— Простите, что я так несдержан, мистер Холмс, но у меня очень мало времени. Я меньше всего на свете хочу, чтобы он застал меня здесь. Он будет здесь с минуты на минуту, но обстоятельства сложились так, что я не мог прийти раньше.
Мистер Фергюсон, его секретарь, только сегодня утром рассказал, что он назначил вам встречу.
— А вы его управляющий?
— Я уже поставил его в известность, что собираюсь увольняться. Через пару недель это проклятое рабство закончится. Все его благовидные поступки — не более чем ширма, скрывающая грехи. Но больше всего от него страдала его жена. Он издевался над ней. Да-да, сэр, издевался! Как она погибла, мне неизвестно, но я точно знаю, что он превратил ее жизнь в сплошную муку. Родом она была из жарких краев, родилась в Бразилии, вам это наверняка известно… — Нет, я этого не знал.
— И сердце у нее было такое же жаркое. Настоящее дитя солнца и страсти. Она любила его так, как могут любить только такие знойные женщины, но когда ее красота увяла… Мне рассказывали, что когда-то она была настоящей красавицей… Его уже ничто не привлекало в ней. Мы все очень любили ее. Жалели ее и ненавидели его за то, как он с ней обращался. Но он изворотлив, хитер и умеет пустить пыль в глаза. Это главное, что я хотел вам сказать. Не дайте ему обмануть вас, не судите по его внешнему виду. А теперь я пойду. Нет-нет, не задерживайте меня, он вот-вот явится!
Бросив испуганный взгляд на часы, наш странный гость буквально выбежал из комнаты, кубарем скатился по лестнице и исчез на улице.
— М-да! — помолчав, произнес Холмс. — Ничего не скажешь, преданные слуги у мистера Гибсона. Но это предостережение может оказаться полезным. Нам остается только ждать, пока появится он сам.
Точно в назначенный час с лестницы донеслись тяжелые шаги, и в нашу комнату провели знаменитого миллионера. С первого взгляда я понял не только, почему этого человека так боялся и ненавидел его собственный управляющий, но и причину, по которой на его голову сыпались бесчисленные проклятия его конкурентов. Если бы я был скульптором и захотел бы создать портрет успешного делового человека, обладателя стальных нервов и холодного рассудка, в качестве модели я бы выбрал мистера Нейла Гибсона. Его высокая костлявая грубая фигура наводила на мысль о вечном голоде и ненасытном аппетите. Если представить себе Авраама Линкольна, нацеленного на достижение не высоких идеалов, а низменных целей, станет понятно, какое впечатление производил этот человек. Его лицо было словно высечено из гранита: грубое, решительное, беспощадное, в глубоких морщинах — шрамах, оставшихся после бесчисленных сражений на полях экономических войн. Ледяные серые глаза под ощетинившимися бровями внимательно осмотрели нас по очереди. Когда Холмс назвал мое имя, он небрежно кивнул, после чего по-хозяйски придвинул стул к моему другу и уселся напротив него, чуть ли не касаясь его своими костлявыми коленями.
— Позвольте мне сказать прямо, мистер Холмс, — начал он. — В этом деле деньги для меня не имеют значения. Можете жечь их, если посчитаете, что свет от этого огня поможет вам установить истину. Эта женщина невиновна, и все обвинения должны быть с нее сняты. Как это сделать — решать вам. Назовите сумму!
— Размеры моих гонораров точно установлены, — сухо произнес Холмс. — Я их не меняю, за исключением тех случаев, когда вовсе отказываюсь от вознаграждения.
— Что ж, если доллары для вас ничего не значат, подумайте о репутации. Если вам удастся провернуть это дело, все газеты Англии и Америки будут трубить о вас. Вы станете знаменитостью на двух континентах.
— Благодарю вас, мистер Гибсон, но у меня нет желания становиться знаменитостью. Может быть, вас это удивит, но я предпочитаю работать анонимно, меня привлекает сама задача, а не выгода, которую принесет ее решение. Но мы теряем время. Давайте обратимся к фактам.
— Думаю, все основные факты вы могли узнать из газет. Вряд ли я смогу добавить что-либо существенное. Впрочем, если вы хотите, чтобы я рассказал вам о чем-нибудь подробнее, я готов помочь вам.
— Меня интересует лишь одно.
— Что именно?
— В каких отношениях вы состоите с мисс Данбар?
Золотой король от неожиданности вздрогнул и даже привстал со стула. Но уже в следующий миг невозмутимость вернулась к нему.
— Я полагаю, вы имеете право… и причины задавать подобные вопросы, мистер Холмс.
— Вы правильно полагаете, — кивнул Холмс.
— В таком случае я отвечу, что наши отношения никогда не выходили за рамки тех, что могут быть между хозяином и его молодой работницей, с которой он никогда не разговаривал и даже не встречался, кроме тех случаев, когда она находилась рядом с его детьми.
Холмс поднялся с кресла.
— Я очень занятой человек, мистер Гибсон, — сказал он, — и у меня нет ни времени, ни желания вести пустые разговоры. Желаю вам всего доброго.
— Наш посетитель тоже встал и теперь смотрел на Холмса с высоты своего огромного роста. Под колючими бровями заблестели яростные огоньки, желтоватые щеки начали багроветь.
— Какого дьявола? Что вы хотите этим сказать, мистер Холмс? Вы отказываетесь от моего дела?
— Скажем так, мистер Гибсон, я отказываюсь иметь дело с вами. Мне кажется, я достаточно ясно выразился.
— Да уж, яснее некуда, но что это значит? Вы хотите поднять цену или просто боитесь браться за это дело? Объясните. Я имею право требовать ответа.
— Возможно, — согласился Холмс. — Я отвечу вам. Это дело и так достаточно сложное, чтобы приступать к работе над ним на основании ложной информации.
— То есть вы хотите сказать, что я лгу?
— Что ж, я попытался выразить это в деликатной форме, но, если вы настаиваете на этом слове, я не стану спорить.
Я тоже вскочил, поскольку после этих слов лицо миллионера исказилось от гнева, и он занес огромный узловатый кулак. Но Холмса, как видно, это ничуть не смутило, он лишь вяло улыбнулся и потянулся за трубкой.
— Не нужно шуметь, мистер Гибсон. Я давно заметил, что после завтрака любой, даже самый незначительный спор выводит из себя. Пожалуй, вам будет полезно пройтись по свежему утреннему воздуху и немного спокойно подумать.
Золотопромышленник с трудом усмирил свой гнев. Я поневоле восхитился им, когда увидел, как в считанные секунды одним лишь усилием воли он потушил в себе огонь ярости и сделался презрительно высокомерен.
— Что ж, как хотите, — ледяным голосом процедил он. — Не мне учить вас, как вести дела. Я не могу заставить вас взяться за это дело против вашей воли, но только вы, мистер Холмс, сегодня совершили большую глупость, а я обламывал людей и покрепче вас. Среди тех, кто со мной ссорился, еще не было ни одного, кто потом не пожалел об этом.
— Многие так говорили, а я, как видите, жив и здоров, — улыбнулся Холмс. — Всего доброго, мистер Гибсон. Вам еще многому предстоит научиться.
Наш гость вышел, громко хлопнув дверью, но Холмс еще какое-то время продолжал невозмутимо курить, устремив отстраненный взгляд в потолок.
— Есть какие-нибудь соображения, Ватсон? — наконец заговорил он.
— Знаете, Холмс, я должен признаться: когда думаю, что этот человек способен смести любую преграду на своем пути, и когда вспоминаю, что его жена, очевидно, оказалась такой преградой и вызвала его неудовольствие, как рассказал нам Бейтс, мне начинает казаться, что… — Вот именно. Мне тоже.
— Но какие у него были отношения с гувернанткой и как вы о них узнали?
— Это был блеф, Ватсон, чистой воды блеф! Сравнивая полный страсти, нерешительный и не деловой тон письма с его самоуверенным видом и манерой держать себя, я абсолютно перестаю сомневаться в том, что здесь замешано глубокое чувство, причем к обвиняемой, а не к жертве. Если мы хотим добраться до истины, нам в первую очередь необходимо понять, какие отношения связывали этих троих. Вы были свидетелем лобовой атаки, которую я провел, и видели, как хладнокровно он ее отразил. Потом я сделал вид, что мне все известно, хотя на самом деле могу лишь подозревать.
— Может, он еще вернется?
— Не сомневаюсь. Обязательно вернется, потому что от этого дела он просто так не отступится. Ха! Вы слышите? Звонок. Что я вам говорил? Это его шаги… Мистер Гибсон, а я как раз говорил доктору Ватсону, что вы почему-то задерживаетесь.
Золотой король вернулся в нашу комнату в более спокойном настроении, чем тогда, когда покинул ее. В насупленном взгляде все еще была заметна ущемленная гордость, но здравый смысл подсказал: если он хочет добиться какого-то результата, ему все же придется уступить.
— Я все обдумал, мистер Холмс, и чувствую, что поступил опрометчиво, восприняв в штыки ваши слова. Вы вправе требовать от меня фактов, какими бы они ни были, и за это я буду уважать вас еще больше. Однако поверьте, что наши отношения с мисс Данбар не имеют ничего общего с этим делом.
— Позвольте мне это решать.
— Да, конечно. Вы, как тот хирург, которому нужно знать все симптомы болезни, чтобы поставить правильный диагноз.
— Совершенно верно. Это удачное сравнение. И только пациент, желающий ввести в заблуждение своего врача, станет что-либо скрывать.
— Да, наверное, но признайте, мистер Холмс, вряд ли найдется такой мужчина, который не смутится, услышав прямой вопрос об отношениях с женщиной… если, конечно же, имеют место действительно серьезные чувства. Я думаю, что у каждого мужчины в душе есть такой уголок, куда не допускаются незваные гости. А вы так неожиданно в него вторглись. Хотя ваша цель, конечно же, извиняет вас, вы ведь хотите помочь и спасти ее. Ну что ж, теперь ставки сделаны, карты открыты, и вы можете задавать любые вопросы. Итак, что вы хотите знать?
— Правду.
Золотой король на миг задумался, словно собираясь с мыслями. Его мрачное, в глубоких морщинах лицо сделалось еще серьезнее.
— Я могу вам все рассказать в двух словах, мистер Холмс, — наконец сказал он. — Но есть такие вещи, о которых мне больно и трудно говорить, поэтому я не стану углубляться в них, если в этом нет необходимости. Со своей будущей женой я познакомился, когда искал золото в Бразилии. Мария Пинто, дочь одного сановника из Манауса, была настоящей красавицей. Тогда я был молод и горяч, но даже сейчас, став спокойнее и рассудительнее, я, оглядываясь в прошлое, понимаю, какой красивой она была, с душой такой же глубокой и прекрасной, страстной, пылкой, искренней, несдержанной, совершенно не похожей на тех американских женщин, которых я знал. Короче говоря, я полюбил ее, и мы поженились. Только после того как страсть стала угасать (а это произошло через много лет), я начал понимать, что у нас с ней нет ничего, совершенно ничего общего. Я уже не любил ее так, как прежде. Если бы и с ней произошло то же самое, ей было бы легче. Но вы же знаете, какие странные существа эти женщины! Что бы я ни делал, ничто не могло заставить ее отвернуться от меня. Да, я бывал несдержан или даже, как кое-кто говорит, жесток с ней, но только лишь потому, что казалось, если мне удастся убить ее любовь или обратить в ненависть, нам обоим от этого будет только лучше. Однако ничто не могло изменить Марию. Среди английских лесов страсть ее была такой же пылкой, как и на берегах Амазонки. Как я ни старался, она оставалась преданной мне.
А потом появилась мисс Грейс Данбар. Она пришла по объявлению и стала гувернанткой наших детей. Вероятно, вы видели ее фотографию в газетах. Весь мир признал и ее очень красивой. Я не хочу строить из себя святошу и признаюсь, что не мог жить под одной крышей с такой женщиной, видеться с ней каждый день и не почувствовать страстное влечение. Вы считаете меня виноватым, мистер Холмс?
— Вы не виноваты в том, что в вас вспыхнуло это чувство. Ваша вина в том, что вы позволили ему проявиться, ведь эта юная леди жила в некотором смысле под вашим покровительством.
— Может, и так, — согласился миллионер, хотя укор этот заставил его глаза на миг снова яростно вспыхнуть. — Я не хочу казаться лучше, чем есть на самом деле. Всю жизнь я был человеком, который добивался того, чего хотел, но больше, чем любви и страсти этой женщины, мне никогда и ничего не хотелось. Я так ей об этом и сказал.
— В самом деле?
Холмс, когда его что-то задевало, мог выглядеть очень грозно.— Я сказал ей, что, если бы мог жениться на ней, я бы женился, но это не в моей власти. Я сказал, что деньги для меня значения не имеют, и я сделаю все возможное для того, чтобы она была счастлива и ни в чем не нуждалась.
— Это, несомненно, очень благородно с вашей стороны, — с презрительной усмешкой произнес Холмс.
— Послушайте, мистер Холмс, меня интересует ваш взгляд на суть дела, а не на вопросы морали. Я не нуждаюсь в ваших поучениях.
— Я взялся за ваше дело только потому, что меня интересует судьба этой юной леди, — строго произнес Холмс. — И я не уверен, что то, в чем ее обвиняют, страшнее того поступка, в котором вы только признались. Вы попытались погубить беззащитную девушку, которая жила под вашей крышей. Кому-то из вас, богатых людей, нужно научиться понимать, что нельзя деньгами заставить весь мир не замечать то зло, которое вы творите.
К моему удивлению, золотой король не потерял самообладания после очередного укола.
— Сейчас я сам так думаю. Слава Богу, все пошло не так, как я задумал. Она наотрез отказала мне и заявила, что хочет немедленно покинуть мой дом.
— Почему же она этого не сделала?
— Ну, во-первых, у нее были родственники, которые полностью зависели от нее, и ей было не так-то просто подвести их, отказавшись от работы. Когда я дал ей слово (я действительно это сделал), что ничего подобного она от меня больше не услышит, она согласилась остаться. Но была и другая причина. Зная, что обладает надо мной властью, и понимая, насколько эта власть сильна, она хотела воспользоваться этим. — Каким образом?
— Ей было кое-что известно о моих делах. Это очень серьезные дела, мистер Холмс… Настолько серьезные, что обычный человек просто не сможет понять их масштаба. Я могу возвеличить или погубить… Обычно происходит второе. И речь идет не об отдельных людях, а об организациях, городах, даже народах. Бизнес — жестокое занятие, слабые в нем не выживают. Сам я никогда не жаловался, и мне нет дела до жалоб других. Но она воспринимала все это по-другому. И, наверное, была права. Она считала и не скрывала этого, что богатство, превышающее потребности одного человека, не должно строиться на погубленных судьбах десятков тысяч людей, которые остаются без средств к существованию. Она это воспринимала так, и мне кажется, когда говорила это, думала не о долларах, а о чем-то более важном. Она видела, что я прислушиваюсь к ее словам, и верила, что сможет сделать этот мир лучше, если будет как-то влиять на меня и мои поступки. Поэтому и осталась… А потом случилось это.
— Расскажите подробно, что произошло.
Миллионер замолчал. Минуту или даже больше он сидел, закрыв лицо ладонями, собираясь с мыслями.
— Все против нее. Я не могу это отрицать. Женщины живут по другим правилам, понять которые нам, мужчинам, не под силу. Вначале то, что произошло, потрясло меня и выбило из колеи, и я уже был готов подумать, будто что-то заставило ее потерять голову и повести себя совершенно нехарактерным образом. Мне в голову пришло одно объяснение. Сейчас я его вам изложу, мистер Холмс. Нет никакого сомнения в том, что моя жена страшно ревновала. Ведь существует душевная ревность, которая может быть такой же безумной, как и, так сказать, ревность телесная. И, хотя у жены не было причин для последней (я думаю, она это прекрасно понимала), она чувствовала, что эта английская девушка имеет такое влияние на мои мысли и поступки, которого сама она никогда не имела. Хоть влияние было положительным, для нее это не имело никакого значения. Ненависть сводила ее с ума, и амазонская страсть заставляла кипеть кровь. Может быть, она задумала убить мисс Данбар… или, скажем, пригрозить ей пистолетом и таким образом заставить покинуть нас. Возможно, произошло какое-то столкновение, револьвер неожиданно выстрелил, и пуля попала в ту женщину, которая держала его.