– Неужели Громова? Работает, значит, еще старушка! – поразилась Надежда. – А лет-то ей… далеко за пенсию перешагнула.
– Такие на пенсию не выходят! – авторитетно заявил Гарик. – Так на боевом посту и помрет, прямо в кабинете… – Он оглянулся и постучал по деревянной двери.
– Слушай, Гарик, – вмешалась Татьяна, – научи, как Надежду в здание провести? Ты тут лучше меня все знаешь, а нам очень нужно…
Гарик посмотрел на Надежду, и его улыбка стала еще шире:
– Запросто. Вот если бы на посту стояла тетя Тоня, которая тридцать лет отслужила в ВОХРе с наганом на боку, – мимо нее и муха бы не пролетела. А здесь охрану поставили по новой моде – молодых парней в пятне, эти против тети Тони слабоваты будут! Тоню даже милиция боялась. Как-то мы с Левкой Шифманом с обеда возвращались, перешли улицу на красный свет, за нами милиционер побежал, очень оштрафовать хотел, а мы бегом в проходную – и за вертушку.
Милиционер сунулся было следом, а тетя Тоня как на него выскочит – куда, орет, я тебя! – и уже наган отстегивает. Милиционер до того перетрусил – бегом от Тони припустил и обратно на свой пост. А этого парня, – Гарик покосился на дверь здания, – мы в два счета обведем. Устроим ему театр одного зрителя.
Гарик отлепился от нагретой солнцем стенки и уверенно зашагал вдоль серого здания. Завернув за угол, он показал на составленные штабелем возле забора фанерные стенды:
– Вот, от школы остались. Недавно как раз порядок наводили, вытащили все стенды во двор, собирались на свалку отправить, да руки не дошли. Берите, дамы, вот этот за один конец, а я за другой.
Гарик вытащил из штабеля огромный фанерный щит с надписью «Они позорят нашу школу!».
Подняв этот щит как транспарант на демонстрации, троица направилась ко входу в КБ. Рослый парень в пятнистой униформе шагнул им навстречу, удивленно разглядывая фанерный щит:
– Куда вы это тащите? Только что выносили и снова заносите?
– Вот все время так! – возмущенно проговорил Гарик, демонстративно отдуваясь под тяжестью щита. – Сначала распорядились все вынести, а потом приказали этот принести обратно. Сделают из него стенд «Они позорят нашу планету», повесят на него фотографии международных террористов, Саддама Хусейна, Бен Ладена, Чикатило, тещу мою Аллу Геннадьевну еще можно, если место останется, чтобы сотрудники ходили каждый день мимо и обливали их позором. Молодой человек, помогите внести, очень тяжелый он, зараза!
Охранник лениво подхватил край стенда и помог протащить его через проходную. Прошествовав со щитом до угла коридора и скрывшись с глаз охранника, Гарик прислонил стенд к стене и обернулся к женщинам со своей обаятельной улыбкой:
– Ну, что я вам говорил? Мы его внимание отвлекли на щит, и про наши пропуска он даже не вспомнил.
А если бы вспомнил – сказали бы, что они у нас в карманах и никак не достать, пока руки заняты.
– Спасибо тебе, Гарик. – Татьяна улыбнулась и повела Надежду Николаевну на второй этаж.
До конца рабочего дня оставалось еще около часа.
Это время им пришлось провести в женском туалете, где Надежда от нечего делать выкурила две сигареты, чего не позволяла себе уже два дня. Успокоив свою совесть тем, что Татьяна за это же время выкурила четыре, Надежда подумала, что главный вред курения не в самом никотине, а в последующих угрызениях совести, и решила больше об этом не думать.
В половине шестого по коридорам протопали расходящиеся по домам сотрудники. Выждав для верности еще полчаса, две авантюристки выглянули наружу.
В здании КБ царила тишина, только на первом этаже охранник слушал по радио трансляцию футбольного матча. Дамы, стараясь не шуметь, прокрались по коридору к солидной двери, над которой висела табличка: «Загряжский А. И.»
Дверь была опечатана зеленой пластилиновой печатью. Татьяна посмотрела на нее с сомнением:
– Завтра увидят, что печать нарушена, начнется разбирательство…
– А мы ее заново запечатаем, – невозмутимо заявила Надежда.
– Чем? – удивилась Татьяна.
– Обычной двухрублевой монетой. Раньше мы, если печать теряли, пятачком запечатывали. Даже так и называли: не опечатывание, а опятачивание. Из теперешних монет двухрублевая больше всего подходит.
– Ну надо же. – Татьяна посмотрела на нее с уважением.
Дверь была опечатана, но не заперта, поскольку после убийства Загряжского милиция захотела осмотреть его кабинет, а дубликата ключа не нашлось, и замок взломали. Осторожно, чтобы не привлечь шумом внимание охранника, Татьяна открыла дверь, и дамы проникли в кабинет.
Внутри было тихо и душно, на большом полированном столе лежал толстый слой пыли. Хотя за тяжелой дверью вряд ли были бы слышны голоса, но сама обстановка в комнате была такой, что хотелось говорить шепотом. Татьяна подошла к письменному столу и начала один за другим выдвигать ящики.
В ящиках лежало множество бесполезных вещей – визиток, рекламных проспектов, телефонных справочников, календарей, рулонов факсовой бумаги и стопок бумаги для ксерокса…
– Наверняка милиция все это уже просмотрела, – сказала наконец Татьяна, безнадежно уставившись на эту груду макулатуры. – Да и вряд ли он стал бы держать в столе что-нибудь действительно важное. Может быть, в сейфе…
– Вот уж в сейфе-то мы точно ничего не найдем! – возразила Надежда. – Милиция явно там все осмотрела в первую очередь, да и сам Загряжский, судя по тому, что о нем известно, придумал бы что-нибудь похитрее. Мне кажется, нужно искать где-то на поверхности… Что-то такое, что у всех на глазах, поэтому никому и в голову не приходит, что это – тайник.
Надежда встала посреди комнаты и долго оглядывалась по сторонам. Потом задумчиво походила вокруг стола, переставила с места на место каждый стул в комнате, встала на четвереньки и залезла под стол, чтобы осмотреть снизу столешницу. Ничего интересного ей на глаза не попалось, только пыль и паутина.
Она отдернула штору на окне, осмотрела подоконник, карниз и саму штору, приподняла ковер и заглянула под него, сунула руку за батарею парового отопления, вспомнив, как ее дочь Алена в раннем детстве за такой батареей спрятала игрушечную резиновую собаку.
Потом она придвинула стул к книжному шкафу, вскарабкалась на стул и оглядела шкаф сверху, после чего вытащила из него все книги и перетрясла их – к счастью, книг было не слишком много. Затем она перетащила тот же стул на середину комнаты и внимательно осмотрела каждый рожок люстры. Все было напрасно, кабинет Загряжского не хотел раскрывать свои тайны.
Татьяна посмотрела на нее с сочувствием и сказала:
– Не расстраивайся! Честно говоря, я от этого обыска и не ожидала чудес – милиция здесь уже все осматривала, да и вообще не факт, что Загряжский именно тут что-то прятал.
– Да, – задумчиво протянула Надежда, – не факт.
Она отошла к двери и еще раз внимательно оглядела комнату.
– А это что? – Взгляд Надежды остановился на стене позади письменного стола.
На высоте человеческого роста к стене были приколоты кнопками две карты – Москвы и Санкт-Петербурга.
– Карты. – Татьяна пожала плечами. – Наверное, чтобы в городе ориентироваться. В Москву он тоже часто ездил…
– Допустим, по Петербургу он ездил на машине, и карта ему могла понадобиться, но в Москву-то он скорее всего ездил на поезде, а там пользовался такси или городским транспортом. Кроме того, если он даже и использовал карты по прямому назначению, так держал бы их в машине, в бардачке, а не на стене кабинета! И наконец, если уж на стене, то почему у себя за спиной? Самое неудобное место, какое только можно придумать! Сидя за столом, этих карт вообще не увидишь. Нет, определенно здесь что-то не то!
Надежда взяла со стола настольную лампу и включила ее. В кабинете было пока еще достаточно светло, поэтому свет настольной лампы казался бледным и ненатуральным. Надежда поднесла лампу к стене и осветила карты. Собственно, это были не карты, не настоящие планы городов, отпечатанные типографским способом, а фрагменты планов, распечатанные на компьютере. В боковом освещении стали заметны все мелкие неровности стены, наплывы краски, небольшие бугорки и ямки, оставленные штукатурами.
И в этом же боковом освещении на карте Петербурга Надежда явственно разглядела небольшое аккуратное отверстие, проколотое шилом или каким-то другим острым предметом.
– Посмотри-ка! – позвала она Татьяну. – Что это за место?
– Ржевка, – ответила Татьяна уверенно, всмотревшись в надписи на плане. – Вот здесь неподалеку – городское ГАИ… а тут есть церковь, возле мостика.
Я это место хорошо знаю.
– Видишь, здесь карта проколота? Мне кажется, это неспроста. По-моему, таким образом отмечено место…
– Правда. – Татьяна приподнялась на цыпочки, чтобы получше разглядеть точку на карте. – Отмечено место рядом с церковью… Нужно съездить туда, посмотреть – может быть, в самом деле там у Загряжского тайник. Давай эту карту возьмем с собой. Вряд ли ее кто-нибудь хватится.
– Давай уж и карту Москвы на всякий случай прихватим.
* * *Наутро дамы отправились в Ржевку. Большая часть пассажиров вышла из автобуса около здания ГАИ, точнее – ГИБДД, как теперь называется эта служба.
Проехав еще одну остановку, Надежда и Татьяна вышли и развернули карту.
– Вот церковь, – показала Татьяна на темный купол, усеянный галками, – она на карте обозначена, а прокол чуточку левее… Подойдем, посмотрим, что в той стороне от церкви.
Обойдя церковь, женщины увидели маленькую часовенку, выкрашенную веселой ярко-голубой краской. Вошли внутрь. Около иконы, изображавшей мрачного бородатого мужчину в черных с золотом одеждах, зажигала свечечку худенькая сгорбленная старушка в черном шерстяном платке.
– Головы-то покройте! – недовольно пробурчала старуха, повернувшись к вошедшим. – В святое место женщинам нельзя с непокрытой головой входить.
– А чем покрыть-то, бабушка? – спросила Надежда с видом полной бестолковости.
– Ох, женщины! – Старуха тяжело вздохнула. – Ну, ровно дите малое! Чем голову в храме божьем покрыть – и то не знает! Шарфик-то хоть есть какой?
Вот его вместо косынки-то и повяжи!
Надежда торопливо сняла с шеи кокетливый шелковый шарфик и повязала его на голову. Татьяна последовала ее примеру.
– Вот всегда вы так, – ворчливым голосом продолжила старуха, – покуда жисть-то не припечет, в церковь и носа не кажете, будто не для вас она построена… Как войти во храм не знает! Чего же от молодежи-то ждать! Давно он у тебя?
Надежда в общем монотонном потоке старухиного ворчания не сразу поняла, что последний вопрос обращен к ней. Заметив, что бабка ждет ответа, она переспросила:
– Давно – что? И кто – он?
– Кто-кто! – старуха рассердилась пуще прежнего на ее непонятливость. – Мужик твой, кто же еще!
Давно он?
– Что давно? – снова не поняла Надежда.
– Тьфу ты! – старуха в сердцах плюнула и тут же испуганно перекрестилась. – Ну вот в грех с тобой войдешь! Ты словно не русская! Я тебя русским языком спрашиваю – давно твой запил? Сюда по другому делу бабы не ходят, это ведь святой Васисуалий, от запоя первый заступник! – Старуха поклонилась мрачному бородачу на иконе и несколько раз мелко перекрестилась.
– И что – помогает? – с интересом спросила Надежда, надеясь таким образом уйти от расспросов привязчивой старушенции.
– Ну уж если не он – тогда никто не поможет…
Я восьмой уж год сюда хожу, в часовню эту…
– Неужто, бабушка, муж у вас запойный? – в ужасе спросила Надежда, мысленно прикидывая, сколько лет может быть мужу ее собеседницы.
– Бог с тобой! – Старуха снова перекрестилась. – Старика своего я уж десять лет как схоронила. Зять у меня пьет, холера его разбери! Уж так пьет, что сил никаких нету на него смотреть. А дочка-то никак в разум не войдет. Сколько ей ни говорю: сходи к святому со мной, поставь свечечку – ей как об стену горох.
Только и знает – разговоры да доктора разные! Вот и приходится мне одной ходить, зятя отмаливать…
Восьмой годочек уж хожу…
– Ну и как, помогает?
– Да помогает, должно быть…
– Что, бросил зять пить?
– Ну уж чтобы бросил, это нет, но и совсем покуда не спился. А не ходила бы сюда, так уж, верно, еще хуже было бы… Ты-то свечечку купи, к иконе поставь!
Надежда купила возле входа в часовню свечку и под руководством старухи вставила ее в один из медных подсвечников около иконы. Старуха снова перекрестилась и невнятно пробормотала молитву.
– И многие сюда ходят? – поинтересовалась Надежда, когда бабка замолчала.
– Ох, многие, милая, многие! Сама посуди, где ж ты такого мужика найдешь, чтоб не пил? Если муж не пьет у которой женщины – так сын пьет или зять, как у меня… Вот и вся надежда на него, на святого угодника Васисуалия! Святой жизни был человек, хоть и запойный… А господь через молитву чудо ему явил и исцелил от запоев…
– Надолго ли исцелил? – недоверчиво поинтересовалась Надежда.
– Надолго, милая, не сомневайся. До самой смерти! Правда, вскорости и прибрал его господь. Вот ведь чудо какое бывает! Но и мерзавцы бывают на свете редкостные. – Старуха понизила голос, и вместо религиозного просветления в нем зазвучала обычная человеческая злость. – Вчера ночью залезла одна в часовню, гнева божия не побоялась, все здесь перерыла-перелопатила. Хорошо, две женщины верующие пришли с утра пораньше, изгнали супостатку, тумаков ей надавали! Жалко, я ее не застала, уж я бы ей! – Глаза старухи воинственно засверкали.
– Да кто такая она? – с замиранием сердца спросила Надежда.
– Рассказывали те женщины, что как увидели они в часовне кого-то – так и обмерли: выбегает весь в черном, думали – дьявол. А потом оказалось – баба в брюках и куртке черной, а лицо платком замотано.
– И что – неужели украла она что-нибудь? – спросила Надежда в волнении, оглядывая часовню.
– Нет, не бойся, милая, – успокоила ее старуха, – господь не допустил! Только все вверх дном в часовне перевернула, так что потом пришлось целый день порядок наводить, а взять ничего не взяла, те две женщины уж так ее обшарили – боялись, что украла злодейка что-нибудь из святого места, но ничего не нашли, должно, не допустил господь… Или не нашла, супостатка, то, что искала… А уж как все перерыла здесь – и сказать не могу: всю ночь, видно, рыскала, бесово отродье…
Упомянув в запале имя нечистого, старуха снова испуганно перекрестилась и забормотала молитву.
– Сильно побили ее? – полюбопытствовала Татьяна.
– Надо бы сильнее, да батюшка отнял, – вздохнула старуха. – Что это такое, говорит, в божьем храме драку затеяли! Так и отпустили, даже милицию не вызвали.
– Ну, бабушка, спасибо за науку, – сказала Надежда, дождавшись, пока та снова замолчит. – Может, еще придем сюда с подругой, поставим свечечку…
– Приходи, приходи, милая, – старуха сощурилась на нее подслеповатыми блекло-голубыми глазами, – глядишь, и поможет угодник…
Выйдя из часовни, женщины переглянулись.
– Значит, не мы одни обратили внимание на дырку в карте, – констатировала Надежда.
– Это – первое, а второе – если верить старухе, та тетка ничего в часовне не нашла.
– Говори уж прямо – жена Загряжского! Совсем баба с ума сбрендила – часовню грабить полезла!
– Может быть, женщины, которые застали ее в часовне, просто не заметили то, что нас интересует?
Вряд ли они обыскивали Калерию по всем правилам.
Их волновало, чтобы не пропали иконы или церковная утварь, а на документы и дискеты они просто могли не обратить внимания…
– Нет, – Надежда покачала головой, – если бы Калерия нашла, что искала, она сразу ушла бы из часовни, а, судя по тому, что женщины застали ее на месте преступления и часовня была перевернута вверх дном, поиски не увенчались успехом. К тому же ты помнишь, в какую ярость впала женушка Загряжского, когда прочитала его посмертное послание? Судя по рассказам старухи, здесь она тоже озверела, потому что ничего не нашла, и стала крушить все подряд.
– Да, – присовокупила Татьяна, – тетеньке нужно лечить нервы.
– Если она так тщательно обыскала часовню, угробив на это целую ночь, – нам здесь тоже ничего не светит. Я уж не говорю о том, что у меня нет никакого желания заниматься святотатством. Единственное, что еще можно сделать, – это обойти часовню снаружи, может быть, тайник бросится нам в глаза.