Азиза знала, когда ей можно встречаться с мужчинами, а когда нельзя. Она сама высчитывала все свои сроки. Но однажды что-то произошло. То ли сама Азиза ошиблась, то ли чабан оказался слишком настойчив. Но через два месяца Инга с ужасом узнала, что ее подруга ждет ребенка!
Это было единственное табу для больных женщин в лепрозории. Им не разрешали рожать ни при каких обстоятельствах. Слишком велика была опасность появления ребенка, зараженного той же болезнью. Каждый заболевший обязан был унести эту болезнь в могилу. На каждом проказа должна была закончиться, и роковая цепочка не смела продолжаться дальше. Даже если ребенок рождался абсолютно здоровым, он мог передать сбой в генетической цепочке кому-то из своих потомков. И потому табу было абсолютным. И Азиза это сознавала.
Она понимала, что нужно решаться на аборт. Понимала и по-прежнему чего-то ждала. Может быть, чуда. А может, просто осознание того, что она способна стать матерью, так радовало ее, делало необычайно насыщенной ее жизнь. И наполняло само существование глубинным смыслом, словно оправдывавшим ее появление на свет.
Но все это продолжалось недолго. Через два дня приехал молодой врач, которого вызвала Бармина. И Азиза покорно ушла с ними в кабинет главного врача. И вернулась через три часа уже без своего зачатого ребенка. Она прошла, тяжело ступая, к своей кровати и молча села на нее, стараясь не смотреть на находящихся в комнате девушек. И лишь спустя некоторое время с вызовом сказала:
– Ну и что?
– Больно было? – спросила Инга.
– Терпимо, – криво усмехнулась Азиза, – ничего страшного.
– А кто у тебя должен был появиться? – спросила Таня.
– Говорят, мальчик, – скривилась Азиза и, вдруг повернувшись, зарыдала, упав на подушку. Она кричала так, словно действительно потеряла сына и только теперь полностью осознала это.
Инга подсела к ней и долго успокаивала подругу. Лишь через полчаса пришедшая в себя Азиза наконец снова села и, по-прежнему криво улыбаясь, сказала Инге:
– Ты меня не успокаивай. Все равно все мы здесь в одинаковом положении.
– Да, – печально согласилась Инга.
– Ты хоть переспала бы с кем-то, – вдруг с вызовом сказала Азиза. – На Таню не смотрят, а ты пока еще нравишься многим. Так ведь и помрешь девицей, как наша Бармина.
– Не хочу, – покачала головой Инга. – С водителем – противно. От него вечно чесноком пахнет. А с нашими тоже не хочется. Я ими брезгую.
– Ты смотри, какая аристократка! – закричала Азиза. – Она еще кем-то брезгует. Да вот Танька сидит. Ее кто-нибудь пальцем поманит, она и побежит. Побежишь, Танька?
– Нет, – выдавила Таня.
– Побежишь, – уверенно кивнула Азиза. – А хочешь, я тебе уступлю Васифа на одну ночь? – загорелась она от своей мысли, обращаясь к Инге. – Он ведь мужик настоящий, не то что наши.
– Не хочу. – Инга встала и отошла от ее кровати. – Ты думай, что говоришь. Как это «уступлю»? Я таких подарков не принимаю. И мне Васиф никогда не нравился.
– Тебе нужен американский актер. Или французский, – разозлилась Азиза. – Ален Делон или Марлон Брандо? Кого хочешь, выбирай.
– Никто мне не нужен. С кем попало не хочу.
– Дура ты, – с неожиданной злостью сказала Азиза, – самая настоящая дура. Скоро твоя болезнь дойдет до морды и на тебя никто не посмотрит. Даже если очень будешь просить. Пока у тебя все на руке, можно что хочешь делать. У меня вот ноги больные, и то не останавливает. Ты знаешь, что мне сказала Бармина? Через два-три года я не смогу ходить. И в постели ничего сделать тоже не смогу. А ты говоришь «с кем попало». Эх ты! Я, по-твоему, тоже «с кем попало».
Инга молчала.
– У меня, знаешь, какой парень был! – закричала Азиза. – Сын нашего премьера. Умолял меня замуж за него выйти. А я его не любила. Думала, танцевать буду, в Москву поеду. Вот и станцевала свой танец.
Она сжала зубы. Женщины не любили говорить о прежней жизни. Это было слишком больно. Обитатели лепрозория как-то свыкались со своей страшной судьбой, стараясь не думать о том, что их ждет. Очевидно, так вообще устроен человеческий мозг. Нечто иррациональное всегда присутствует в его логике. Зная, что они обречены, люди продолжали жить, не думая о своих болезнях и об отпущенном им сроке.
Впрочем, это относится не только к больным. Разве все человечество не похоже на больных этого лепрозория? Разве мы не знаем абсолютно точно, что также обречены на смерть? Пусть через тридцать, сорок, пятьдесят лет. Но обречены все. В живых не останется никто из ныне живущих. Им на смену придут другие поколения. Тем не менее мы меньше всего думаем о смерти, позволяем себе влюбляться, ссориться, встречаться, расставаться. Словом, ведем себя так, будто наша жизнь бесконечна.
Через две недели Инга познакомилась с Эльдаром. И впервые осознала, что значит любить по-настоящему.
Он был студентом-биологом. И случайно забрел в Умбаки. Она сидела на скамейке. Правым боком к солнцу. И он подошел к ней, не видя ее левой руки. Она, закрыв глаза, просто улыбалась солнцу. И на ней было ее любимое, самое красивое платье, подаренное отцом. А Эльдар стоял рядом и просто смотрел. Потом осторожно сел на скамейку рядом с ней. Она открыла глаза. И вместо солнца увидела его.
И больше ничего не нужно было говорить. Но она спросила:
– Вы откуда?
– Я студент пятого курса. Биолог. Случайно сюда попал. Кажется, отбился от своей группы. А вы здесь живете?
– Да, – сказала она, глядя на него.
Молчание длилось непривычно долго. Потом он нерешительно спросил:
– Как вас зовут?
– Инга. А вас?
– Эльдар.
– У вас красивое имя, – улыбнувшись, сказала девушка. – И оно мне очень нравится.
– Почему?
– Так звали моего папу.
– Почему вы говорите «звали»?
– Он умер, – спокойно ответила Инга. Эти слова уже не причиняли ей такую боль, как раньше.
– Простите.
Они вдруг замолчали. Долго молчали. И потом он сказал:
– Вы очень красивая.
Она улыбнулась. Ей было приятно. Но она ничего не ответила.
– Где вы живете? – спросил он. – В этом поселке?
Она думала, что он все поймет, услышав ее ответ.
– В этом, – кивнула она.
Но он посмотрел на ее колени, где лежал томик Есенина.
– Вы любите Есенина? – восхищенно спросил он.
– Да, очень.
– Я тоже. И еще Блока. И немного Пастернака. Они, правда, разные, но такие великие. Я люблю стихи Пастернака.
Ей было с ним легко и просто.
– А из иностранцев? – спросила она.
– Конечно, французов. Аполлинера и Бодлера. Их стихи – настоящее чудо!
– Вы много читали.
– Да, – оживился он. – Я убежден, что книга – это вид мощной энергии. Просто мы пока не можем ее измерить. Она способна нести очень положительный заряд. В общем, ничего в мире просто так не бывает. Сотворенное зло остается среди нас и начинает множиться, угрожая разрушить нашу Вселенную. Добро тоже имеет энергетическую основу.
Слушая его, она невольно шевельнула плечом, и он увидел ее левую руку. И перчатку. И бинты до плеча.
– Простите, – почему-то шепотом сказал он, – что с вами?
– Я думала, вы догадались, – горько усмехнулась она, – это Умбаки. Поселок прокаженных.
– И вы тоже? – Нужно было видеть боль на его лице.
– Да, – сказала она, вставая, – я тоже.
И, взяв книгу в правую руку, Инга пошла в сторону больничных зданий. Так больно ей было только однажды. Когда умер отец. И вдруг она услышала шаги за спиной. И его торопливый голос:
– Можно, я завтра сюда приду?
Она замерла. И, не оборачиваясь, сказала:
– Можно.
Так начались их ежедневные встречи. Это были невероятные встречи, наполненные каким-то озарением, любовью, болью, сожалением и восхищением одновременно.
А спустя две недели он впервые дотронулся до нее. Ей казалось, что она должна вызывать отвращение. Но она видела его глаза. В них не было ничего подобного. В них было нечто такое, что она находила только в глазах своего отца. И она поверила своему новому другу. И когда он в первый раз поцеловал ее, она, содрогаясь от волнения, не ответила ему, словно боясь спугнуть свое счастье. Счастье обретения Рая. Счастье в саду обреченных.
А потом были снова встречи. И прогулки по фруктовому саду. Он был боксером и часто пропускал тренировки, чтобы увидеться с ней.
Об этой счастливой парочке уже судачил весь поселок. Но в лицах молодых людей было что-то такое чистое и светлое, что даже старая дева Бармина не могла о них думать плохо.
Однажды, когда его поцелуи стали особенно настойчивыми, Инга почувствовала, что не может больше сопротивляться. И в этот вечер они стали фактически мужем и женой. Обрели друг друга, забыв обо всем на свете.
Они вели себя так, словно рука Инги существовала сама по себе. Они были похожи на миллионы молодых людей, которые встречаются и расстаются, наслаждаются жизнью, радуются общению друг с другом. И это было чудо. Чудо любви.
Все чудеса света, уже созданные людьми, и те, которые будут созданы, есть всего лишь жалкий суррогат в сравнении с чудесами Природы.
Рождение, Любовь, Смерть.
Через несколько месяцев Инга и Эльдар уже не могли жить друг без друга. Однажды она почувствовала, что они «увлеклись». И рассказала ему обо всем. Он обещал привести опытного врача, чтобы проверить их предположения. И привел.
Но лучше бы он этого не делал никогда. Ибо разве есть место третьему в «раю для двоих»?
Глава 8
Шаболдаев приехал в поселок утром, почти сразу вслед за Лаидовым, чья машина привычно появилась ровно в девять часов. Очевидно, пост ГАИ на трассе был предупрежден о машине главного врача и поэтому сразу передал сообщение в райотдел милиции. Почти никто из сотрудников ГАИ в эту ночь не спал. С разных концов республики люди приезжали в город, чтобы выразить свой протест существующей власти. Но стоявшие на дорогах военные посты не пускали людей дальше трассы. И в районе начали скапливаться сотни недовольных, готовых взорваться в любую секунду. Пока они митинговали у базара, число их росло в геометрической прогрессии.
Начальник милиции доложил секретарю райкома, что митингующих уже пять тысяч человек. Силами райотдела он не сможет справиться с митингующими, если они решат что-либо предпринять.
Из райкома немедленно позвонили в горком. Секретарь горкома пообещал прислать подкрепление и позвонил в Центральный Комитет. Там тоже пообещали подкрепление, но, конечно, никого не стали посылать.
В самом городе повсюду шли митинги, и милиция была максимально задействована в этих мероприятиях. Партийное руководство все время опасалось взрыва недовольства населения. Здесь накопилось все. И нерешенные национальные проблемы, и необъявленная война против республики, и бессилие местной власти, и абсолютная коррумпированность чиновников. Все это стянулось в один грозный кровавый нарыв, который мог прорваться в любое мгновение.
Но реагировать на обращение райкома и горкома было нужно, и в район послали инструктора Центрального Комитета Владлена Георгиева. Инструктор был относительно молод, ему шел сорок первый год. Он очень гордился собой, занимая этот высокий пост. Говорил всегда степенно, убедительно, с театральными паузами, заставлявшими бледнеть секретарей райкомов партии. Он умел себя подать, умел показать свою значимость. Высокий, красивый, холеный, он ехал в район в мрачном настроении.
Зная обстановку в районе, Георгиев заранее настроился на разнос всего районного руководства. Что он и сделал, появившись в райкоме партии.
Георгиев считал, что именно таким образом можно навести порядок и заставить местное руководство разогнать митингующих. Он слишком много времени проводил в кабинетах и поэтому не имел понятия, о чем на самом деле говорят и думают «рядовые граждане».
Когда через час ему доложили, что митингующие продолжают несанкционированный митинг и никакие призывы разойтись на них не действуют, он решил поехать лично и, выступив, убедить людей разойтись по домам.
Георгиев слишком привык к чинопочитанию секретарей райкомов и считал в порядке вещей их обычный страх перед его появлением. Но митингующие страха не испытывали. Как только Георгиев начал говорить, его освистали и едва не побили. Офицерам КГБ и милиции пришлось вытаскивать этого самонадеянного индюка из толпы и спасать от людского гнева. Правда, он все-таки получил несколько крепких подзатыльников.
Всего этого Шаболдаев не знал, когда приехал в Умбаки. Он сразу пошел к главному врачу лепрозория и, предусмотрительно надев взятые с собой перчатки, открыл дверь. Миновав коридорчик, вошел в кабинет главного врача. Лаидов что-то быстро писал.
– Вот вы где, – криво усмехнулся Шаболдаев, – все пишете. А мне вчера сказали неправду.
– Какую неправду? – посмотрел на него сквозь очки ничего не понявший Лаидов.
– А труп забыли? Я всегда вас считал порядочным человеком, доктор. А вы убийцу покрываете. Нас обманули. Сказали, что не видели и не знаете этого человека. А это врач-гинеколог, он сюда несколько раз приезжал.
– Да, – поморщился Лаидов, – может быть. Но я его действительно не знал.
– Соседи говорят, что он собирался именно к вам, – нахмурился Шаболдаев. Он боялся даже сесть на стул в таком месте, представляя, кто мог сидеть на этом стуле до него. А стоять все время ему было довольно трудно.
– Наверно, – согласился, тяжело вздыхая, Лаидов. – Просто я хотел сначала во всем разобраться.
– Вы дали ложные показания, – упрямо сказал Шаболдаев, – и я хочу знать зачем?
– Вот, – поднял листки бумаги главный врач, – я писал это до вашего прихода. Это заявление в прокуратуру. Я узнал обо всем только вчера вечером, после вашего отъезда.
Шаболдаев недоверчиво взял листки бумаги. Это было действительно заявление прокурору района. Он не стал читать до конца.
– Значит, вы знали этого врача?
– Я его не знал, – раздраженно сказал Лаидов, – но вчера я узнал, что он уже однажды приезжал к нам. Тогда нужно было сделать срочный аборт одной нашей больной, и его пригласила Бармина.
– Какой больной? – изумился Шаболдаев. – Они еще и рожать могут?
– Конечно, могут, – пожал плечами врач, – если не затронуты детородные органы. Конечно, могут. Одна наша больная встречалась с... в общем, с мужчиной. И случайно забеременела. Я тогда был в Москве, в командировке. А Бармина пригласила этого гинеколога к нам. Он и сделал женщине аборт.
– А два дня назад вы его опять пригласили? – спросил майор. Ему было по-прежнему трудно стоять на ногах. Понявший это Лаидов встал и подвинул к нему свой стул. А сам взял стул для гостей. Шаболдаев сразу сел, благодарно кивнув.
– Я его не приглашал, – терпеливо заметил Лаидов.
– Значит, опять Бармина?
– И она тоже не приглашала. Мы во всем вчера разобрались. Одна наша новенькая встречалась с молодым человеком. Ну, и, естественно, забеременела от него. Согласно инструкции детей у больных проказой быть не должно. Но мы слишком долго ничего не знали. А в тот день парень этой девушки, в общем, отец ребенка, привез врача из города. Он случайно узнал, что врач уже однажды был здесь и делал аборт. Вот он и привез врача, чтобы тот посмотрел девушку. Только посмотрел. Понимаете? Тайком от нас. А врач... в общем, он-то знал, что больным проказой рожать нельзя. И он сказал, что сообщит обо всем нам. Ну, между ними произошла стычка, и этот парень толкнул врача. Сильно толкнул. Он боксер. Наверное, ударил. Врач упал и сильно ударился о камень. Вот, собственно, и все. А потом тело врача перетащили в сад, чтобы случайно его не обнаружили наши больные. Они ведь, как маленькие дети, всего боятся. Я обо всем написал прокурору.
– Где теперь этот парень? – вскочил со стула Шаболдаев. Кажется, он сможет обрадовать своего подполковника.
– Это был несчастный случай, – напомнил главный врач.
– Где этот парень? – заорал изо всех сил майор. – Куда он делся?!
– Он вместе с больной. С той самой. Понимаете, уже слишком поздно делать аборт. И опасно. Плоду четыре месяца. Мне придется дать согласие на роды.
– Где они?
– В соседнем доме. Палата номер два. Но вы поймите, это был несчастный случай. Парень специально перенес сюда труп и поехал в город за мной. А мы разминулись на трассе. Понимаете, это был...