Вы наверняка читали о Блюменсдайке (не без гордости начал он). О, это название было у всех на устах, когда мы там хозяйничали. Потом-то нашлась одна умная ищейка по фамилии Бракстон, который со своим напарником, проклятым янки, выследил нас и сцапал всю нашу честнyю компанию. Ну, вы, разумеется, знаете, что это было в Новой Зеландии, так вот, нас отправили в Данидин, там же вынесли приговор, и всех моих дружков повесили. Когда мы сидели на скамье подсудимых, они все как один подняли руки и наградили меня такими проклятиями, что, если бы вы их услышали, кровь бы застыла у вас в жилах… Довольно подло с их стороны, потому что мы ведь как-никак были друзьями. Но ладно уж, все равно они были отъявленными мерзавцами, и каждый думал только о себе. Хорошо, что их всех повесили.
После этого меня отправили обратно в данидинскую тюрьму и посадили в нашу старую камеру. Вся разница заключалась в том, что теперь мне не нужно было работать и кормить меня стали получше. Я это терпел недели две, пока однажды с обходом к нам не пожаловал комендант. Ну, я, само собой, и выложил ему свои претензии.
– Что происходит? – спросил его я. – Мне обещали, что меня отпустят, а вы держите меня здесь. Вы же нарушаете закон.
Он как-то непонятно улыбнулся.
– Тебе так хочется отсюда выйти?
– Да! Причем так сильно, что, если сейчас же вы не откроете дверь, я вас сам засужу за незаконное лишение свободы.
Моя решительность его, похоже, немного удивила.
– Что-то тебе уж сильно не терпится попасть на тот свет, – сказал он.
– Что это вы имеете в виду? – удивился я.
– Пойдем со мной, сейчас ты увидишь, что я имею в виду, – сказал он и повел меня в дальний конец коридора к окну, из которого было видно ворота тюрьмы. – Смотри! – произнес он.
Я выглянул. На улице перед воротами стояло с десяток сурового вида парней. Одни курили, другие играли в карты прямо на тротуаре. Увидев меня, они словно с цепи сорвались и с дикими криками, размахивая кулаками, ринулись к воротам.
– Они ждут тебя. Наблюдают за всеми выходами из тюрьмы, – сказал комендант. – Все они – представители «комитета бдительности»[33]. Впрочем, если ты так решительно намерен уйти, задерживать тебя я, конечно же, не имею права.
– И вы называете эту страну цивилизованной? – закричал тогда я. – Вы что, допустите, чтобы человека убили посреди бела дня прямо на улице?
После этих слов и комендант, и надзиратели, и вообще все, кто меня слышал, заулыбались, словно я сказал что-то чрезвычайно остроумное.
– Закон на твоей стороне, – говорит комендант, – так что мы более тебя не задерживаем. Надзиратель, выведите его за ворота.
И этот паршивый ублюдок таки вывел бы меня, если бы я не начал упираться и умолять его. Я даже пообещал заплатить за питание и проживание в их поганой тюрьме, чего раньше, я уверен, не делал ни один заключенный. На этих условиях мне разрешили остаться, и я проторчал там три месяца, пока вся городская шваль дежурила у ворот. Хорошенькое обращение с человеком, который всего-то исполнил свой гражданский долг!
Наконец, в один прекрасный день ко мне снова заглянул комендант.
– Ну что, Мэлони, – сказал он, – долго еще мы будем иметь удовольствие принимать тебя здесь?
Мне тогда захотелось засадить этому гаду перо под ребро, и я бы это обязательно сделал, если бы мы были с ним одни где-нибудь в буше[34], но мне приходилось улыбаться, умасливать его, лишь бы он не выдворил меня за ворота.
– Ты, конечно, шаромыжник тот еще, – представляете, он так и сказал! Мне, человеку, которому он был стольким обязан! – Но я не хочу, чтобы кто-нибудь у меня тут самосуд учинил. Поэтому я нашел способ спровадить тебя из Данидина.
– Вовек вас не забуду, комендант, – сказал на это я. – Честное слово, вовек!
– Не нужны мне твои благодарности или признательность, – ответил он. – Я это сделаю не ради тебя. Просто хочу сохранить спокойствие в городе. Завтра утром с западного причала отходит пароход в Мельбурн, посадим тебя на него. Будь готов к пяти утра.
Собрал я свои вещи, которых у меня было не так уж много, и на самом рассвете меня потихоньку вытолкали через заднюю дверь. Ну, я помчался к пристани, купил билет на имя Айзека Смита и благополучно поднялся на борт мельбурнского парохода. Помню, когда отдали швартовы, я стоял на палубе и услышал, как гребной винт стал опускаться в воду. Я повернулся, облокотился о борт, окинул последним взглядом огни Данидина и подумал: какое счастье, что я никогда больше их не увижу! Мне казалось, что весь мир теперь открыт передо мной и что все мои невзгоды наконец-то остались позади. Потом я спустился вниз, выпил кофе и опять поднялся на палубу. С того самого дня, когда я проснулся и увидел над собой этого проклятого ирландца с шестизарядной пушкой в руке, у меня еще не было такого прекрасного настроения.
К тому времени уже совсем рассвело, мы плыли на всех парах вдоль берега, Данидина уж давно видно не было. Пару часов я прогуливался по палубе, а когда солнце уже высоко поднялось, стали выползать и остальные пассажиры. Один, такой невысокий, нагловатый тип, долго смотрел на меня, потом подошел и говорит:
– Что, небось старатель?
– Да, – отвечаю.
– Ну и как, заработал чего-нибудь? – спрашивает.
– Да так, – говорю. – Есть немного.
– Я и сам старателем был, – не отставал он. – Три месяца корячился на полях у Нельсона[35]. Все, что заработал, пустил на покупку участка, но он оказался «засоленным», так что золотишко там иссякло на следующий день. Но я не стал сидеть сложа руки, опять пошел работать, разбогател. Правда, когда обоз с золотом шел в город, на него напали грабители, чтоб им пропасть! Ты представляешь, цента медного не оставили, забрали все!
– Да, не повезло, – говорю я.
– Я остался ни с чем! Я разорен, и как теперь жить, не знаю. Но ничего, меня утешает то, что я своими глазами видел, как этих бандюг вздернули на виселице за их «подвиги». Один только остался… Тот, который всех своих дружков и заложил. Эх, как бы мне хотелось с ним встретиться! Уж я бы тогда…
– Что? – спокойно так интересуюсь я.
– Сначала узнал бы, где деньги… Спустить-то их они не могли, просто не успели бы, так что наверняка они спрятаны где-то в горах. А потом… свернул бы шею этому подонку, чтобы он в аду повстречался с теми, кого предал.
Я тогда подумал: а ведь мне кое-что известно об этих денежках, и рассмеялся, но этот тип все смотрел на меня, и взгляд у него был каким-то уж слишком жестким, мстительным. В общем, заводить с ним дружбу мне не хотелось, поэтому я сказал:
– Ну ладно. Пойду-ка я на мостик.
Но он вцепился в меня, как клещ.
– Ты что, – говорит, – мы же оба старатели! Будем вместе держаться до конца поездки. Пошли в буфет. На пару стаканов денег у меня еще хватит.
Как от него отделаться, я не придумал, поэтому пришлось идти с ним. С этого и начались мои неприятности. Разве я сделал что-то плохое кому-нибудь на том корабле? Все, что мне было нужно, – доплыть себе спокойно куда мне надо, никого не трогая, и чтобы меня никто не трогал. Неужели я не имею на это права? Но теперь послушайте, чем все закончилось.
По пути в бар мы проходили мимо дамской комнаты, когда оттуда появилась служанка… дьяволица конопатая… с ребеночком на руках. Идем мы мимо нее, и тут она как завизжит, ну прямо как паровозный свисток, чуть ребенка не выронила. Когда я этот крик услышал, у меня самого чуть сердце не остановилось. Ну, я подумал, что, наверное, на ногу ей наступил, повернулся к ней и начал извиняться, но, когда увидел, как она побледнела, прижалась к двери и стала тыкать в меня пальцем, понял, в чем дело.
– Это он! Он! Я его на суде видела, – заголосила она, а потом мне кричит: – Не приближайся к ребенку!
– Кто, кто это? – сразу стали спрашивать стюард и еще с полдюжины тех, кто был рядом.
– Он это… Мэлони! Убийца Мэлони! Заберите его! Заберите!
Что потом происходило, я точно не помню. Вдруг я увидел прямо перед собой пол и чьи-то ноги, услышал крики, ругань, меня начали колотить, осыпать проклятиями, кто-то закричал про свое золото. В общем, началась свалка. Когда я чуть очнулся, у меня во рту была чья-то рука. Потом-то я понял, что, наверное, это была рука моего нового знакомого, того самого, со злобным взглядом. Он-то руку все-таки смог выдернуть, но только потому, что остальные меня душили. Конечно, легко им было всей гурьбой на одного лежачего… Но я думаю, этот гад будет меня помнить до самой смерти, а то и дольше.
Вытащили они меня на корму и устроили самый настоящий суд. Представляете? Надо мной! Мной! Человеком, который для их же блага корешей своих продал! Ну, стали они решать, что со мной делать. Кто-то говорил одно, кто-то другое, в конце концов капитан решил высадить меня на берег. Пароход остановили, спустили шлюпку, меня швырнули в нее, а вся эта банда стояла у борта и улюлюкала мне вслед. Там был и тот парень, с которым я разговаривал, он перевязывал себе руку, и я тогда почувствовал, что еще легко отделался, все могло закончиться для меня намного хуже.
Но еще до того, как мы доплыли до берега, я изменил свое мнение. Я ведь надеялся, что меня высадят и дальше я смогу пойти, куда мне нужно, но корабль-то от города еще не успел далеко уплыть. На берегу стали собираться люди, из тех, которые без дела болтаются по пляжам, и им подобные. Очень уж им любопытно было узнать, почему это с парохода к берегу лодку направили. Когда мы подплыли к берегу, рулевой поприветствовал их, потом доложил, кто я такой, и меня швырнули в воду. А там до дна футов десять, да и не ожидал я такого… К тому же там акул здоровенных что попугаев в кустах, поэтому я изо всех сил стал грести к берегу, а эти сволочи еще начали смеяться.
Скоро я понял, что дела мои совсем плохи. Когда я кое-как, весь в водорослях, вылез на берег, меня схватил здоровый как бык парень в вельветовой куртке, а еще несколько человек нас окружили. С виду это были обычные людишки, так что я их не особенно испугался, но там был один в шляпе из листьев капустного дерева, рожа которого мне очень не понравилась. К тому же этот здоровяк, похоже, был его дружком.
Меня вытащили на середину пляжа, бросили на песок и обступили со всех сторон.
– Привет, приятель, – говорит этот в шляпе. – Мы давно хотели с тобой встретиться.
– Я очень рад, – отвечаю.
– Заткни пасть, – это он мне. – Ну что, ребята, давайте решать, что делать… Повесим или утопим? А может, просто пристрелить его? Что скажете?
Причем говорил он спокойно так, деловито.
– Ничего вы со мной не сделаете! – сказал я. – Я нахожусь под защитой государства. Так что отвечать будете как за убийство.
– Вот именно, убийство, – радостно кивнул тот, в вельветовой куртке, и аж расплылся от удовольствия.
– Вы собираетесь казнить меня за мои прошлые преступления?
– Преступления, преступления, – пробубнил этот громила. – Мы тебя повесим за то, что ты донес на своих товарищей, и хватит нам зубы заговаривать!
Накинули они мне на шею веревку и потащили к бушу. Там росло несколько больших казуарин[36] и эвкалиптов. Выбрали они дерево для своего поганого дела, перекинули веревку через ветку, связали мне руки и велели молиться. Я уж думал, песенка моя спета, но провидению было угодно меня спасти. Сейчас-то мне об этом легко говорить, сэр, но представьте, что я чувствовал тогда, когда передо мной был только длинный берег с белой полосой прибоя, пароход вдали и толпа жаждущих крови негодяев.
Никогда не думал я, что чем-то буду обязан полиции, но в тот раз она спасла мне жизнь. Оказывается, как раз в ту минуту мимо скакал их отряд из Хоукс-поинт-стейшн в Данидин. Услышав шум, они направились к сборищу. Я пару раз в жизни слышал, как играет оркестр, доктор, но музыки более сладостной, чем бряцанье их шпор и сбруи, когда они выскочили из буша, мне слышать не приходилось. Те гады, правда, все равно хотели довести свое дело до конца, но полицейские оказались быстрее. Тот, что в шляпе, даже получил по голове плоской стороной сабли. Меня закинули на спину лошади, и уже до вечера я снова оказался в своей старой камере в городской тюрьме.
Не скажу, что комендант был рад моему возвращению. Он все равно жаждал отделаться от меня, да и мне не хотелось лишний раз любоваться на него, поэтому подождал он недельку, пока шум уляжется, и тайком переправил меня на трехмачтовую шхуну, которая должна была доставить в Сидней партию жира и кож.
Когда мы отплыли далеко в море, я уж начал подумывать, что на этот раз все будет хорошо. По крайней мере, я был уверен, что в тюрьму больше не вернусь. Правда, экипаж шхуны примерно представлял, кто я такой, поэтому, случись какая непогода, меня бы мигом швырнули за борт, потому что матросы там были людьми грубыми и необразованными, и им казалось, что я принесу неудачу их судну. Но, к счастью, погода стояла хорошая, и меня в целости и сохранности высадили в Сиднее.
Но вы только послушайте, что произошло потом. Я, честно говоря, решил, что всем уже надоело за мной гоняться, сколько можно-то?! Но, как оказалось (вы только представьте!), тот паршивый пароход отплыл из Данидина в тот же день, что и мы, и прибыл в Сидней раньше нас, чтобы всем растрезвонить о моем приезде. И там прямо в порту собрался самый настоящий митинг. Можете вы себе такое вообразить? Митинг, чтобы решить, как поступить со мной. И вот я, сойдя на берег, угодил прямехонько в эту толпу. Меня тут же взяли под белы рученьки, и мне пришлось выслушивать все их речи и постановления. Если бы я был каким-нибудь принцем, и то шуму было бы меньше. В итоге они сошлись на том, что нельзя позволять Новой Зеландии сбагривать своих преступников соседям и меня нужно отправить обратно первым же судном. Они так и сделали, запихнули меня на какую-то посудину, как будто я не живой человек, а чемодан какой, и после очередного путешествия в восемьсот миль я в третий раз оказался в том самом месте, откуда начал свой путь.
Тогда я стал подумывать о том, что мне до конца дней своих предстоит болтаться между разными портами. Похоже, все вокруг настроены против меня, нигде мне не было покоя. Все это мне уже настолько осточертело, что я готов был вернуться в буш и зажить прежней жизнью, если бы мне представилась такая возможность. Но меня почти сразу опять посадили под замок. Правда, я успел-таки наведаться к нашему тайнику, о котором я упоминал, и спрятал золотишко себе в пояс. В тюрьме я проторчал еще месяц, после чего меня посадили на судно, идущее в Англию.
На этот раз никто в команде не догадывался, кто я такой. Потом, правда, выяснилось, что капитану все было прекрасно известно, но он до конца плавания этого не показывал. Хотя я все равно сразу смекнул, что капитан этот – сволочь, каких поискать. Плавание выдалось удачным, пару раз в районе мыса Доброй Надежды{106} налетал шторм, но все обошлось, и вот, когда впереди показалась голубая дымка над английским берегом и нас встретил юркий лоцманский катерок из Фалмута[37], я наконец почувствовал себя свободным человеком. Мы прошли через Английский канал[38], и еще до Грейвсенда[39] я договорился с лоцманом, что он возьмет меня с собой, когда поплывет к берегу. Тогда-то капитан и показал свое истинное лицо: я не ошибся, когда посчитал его коварным типом себе на уме. Я сложил свои вещички и, пока они с лоцманом о чем-то разговаривали, пошел пообедать, но, когда вернулся на палубу, оказалось, что мы уже порядочно углубились в устье Темзы, а катер, на котором я должен был добраться до берега, уплыл. Шкипер сказал, что лоцман просто забыл обо мне, но я ему не поверил. Мне стало жутко, когда я подумал, что мои напасти еще не закончились.