лишь игра, как в старых вестернах, что раньше крутили у нас в кинотеатре субботними вечерами. В вестернах и в телевизоре люди просто хватаются за живот или за грудь и падают наземь. А это кладбище на холме – настоящее. Оно реальнее, чем все телефильмы и кинокартины, вместе взятые.
Луис кивнул и подумал: Расскажи это моей жене.