Вы наверняка заметили, что самой распространенной версией относительно этого печального происшествия является, да и была с самого начала, версия, что девушка стала жертвой банды негодяев. При определенных условиях расхожему мнению стоит доверять. Когда оно возникает само по себе, когда зарождается спонтанно, его следует воспринимать, как нечто сходное с той интуицией, которая является отличительным признаком отдельно взятого гениального мыслителя. В девяноста девяти случаях из ста я соглашусь с ним. Но очень важно, чтобы общественное мнение было действительно независимым. Мнение это должно выражать взгляд исключительно самого общества, и разницу эту порой чрезвычайно трудно уловить и объяснить. В нашем случае мне сдается, что «глас народа» насчет банды был связан с не имеющим отношения к делу случаем, о котором подробно рассказывается в третьей из моих выдержек. Весь Париж взволновала страшная находка: труп Мари, молодой, красивой и известной девушки. На теле, которое было найдено плавающим в реке, имеются следы, указывающие на то, что она стала жертвой насилия. Известно, что в то же время или примерно в то же время, когда предположительно была убита девушка, группой молодых мерзавцев было совершено другое, сходное по характеру, хотя и закончившееся не столь трагически злодеяние в отношении второй молодой женщины. Стоит ли удивляться, что одно преступление, о котором известно все, оказало влияние на общественное мнение относительно другого преступления, подробности которого не известны? Суждение общества об этом происшествии ожидало подсказки, и тут, как по заказу, становятся известны подробности еще одного сходного случая. Мари тоже была найдена в реке, в той самой реке, на которой было совершено другое злодеяние. Схожесть настолько велика, что, право же, было бы просто удивительно, если бы люди не заметили этого и не приняли во внимание. Но, если уж на то пошло, одно преступление, совершенное определенным образом, на самом деле означает как раз обратное: то, что второе преступление, совершенное почти одновременно с ним, скорее всего, носило совершено другой характер. Было бы просто чудом, если бы, пока одна банда молодчиков в данном месте совершала неслыханное зло, другая подобная банда практически в том же месте, в том же городе, при таких же обстоятельствах, используя те же средства, занялась бы точно таким же делом в тот же период времени! Если не в подобную череду удивительных совпадений пытается заставить нас поверить глас народа, то во что же?
Прежде чем двинуться дальше, давайте попытаемся представить себе место, на котором было совершено убийство, – глухая чаща рядом с заставой дю Руль. Чаща эта хоть и густая, но находится совсем рядом с общественной дорогой. В зарослях есть три или четыре больших валуна, сложенных в некое подобие сиденья, со спинкой и подставкой для ног. На верхнем камне была найдена белая юбка, на втором – шелковый шарфик. Кроме того, рядом были обнаружены зонтик, перчатки и карманный носовой платок. На платке значилось имя: «Мари Роже». На ветках вокруг висели лоскуты, оторванные от платья. Земля утоптана, кусты поломаны, то есть налицо следы отчаянной борьбы.
Однако вопреки шуму, который подняла пресса вокруг этого открытия и тому единодушию, с которым все приняли эти заросли за место преступления, необходимо заметить, что существует очень веская причина усомниться в этом. Я могу верить или не верить, что это то самое место, но повод сомневаться есть, и очень серьезный. Если бы место, где было совершено преступление, как уверяет «Коммерсьель», находилось рядом с улицей Паве-Сент-Андре, преступники, если предположить, что все они еще обитают в Париже, наверняка должны были испугаться того, что столь пристальное внимание общественности направилось в истинное русло, и у людей определенного склада ума сразу же должно было зародиться ощущение необходимости как-то направить это внимание в другую сторону. Таким образом, раз чаща у заставы дю Руль уже попала под подозрение, в их головах вполне могла возникнуть мысль подбросить вещи девушки на то место, где они были найдены. Вопреки предположению «Солей», нет никаких доказательств того, что эти вещи пролежали в зарослях достаточно долго, хотя косвенных доказательств того, что они не могли оставаться незамеченными все двадцать дней, прошедших от рокового воскресенья до дня, когда их обнаружили мальчишки, хоть отбавляй. «Все эти вещи, – говорит “Солей”, принявшая точку зрения своих предшественников, – прибиты дождем, покрылись плесенью и слиплись. Вокруг некоторых из них уже успела вырасти трава. Шелк на зонтике не потерял прочности, но ткань села. Верхняя его часть, там, где он собирается и складывается, заплесневела и прогнила; когда зонтик попытались открыть, шелк порвался». Что касается травы, которая «успела вырасти вокруг некоторых из них», совершенно очевидно, что данный факт мог быть зафиксирован только со слов двух маленьких мальчиков, которые рассказывали по памяти, поскольку они собрали эти вещи и отнесли показать домой. Но трава, особенно в теплую и жаркую погоду (а во время, когда было совершено убийство, как раз такая погода и стояла), прорастает на два-три дюйма в день. Зонтик, лежащий на дерне, может в течение одной недели скрыться из виду под выросшей травой. Теперь о плесени, которой автор статьи уделяет столько внимания, что даже в этом коротком отрывке упоминает о ней дважды. Неужели он действительно не знает, что такое плесень? Неужели ему нужно объяснять, что плесень – это один из многочисленных видов грибков, характерной особенностью которых является способность прорасти и сгнить в течение двадцати четырех часов?
Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять: громкое заявление о том, что предметы эти пролежали там «самое меньшее три-четыре недели», с точки зрения фактов, совершенно голословно. С другой стороны, очень маловероятно, что вещи эти могли пролежать в этих зарослях незамеченными больше недели. Тот, кто хоть немного знаком с окрестностями Парижа, знает, что найти уединение здесь можно только лишь на большом расстоянии от его предместий. Невозможно себе представить, что где-то еще сохранились укромные места, в которых достаточно долго никто не появляется, не говоря уж о местах, еще вовсе не обследованных. Любой, кого в душе тянет к природе, но кто прикован цепями долга к этому пыльному, раскаленному огромному городу, пусть любой из таких людей может попытаться, хотя бы даже в рабочий день, найти желанное одиночество среди прекрасных мест первозданной природы, непосредственно окружающих нас. Да он на каждом шагу будет слышать чей-то голос или натыкаться на какую-нибудь подозрительную личность или шумную компанию гуляк. Напрасно такой человек попытается скрыться за самыми густыми зарослями. Именно здесь собирается самая опустившаяся голытьба, именно эти храмы чаще всего подвергаются поруганию. С болью в сердце наш странник поспешит обратно в грязный Париж, посчитав его местом менее отвратительным, поскольку в этой клоаке вся грязь и мерзость, по крайней мере, привычное дело. Но если даже в рабочие дни в окрестностях города настолько людно, можно представить, что творится там по воскресеньям! Именно тогда, освободившись от обязанности трудиться или потеряв возможность совершать обычные преступления, городское отребье устремляется на природу, но не из-за любви к деревне, которую они в душе презирают, а для того чтобы удалиться от ограничений и условностей, принятых в обществе. Таким людям свежий воздух и зелень деревьев нужны гораздо меньше, чем полная свобода действий, которую может дать деревня. Здесь, в каком-нибудь придорожном трактире или в глуши густых зарослей, где их не видит никто, кроме таких же дружков, они предаются своим противоестественным и извращенным оргиям – порождению вольницы и спиртных напитков. Я не скажу ничего такого, что не очевидно для любого беспристрастного наблюдателя, когда повторю: иначе как чудом не назовешь обстоятельства, способные привести к тому, что обнаруженные вещи остались бы не найденными достаточно долгое время (от одного воскресенья до другого) в любой точке в непосредственной близости от Парижа.
Однако есть и другие причины подозревать, что эти вещи были подброшены в чащу специально, чтобы отвлечь внимание от настоящего места преступления. И для начала позвольте мне обратить ваше внимание на дату обнаружения вещей. Сопоставьте ее с пятой датой моих газетных выдержек. Вы увидите, что найденными вещи оказались почти сразу же после того, как в вечернюю газету стали приходить письма. Хоть написаны они явно разными людьми, смысл их сводится к одному, viz: в них отстаивается мысль, что преступление совершено группой лиц рядом с заставой дю Руль. Нет, конечно же, я не подозреваю, что мальчишки обнаружили в зарослях вещи убитой благодаря этим письмам или тому вниманию, которое они к себе привлекли; я считаю, что они не отыскали их раньше, потому что до того времени в тех зарослях вещей просто не было, их подбросили туда сами авторы данных писем только после того или незадолго до того, как письма пришли в газету.
Эта чаща необычная, очень необычная. Она необычна своей густотой. За непроницаемой стеной из кустов и деревьев в ней находятся три странных камня, образующие сиденье со спинкой и подставкой для ног. И эта чаща, это нерукотворное произведение искусства, всего в нескольких шагах от дома мадам Делюк, сыновья которой часто ходят туда за корой сассафраса[51]. Можно ли сомневаться, что хотя бы раз в день по меньшей мере один из них пробирался в этот тенистый природный зал, чтобы посидеть на каменном троне. Тот, кто не поддастся такому соблазну, либо никогда не был мальчишкой, либо позабыл, каково это. Я повторяю: очень трудно понять, как эти предметы могли не быть найдены в той чаще дольше одного-двух дней, давая достаточно убедительный повод подозревать, что подброшены они сравнительно недавно, хотя эта точка зрения и идет вразрез со столь уверенным и столь невежественным мнением «Солей».
Однако существуют и еще более веские аргументы в пользу того, что они были подброшены, намного более веские, чем те, которые я приводил до сих пор. Я попрошу вас обратить внимание на совершенно неестественное расположение всех этих предметов. На верхнем камне лежала белая юбка, на втором – шелковый шарфик, вокруг были беспорядочно разбросаны зонтик, перчатки и платок с именем Мари Роже. Именно так и должен был расположить эти вещи не слишком проницательный человек, который хотел разложить их естественно. Но в действительности вещи так никогда бы не легли. Я бы на месте этого человека бросил их все на землю и затоптал ногами. Вряд ли в пределах этой естественной беседки юбка и шарфик могли бы остаться на камнях, если там происходило хаотичное движение нескольких борющихся человек. «Земля вокруг этого места, – говорится в газете, – была утоптана, ветки кустов изломаны. Судя по всему, там происходила борьба». И в то же время юбка и шарфик располагались на камнях так, словно лежали на полках в магазине. «Ровные лоскуты, вырванные из платья ветками кустов, имели примерно три дюйма в ширину и шесть дюймов в длину. Один из них (со следами штопки) был оторван от нижнего края платья, второй – вырван из его середины». Здесь «Солей» по неосторожности использует фразу, которая очень настораживает. Да, действительно, похоже, что эти полоски были «оторваны», но только сделано это было не случайно колючками кустов, а намеренно и руками. Лишь очень редко происходит, чтобы какой-то кусок «отрывался» от одежды такого рода, зацепившись за колючку. Ткани, из которых шьются подобные предметы одежды, имеют такую структуру, что колючка или, скажем, гвоздь, попав в них, разрывает их прямоугольно, дает два продольных направления разрыва, расположенных под прямым углом и встречающихся в том месте, где вошла колючка. Невозможно себе представить, как при этом какой-то лоскут может быть «вырван» прямой полоской. Я никогда не видел, чтобы такое происходило, вы, вероятно, тоже. Для того чтобы вырвать кусок из такой ткани, почти всегда требуется приложить две разные силы, идущие в противоположных направлениях. Если бы ткань имела два края (например, если бы нам потребовалось вырвать лоскут из носового платка), вот тогда и только тогда, хватило бы одной силы, чтобы оторвать ленту от угла вдоль края. Но в нашем случае речь идет о платье, которое имеет только один край. Чтобы вырвать кусок из его середины, где вообще нет края, понадобилось бы чудесное вмешательство, расположившее колючки куста в нужном порядке. Ни одна колючка сама не могла бы такого сделать. Но даже там, где край присутствует, для этого потребовалось бы две колючки: одна, рвущая ткань в двух направлениях, вторая – в одном, и то, при условии, что край платья не подрублен. Если же край подогнут и подшит, о том, чтобы вырвать из такого платья ровный лоскут, не может быть и речи. Итак, мы видим многочисленные и немалые трудности, которые возникают, если речь заходит о том, чтобы вырвать из ткани ровный кусок посредством простых «колючек», но тем не менее нас призывают поверить, что такое чудо произошло не один, а несколько раз. К тому же «один из них был оторван от нижнего края платья», а второй – «вырван из его середины»! То есть каким-то образом был вырван кустом из части платья, которая лишена края! Я думаю, мы имеем полное право не поверить, что подобное могло произойти. Тем не менее все эти сомнения, вместе взятые, дают меньший повод для подозрений, чем сам тот удивительный факт, будто убийцы, достаточно осторожные, чтобы избавиться от трупа, не додумались убрать с места преступления вещественные доказательства. Но вы неправильно меня поняли, если думаете, будто я хочу доказать, что убийство произошло не в этой чаще, а где-то в другом месте. Возможно, там что-то и случилось, скорее всего, то, о чем рассказала мадам Делюк, но на самом деле это не так уж важно. Наша задача заключается не в том, чтобы разыскать место, а в том, чтобы выяснить, кто убил Мари Роже. То, о чем я сейчас говорил – хоть я и уделил этому столько внимания, – имело целью, во-первых, указать на глупость «Солей», которая делает такие поспешные и необдуманные заявления, и во-вторых (и это главное), заставить вас задаться вопросом: было это убийство совершено бандой или одним человеком?
Рассмотрим этот вопрос, обратившись к неприятным подробностям обследования тела, проведенного врачом в ходе дознания. Для начала нужно заметить, что его опубликованные выводы относительно количества преступников были совершенно справедливо осмеяны и названы ложными и полностью безосновательными всеми известными парижскими анатомами. Не то, чтобы выводы эти подразумевали что-то совсем невозможное, нет, просто не существует никаких оснований для подобных выводов. Но имеем ли мы достаточно оснований, чтобы делать какие-либо другие?
Давайте теперь разберемся со «следами борьбы» и позвольте задать вопрос: на что должны были указать подобные следы? На банду. Но разве они не указывают на обратное, на то, что никакой банды не было? О какой борьбе идет речь? Какой яростной и долгой должна быть борьба, после которой осталось бы столько «следов»? Речь ведь идет о слабой беззащитной девушке и «банде» отчаянных головорезов. Да пары взмахов грубых рук хватило бы, чтобы решить все дело. Им ничего не стоило сделать так, чтобы жертва оказалась совершенно лишена воли. Но здесь нужно помнить, что доводы против того, что местом преступления была эта чаща, преимущественно справедливы только в том случае, если считать, что преступников было несколько. Если мы представим себе преступника, действующего в одиночку, тогда и только тогда борьба могла быть достаточно ожесточенной и упорной, чтобы оставить столь видимые «следы».
И кроме того, я уже упоминал, насколько подозрительным кажется тот факт, что все эти предметы вообще были оставлены на том месте в чаще, где их обнаружили сыновья мадам Делюк. Кажется почти невероятным, что эти улики остались там случайно. Тому, кто совершил убийство, как предполагается, хватило ума избавиться от тела, и в то же время улики более веские, чем само тело (вид которого очень скоро под воздействием гниения изменился бы до неузнаваемости), были спокойно оставлены на месте! Я имею в виду платок с именем убитой. Если это произошло случайно, то эту случайность нельзя приписать банде, такую случайность мог допустить лишь тот, кто действовал один. Вот смотрите. Преступник-одиночка совершает убийство. Он остается один на один с бездыханным телом жертвы. То, что лежит неподвижно перед ним, приводит его в смятение. Безумство страсти развеялось, и его, совершенно естественно, охватывает ужас содеянного. Он не испытывает той уверенности в себе, которую неминуемо придает присутствие соучастников. Рядом с ним только труп. Его начинает бить дрожь, он не знает, что делать. Наконец убийца тащит тело к реке, но оставляет за собой улики, поскольку очень тяжело (если это вообще возможно) унести все сразу. Ему проще потом вернуться и все собрать. Однако пока он тратит силы на поход к реке, его страх удваивается. Звуки жизни окружают его со всех сторон. Десять раз он слышит или представляет, что слышит шаги приближающегося свидетеля. Его смущают даже огни города. Все же, выбившись из сил, после нескольких остановок он достигает наконец воды и избавляется от своей жуткой ноши… Возможно, воспользовавшись для этого лодкой. Но что дальше? Существуют ли в мире такие сокровища, которые могли бы заставить его вернуться? Есть ли наказание столь ужасное, что страх перед ним мог бы заставить одинокого убийцу пройти еще раз этот трудный и опасный путь обратно в густые заросли к таящимся там леденящим кровь воспоминаниям? И он решает не возвращаться, чем бы это ни грозило. Он просто не мог вернуться. Единственное, о чем он сейчас думает, – как скорее убраться отсюда. И убийца навсегда покидает эти жуткие заросли, спасается бегством так, словно рука возмездия уже занесена над ним.