— А что Холл-лейк? Щука там, случаем, не водится? — поинтересовался Холмс.
Лицо трактирщика омрачилось.
— Не выйдет, сэр. Вы сами можете в том озере оказаться, прежде чем что-то оттуда достанете.
— Это еще почему?
— Сэр Роберт, сэр. Он жутко боится шпионов, которые про лошадей информацию добывают. Если он увидит двух незнакомых людей рядом со своим тренировочным ипподромом, вам несдобровать, это уж как пить дать. Лучше с сэром Робертом не связываться.
— Я слышал, он на дерби лошадь выставляет?
— Да, прекрасного молодого жеребца. Он все наши деньги на него поставил, да и свои тоже. А вы, часом, — он присмотрелся к нам повнимательнее, — сами на скачках не играете?
— Нет, что вы. Мы просто два усталых лондонца, которым захотелось подышать чистым беркширским воздухом.
— Ну что ж, тогда вы выбрали правильное место. У нас тут не местa, а сказка. Только не забудьте, что я вам сказал про сэра Роберта. Он из тех людей, которые сначала бьют, а потом задают вопросы. Держитесь подальше от парка.
— Конечно, мистер Барнс! Не забудем. Кстати, у вас чудесный спаниель. Он скулил в холле, когда мы вошли.
— Еще бы! Это ведь чистокровный шоскомец. Во всей Англии лучше нет.
— Знаете, я и сам немного увлекаюсь собаками, — доверительно понизил голос Холмс. — Позвольте поинтересоваться, сколько может стоить такая собака?
— У меня бы на такую денег не хватило. Мне ее сам сэр Роберт отдал. Поэтому-то я и держу ее на привязи. Она бы мигом обратно удрала, если б я ее отпустил.
— Итак, Ватсон, теперь у нас в руках имеются кое-какие карты, — сказал Холмс, когда хозяин трактира оставил нас. — Играть с ними непросто, но через денек-другой, я думаю, мы поймем, как нам действовать. Между прочим, я слышал, сэр Роберт все еще в Лондоне, так что сегодня ночью, полагаю, мы сможем вторгнуться в его священные владения, не опасаясь физического насилия. Мне нужно уточнить кое-что на месте. — У вас уже есть версия, Холмс?
— Пока, Ватсон, я знаю только то, что неделю назад произошло нечто такое, что круто изменило жизнь в поместье «Шоском-олд-плейс». Что же это за «нечто»? Мы можем только строить догадки, основываясь на последствиях этого события. И, надо сказать, последствия эти имеют на редкость запутанный характер. Но нам это на руку. Чем более бесцветным и непримечательным является дело, тем оно безнадежнее. Давайте еще раз вспомним, что нам известно. Брат перестает навещать любимую сестру-инвалида. Он избавляется от ее любимой собаки. Ее собаки, Ватсон! Вам это ни о чем не говорит?
— Разве что о том… Это очень злой человек.
— Возможно. А с другой стороны… Есть и другое объяснение. Но продолжим обзор событий, произошедших со времени начала ссоры, если таковая имела место. Леди старается не покидать своей комнаты, меняет привычки, на людях показывается только, когда выезжает из дому с горничной, перестает останавливаться у конюшен, чтобы покормить любимую лошадь, и даже начинает пить. Вот, похоже, и все, что нам известно.
— Вы забыли о склепе.
— Это отдельная тема для размышлений. Всего их две, и я прошу вас их не смешивать. Тема «А», связанная с леди Беатрис, имеет некоторый зловещий оттенок, вам не кажется?
— Для меня это полная загадка.
— Давайте рассмотрим тему «Б», которая связана с сэром Робертом. Единственное, что его сейчас интересует, — победа на дерби. Он полностью зависит от воли евреев-ростовщиков, готовых в любую минуту потребовать деньги, и тогда ему придется расстаться со своей конюшней, которая перейдет в руки кредиторов. Он — человек бесстрашный и отчаянный. Деньги к нему приходят от сестры. Горничная сестры — послушный инструмент в его руках. Пока что мы находимся на твердой почве, не так ли?
— Но склеп?
— Ах да, склеп! Давайте предположим, Ватсон, — это не более чем рабочая версия, так, дикое предположение, — что он избавился от своей сестры.
— Да вы что, Холмс! Это совершенно исключено!
— Возможно, Ватсон. Сэр Роберт — потомок благородного рода. Но, может быть, он — та самая паршивая овца в добром стаде. Давайте попробуем рассмотреть это предположение. Бежать за границу он не может, пока не получит деньги. А деньги он может получить только одним путем — сорвать куш на дерби, выставив своего Принца Шоскома. Следовательно, он должен продолжать жить как обычно, а для этого ему нужно, во-первых, избавиться от трупа, а вовторых, найти человека, который согласился бы выдавать себя за нее. Если горничная его сестры состоит с ним в сговоре, это не так уж невозможно. Тело жертвы он мог спрятать в склепе, где почти никто не бывает, или сжечь ночью в подвале в печи, оставив улику, которую мы с вами видели утром. Что вы на это скажете, Ватсон?
— Это, конечно же, возможно, если согласиться с вашим изначальным чудовищным предположением.
— Завтра можно будет попробовать провести один небольшой эксперимент, Ватсон, который поможет нам разобраться. Пока же, для поддержания образа, я предлагаю пригласить нашего хозяина на бокал его же вина и поболтать об угрях и плотве. По-моему, так проще всего добиться его расположения. Заодно, может быть, узнаем какие-нибудь полезные местные слухи.
Утром Холмс обнаружил, что мы забыли дома блесну для ловли щуки, поэтому в тот день порыбачить не удалось. Около одиннадцати мы вышли на прогулку и он испросил разрешения взять с собой черного спаниеля.
— Мы на месте, — сказал он, когда мы подошли к воротам парка, над которыми возвышались два геральдических грифона. — Мистер Барнс говорил, что старая леди выезжает из дому около полудня, и ее карета должна здесь притормозить, пока будут открываться ворота. После того как она проедет через ворота, но до того, как снова наберет скорость, я хочу, чтобы вы, Ватсон, остановили кучера каким-нибудь вопросом. Обо мне не думайте, я останусь за этим кустом и буду наблюдать за происходящим.
Долго ждать не пришлось. Через четверть часа на длинной садовой аллее показалось большое открытое желтое ландо, запряженное парой прекрасных серых лошадей, которые скакали, высоко вскидывая ноги. Холмс вместе с собакой притаился за кустами, я же остался стоять на дороге, с беспечным видом поигрывая тростью. Откуда-то выбежал привратник, ворота распахнулись.
Карета замедлила ход, и я получил возможность рассмотреть ее пассажиров. Слева сидела яркая молодая женщина с соломенно-желтыми волосами и дерзким взглядом. Справа от нее находилась сгорбленная пожилая особа, целый ворох платков и шалей у нее на голове и плечах свидетельствовали о том, что это калека. Когда лошади вышли на основную дорогу, я с важным и уверенным видом поднял руку и, после того как возница остановил карету, официальным голосом осведомился, застану ли я в «Шоском-олд-плейс» сэра Роберта.
В ту же секунду из своего укрытия вышел Холмс и спустил с поводка спаниеля. С радостным лаем пес устремился к карете и запрыгнул на ступеньку, но в следующий миг его радость сменилась яростной злостью, и он вцепился в подол черной юбки старшей из пассажирок.
— Трогай! Трогай! — вдруг раздался неожиданно грубый голос. Кучер стегнул лошадей, карета умчалась, быстро набирая скорость, а мы остались на дороге у старинных ворот.
— Ну вот, Ватсон, все и встало на свои места, — сказал Холмс, пристегивая возбужденного спаниеля к поводку. — Он подумал, что это его хозяйка, но потом почуял чужака.
Собаки не ошибаются.
— Это же был мужской голос! — воскликнул я.
— Вот именно! У нас в руках оказался еще один козырь, но все равно, Ватсон, играть нужно очень внимательно.
Больше на этот день планов у моего компаньона не было, так что мы все же пустили в дело наши рыболовные снасти, проведя несколько часов на ручье у мельницы, благодаря чему на ужин получили блюдо форели. Лишь после вечернего приема пищи Холмс снова занялся делом. Мы опять вышли на ту же дорогу, что и утром, и направились к воротам парка. Там нас дожидалась высокая темная фигура, как оказалось, наш лондонский знакомый мистер Джон Мейсон, тренер.
— Добрый вечер, джентльмены, — поздоровался он. — Я получил вашу записку, мистер Холмс. Сэр Роберт все еще не вернулся, но я слышал, его ждут сегодня вечером.
— Как далеко от дома до склепа? — спросил Холмс.
— Где-то четверть мили.
— Тогда он нам не помешает.
— Нет, мистер Холмс. Он, как только приедет, сразу же вызовет меня, чтобы я рассказал, как дела у Принца.
— Понятно. Значит, нам придется работать без вас, мистер Мейсон. Покажете нам, где склеп, и уйдете.Ночь была безлунная, не было видно ни зги, но Мейсон уверенно вел нас через луг, пока перед нами не выросла темная громадина, оказавшаяся старинной часовней. Мы прошли через большой провал в стене, который когда-то был крыльцом, и наш проводник, с трудом пробираясь через горы древних камней, вывалившихся из стен и потолка, направился в угол здания, где находилась крутая лестница, ведущая в склеп. Чиркнув спичкой, он осветил это невеселое место — мрачное, затхлое, с древними, крошащимися стенами из грубо отесанного камня, одна из которых была вся заставлена свинцовыми и каменными гробами: они высились до самой арочной крыши с крестовым сводом, терявшейся в тени у нас над головами. Холмс зажег фонарь и обвел тонким ярким желтым лучом этот приют скорби и печали. Свет отражался от крышек гробов, в большинстве украшенных изображением грифона и короны, фамильным гербом этого старинного рода, который не расставался со знаками своего величия и благородства даже у врат Смерти.
— Мистер Мейсон, вы рассказывали, что видели кости. Не могли бы вы показать их нам, прежде чем уйдете?
— Здесь они, вот в этом углу, — тренер прошел в дальний угол и, когда Холмс направил туда луч фонаря, застыл от удивления. — Они исчезли! — воскликнул он.
— Как я и ожидал, — хмыкнул Холмс. — Думаю, оставшийся от них пепел еще можно найти в печи, в которой была сожжена предыдущая их часть.
— Но кому и зачем могло прийти в голову сжигать кости человека, который умер тысячу лет назад? — спросил Мейсон.
— Чтобы это узнать, мы и пришли сюда, — ответил Холмс. — Поиски могут затянуться, и ваше присутствие нам не требуется. Надеюсь найти решение до утра.
Как только мистер Джон Мейсон нас покинул, Холмс приступил к осмотру гробов. Сперва изучил самые древние, кажется, еще саксонских времен (они стояли в центре), потом длинные ряды норманнов Хьюго и Одосов и наконец добрался до сэра Вильяма и сэра Дениса Фэлдеров, живших в восемнадцатом веке. Примерно после часа работы Холмс дошел до свинцового гроба, стоявшего в самом конце рядом со входом в склеп. По его негромкому удовлетворенному возгласу и торопливым, но четким движениям я понял, что он нашел то, что искал. Сначала он через лупу изучил края тяжелой крышки, потом достал из кармана короткий ломик для открывания ящиков, вставил его конец в щель и налег на него, как на рычаг. Но едва крышка, которая крепилась всего парой скоб, с резким скрежетом медленно поползла вверх, едва начало проступать содержимое гроба, произошло непредвиденное.
Сверху раздался шум шагов. Кто-то шел по часовне. Это были быстрые, уверенные шаги человека, который пришел с определенной целью и прекрасно знал дорогу. На лестницу упал свет, и в следующий миг в своде готической арки показалась зловещая фигура. Это был мужчина, но выглядел он поистине устрашающе: огромный рост, свирепая наружность. Большой фонарь, который он нес перед собой, высвечивал его грубое лицо с пышными усами и злыми глазами, которые, поблескивая, обшарили весь склеп и остановились на нас.
— Вы кто такие? — рявкнул он. — И какого дьявола вам нужно в моих владениях? — Холмс ничего не ответил, тогда он спустился на две ступеньки и поднял руку с тяжелой тростью. — Вы что, не слышите? — вскричал он еще громче. — Вы кто? Что вы тут делаете? — Его палка угрожающе качнулась в воздухе.
Однако вместо того, чтобы смутиться, Холмс сам пошел в атаку.
— Я тоже хочу задать вам один вопрос, сэр Роберт, — произнес он с самой строгой интонацией, на какую был способен. — Кто это? И что это делает здесь?
Он повернулся и сбросил крышку с гроба у себя за спиной. В сиянии фонаря я увидел тело, с ног до головы замотанное в белую материю, оставалось открытым только жуткое ведьмовское лицо, совершенно белое и высохшее, с длинным крючковатым носом и выступающим острым подбородком.
Баронет, вскрикнув, отступил и схватился рукой за каменный саркофаг.
— Как вы узнали? — хрипло промолвил он, а потом, сглотнув, добавил прежним грубым голосом: — И какое вам до этого дело? Вас это не касается.
— Меня зовут Шерлок Холмс, — сказал мой компаньон. — Возможно, вы обо мне слышали. Но, в любом случае, меня это касается в той же мере, что и любого добропорядочного гражданина, и я считаю своим делом следить за тем, чтобы законы в этой стране соблюдались. Похоже, что отвечать вам придется за многое.
Глаза сэра Роберта налились яростью, но холодный тон и спокойный голос Холмса возымели свое действие.
— Что вы, мистер Холмс! — воскликнул он. — Обстоятельства говорят против меня, признаю, но я просто не мог поступить иначе.
— Я буду счастлив, если то, что вы говорите, окажется правдой, только объяснения вы будете давать полиции.
Сэр Роберт пожал широкими плечами.
— Что ж, полиции так полиции, только давайте пойдем ко мне в дом, и вы сами сможете рассудить, как обстоят дела.
Через четверть часа мы уже сидели в комнате, которая, судя по рядам начищенных ружей под стеклянными крышками, служила оружейной старого поместья. Комната была заполнена удобной мебелью, мы с Холмсом сели в кресла, но сэр Роберт на минуту вышел и вернулся с двумя спутниками, той же яркой девушкой, которую мы видели в карете, и невысокого роста мужчиной с крысиным лицом и неприятными скрытными манерами. На лицах обоих пришедших было написано неподдельное удивление, свидетельствующее о том, что баронет еще не успел рассказать им, какой оборот приняли события.
— Познакомьтесь, — сказал баронет, махнув на них рукой. — Это мистер и миссис Норлетт. Миссис Норлетт, ее девичья фамилия Эванс, несколько лет была личной горничной мой сестры. Я привел их, потому что считаю, что в моем положении разумнее всего говорить правду, и эти двое — единственные люди на всем белом свете, которые могут подтвердить мои слова.
— Сэр Роберт, может быть, не стоит? Вы подумали, что делаете? — воскликнула женщина.
— Я со своей стороны отказываюсь от всякой ответственности, — сказал ее муж.
Сэр Роберт бросил на него взгляд, полный презрения.
— Всю ответственность я возьму на себя, — сказал он. — Теперь, мистер Холмс, я изложу вам факты. Наверняка вам уже многое известно, иначе я не встретил бы вас там, где встретил. Следовательно, вам известно и о том, что я задумал выставить темную лошадку на дерби и что от моего успеха зависит вся моя жизнь. Победа — и все будет замечательно. Проигрыш… Что будет, если я не выиграю, мне даже страшно думать.
— Мне понятно ваше положение, — сказал Холмс.
— Я полностью завишу от своей сестры, леди Беатрис. Полностью, во всем! Но все знают, что поместье ей не принадлежит, и рента с него поступает нам, только пока она жива. Сам я не имею ни пенса и полностью завишу от этих евреев-ростовщиков. Я давно знаю, что, если сестра моя умрет, кредиторы слетятся на поместье, как стая стервятников. У меня отнимут все: и конюшню, и лошадей… Все! Мистер Холмс, неделю назад сестра умерла.
— И вы сохранили это в тайне!
— А что мне оставалось делать? Мне угрожал полный крах. Если бы мне удалось продержаться три недели, все было бы хорошо. Муж ее горничной, вот этот джентльмен, актер. Нам пришло в голову… Мне пришло в голову, что на это короткое время он мог бы стать моей сестрой. Всего и делов-то было, показаться раз в день в карете. Все равно в комнату сестры никто не заходил, кроме горничной. Устроить все это было совсем не сложно. Сестра умерла от водянки, которой страдала долгое время.
— Это определит коронер.
— Ее врач подтвердит, что последние несколько месяцев ее симптомы указывали на такой конец.