– Что?
– Что это твой участок. И твои люди. И ты за них в ответе. Ты их единственный защитник, вот что. Ты же сам говорил, что эти, – Катя кивнула в туман на голоса милиционеров, – здесь чужие. Приедут и уедут, как и мы. А ты останешься. И поселок ваш останется, и люди ваши, и все ваши легенды, и ваше море, и жизнь, и сказки. И только ты можешь что-то сделать для того, чтобы они так и остались сказками, а не превращались вот в такой кровавый кошмар.
Катюшин молчал, а Катя не знала, что еще ему сказать.
– Ладно, Клим, – произнесла она устало.
– Ладно, – кивнул он, – садись в машину. Там наши закончили. Муж твой везде расписался, где только мог. Грамотный. Я его сейчас позову. Отвезу вас назад в гостиницу. И… – он глянул на Катю. – Ладно, не расстраивайся, я все понял, не дурак. Только… я просто не знаю, что делать. За что хвататься?
– И я не знаю, – Катя вздохнула. – А в таких случаях… Знаешь, что наш Серега Мещерский говорит? Надо делать то, что первое приходит в голову. Серега у нас жуткий фаталист. Но иногда прямо в точку попадает. Давай и мы так попробуем, а? Давай для начала допросим знаешь кого?
Она хотела сказать – Дергачева. Слова Чайкина о ребенке не давали ей покоя. К тому же Дергачев был тогда в церкви, и Крикунцова – Катя в этом сейчас была просто уверена – тогда испугалась именно его.
– Ага, его и допросим, – моментально согласился Катюшин. И лицо его сразу просветлело. – Я с Ильей сам давно хотел потолковать. Он кое-что объяснить должен, если, конечно, сможет, не запутается. Ты мужу сейчас шепни, чтобы он в гостинице Юльку задержал как-нибудь. Ну, пусть зубы ей заговорит как требовательный клиент. А то я ее характер знаю. Без нее ничего не обойдется, всюду ей надо свой нос сунуть. А у меня… у нас с тобой к Илье особый разговор будет.
– Какой это особый? – встревожилась Катя. Планы ее рушились. Стремление Катюшина сразу после обнаружения нового трупа браться именно за Базиса, казалось ей не сулящим ничего хорошего.
– Конфиденциальный. – Катюшин распахнул дверь «газика». – Айда, ромашка, садись, я твоего сейчас вызову, и едем. Где наша не пропадала?
– Да ты что, Клим? Белены, что ли, объелся?!
Двери автомастерской были плотно закрыты. Их закрыл Катюшин, едва они вошли в гараж. Илья Базис, невыспавшийся и хмурый, как туча, на предложение поговорить отреагировал не слишком охотно. В холле гостиницы снова толпился народ – многие дальнобойщики уезжали, расплачивались. Сдавали ключи от номеров. Поэтому Юлию даже не пришлось отвлекать пустой болтовней – она и так была целиком поглощена расчетами с клиентами.
Мещерский, встрепанный, встревоженный, встретил их там же в холле. «Расскажи ему все, – шепнула Катя Кравченко. – Мне потом надо будет с вами посоветоваться».
А в гараже был выключен верхний свет. Горела лишь одна лампочка над входом. И в ее тусклом свете загадочно мерцали хромированные бока «Мерседеса Родстера».
– Ты что, Клим? – повторил Базис. – Ты в чем меня подозреваешь, ты спятил совсем?
– Я не спятил! – Катюшин говорил громко, гневно, но было заметно, как мучительно он подыскивает, примеряет слова для этого разговора. – Утром девчонка про убийство что-то вякнула, а через три часа ее прикончили. И ты там был, Илюха. Ты ведь был там!
– Вместе с тобой, ты что – дурак?! – Базис покраснел как рак. – Я ж тебя и подвозил по твоей же просьбе!
– И сам между прочим напросился. Скажешь – нет? Может, проверить хотел – дома ли девчонка? Как ее там потом прищучить по-тихому?
– Да я весь вечер в гостинице… всю ночь как юла… не прилег, не присел. Да меня тут сто человек зараз видели!
– Девчонку в пять вечера головой в бочку окунули. И ты мне своим алиби в нос не тычь. Нет его у тебя, понял? Ты в церкви тогда был? Был. Ее слова слышал?
– И ты был в церкви, и ты слышал, и она вон была, – Базис ткнул пальцем в стоявшую возле машины Катю, – и еще четверо. Что ты ко мне-то одному привязался?
– А ты не понимаешь?
– Я не понимаю.
– Не понимаешь? А то, что ты малолеткам прохода не даешь, то, что в трусы девкам лезешь? То, что здесь, в гараже, тебя Юлька сколько раз с несовершеннолетками заставала?
– Ты что? Ты что говоришь-то? Ты спятил? – Базис из красного стал багровым. – Она все врет! Она просто ревнует меня как бешеная!
– Без повода?
– Ну, мерещится ей ерунда разная… Мало ли кто у меня тут толчется? Ей просто не по вкусу, вот она и скандалит.
– Ой, не надо, Илюха. – Катюшин сделал руками жест, словно отодвигал от себя падающую стену. – Ты меня знаешь. И я тебя знаю. И Юльку твою знаю. Что, скажешь, не было у тебя из-за этого с ней скандалов?
– Да она врет, сама не зная что! Ну было пару раз. Но это же – тьфу, пустяк. Ну, подумаешь, обнял девку, поцеловал. Ну и что с того? Это ж шутка была, а Юлька… У нее кровь бешеная, темперамент, как у тигрицы. Я ей потом сто раз объяснял, клялся!
– Пунцова Света к тебе в гараж ходила?
– Клим, я тебя спрашиваю как человека: ты спятил?
– Это я тебя спрашиваю как человека: ходила или нет?
– Ну ходила. Ходила! С парнями, не одна.
– А Ритка Горелова и сейчас приходит?
– Да они все сюда табуном прут, на машину мою пялятся. Что мне, на замок от них, что ли, запираться?
Катюшин раскрыл было рот, чтобы возразить, но красноречие его покинуло. Базис воспользовался этим и перешел в контрнаступление, апеллируя уже к Кате:
– Нет, вы только гляньте, он меня подозревает! Ах ты… вот как дам сейчас и на погоны твои не посмотрю. Вы уж простите, Катя, но он меня просто достал. Сам полгода ни черта не делает, не ищет никого, а теперь здрасьте – нашел козла отпущения. Меня в убийцы записал. Ты-то сам разве с Нефедовой Дашкой любовь не крутил? Разве не спал с ней? Что, думаешь, не знаем ничего, не замечаем? Мы тут все сплошь извращенцы, к малолеткам липнем, а сам-то ты кто такой?
– У меня с Нефедовой не было никаких отношений!
– Ну не будем, Климчик, лукавить. Было. Весь поселок видел, как ты ее на мотоцикле катал. И в тот день, между прочим, тоже вас видели. Мне Баркасов говорил – видел он вас тогда утром вместе.
Катюшин бешено глянул на Катю, точно это она была виновата. И что ей оставалось делать? Она кивнула.
– И мне тоже Баркасов это говорил, Клим.
– У меня с Нефедовой интима не было, я клянусь тебе! – Катюшин тоже побагровел. – Не было, ясно вам? На мотоцикле – это было. Пару раз до Рыбачьего по ее же просьбе подбросил. И в тот день… Да не в тот день это было, а накануне! Баркасов нас тогда и видел, а потом все перепутал, старый черт!
– В тот ли день, накануне ли – неизвестно. Она неизвестно даже когда убита была. – Базис негодующе потряс кулаком. – Я к чему все это? К тому, что прежде чем невинным людям такие гадские обвинения в лицо бросать, да еще при свидетелях, на себя надо глянуть. Подумаешь – моя милиция… Так и я могу: раз – и готово. Ты думаешь, я такой жизнью доволен? Думаешь, мне это нравится? Мне не надоело смотреть на всех и гадать – кто? Этот или вон тот? И так уже мы до ручки здесь дошли, и так никого калачом сюда не заманишь, никто не едет, все боятся… Ты что, думаешь, мне хочется, чтобы…
– Что? – хмуро буркнул Катюшин.
– Ничего. То самое! А иди ты, – Базис негодующе плюнул. – Лучше бы в глаз ты мне дал, Клим, честное слово, а так… в душу ведь прямо наплевал. Он, видите ли, подозревает меня! Да тебя самого тут все подозревают, понял?
– Друзья, – Катя поняла, что пора вмешаться, – я что-то окончательно потеряла нить вашего жаркого спора. Собственно, что вы друг на друга кричите?
– Как что? Он меня в убийцы записал, посадить хочет. – Базис погрозил участковому кулаком. – Руки коротки. Сам такой, понял? Девчонка-то тогда в церкви нас всех, всех тогда…
– А только вчера Клим говорил мне, что Крикунцова вообще не могла что-то видеть по тем трем убийствам, – примирительно заметила Катя, – ее в это время здесь просто не было, она находилась в интернате, и это можно легко проверить.
Базис осекся, хлопнул себя по бедру.
– Точно! Точно ее не было. Так что ж тогда? – Он гневно сверкнул глазами на Катюшина.
– Если девочка действительно что-то видела, то это может быть связано только с последним случаем – убийством Преториус, – продолжала Катя.
– Ну? – Базис хмурился. – Ну правильно, конечно!
– Но одна из жертв, Светлана Пунцова, действительно часто бывала в вашем гараже, Илья, – тихо сказала Катя. – И все дело в том, что к юным хорошеньким девушкам вы действительно неравнодушны. Я хоть и недолго здесь, но тоже успела это заметить.
– Ну, слабость моя. Ну и что дальше? Убить меня за это, расстрелять? В маньяки записать? Ну, нравятся мне нимфетки, да. Ну, «Лолиту» читал, проникся. Юлька вон моя даже книжку спалила в камине от злости – и смех и грех. Ну и что?
– Ничего, – ответила Катя. – Просто иногда полезно бывает самому выяснить до конца, о чем думают окружающие, но не говорят вслух.
– Да я знаю, что тут про меня болтают, знаю! От зависти все. Покоя им не дает, что я на ноги встал, что дом вон какой отгрохал, что дело у меня свое, что я ни от кого не завишу, что не спился, как некоторые!
– Да не ори ты, – поморщился Катюшин, – и так тошно.
– Тогда, если тошно тебе, давай выметайся из моего гаража. Это моя собственность, и ты быть тут права не имеешь. Ишь ты, подозревает он меня, позорит при людях! Как надо что – мотоцикл свой поганый починить или машину, – так ко мне, а как… Эх ты, – Базис с презрением смотрел на Катюшина, – а еще другом я тебя своим считал!
– Да если бы я тебе другом не был, я б с тобой не тут говорил, а там, понял? – Катюшин кивнул на закрытые двери гаража. – И не один бы, а со следователями.
– Ну да, а сейчас ты просто так, взял ведро помоев и на меня хлобысть… Перед женщиной меня унизил, перед гостьей моей!
Катя повернулась и пошла из гаража. Больше присутствовать при этом она не хотела. Это было как раз то самое, чего в глубине души так боялся участковый Катюшин. Глядя на перекошенное от гнева и обиды лицо Базиса, Катя с тоской поняла, что это только начало.
«Полный мрак, Серега», – объявил Кравченко Мещерскому как раз в ту минуту, когда Катя открывала дверь в свой номер. Кравченко сидел на неубранной постели, Мещерский устроился напротив на стуле возле открытого окна. Со стороны причала все еще доносился вой милицейских сирен.
– Сразу будем вещи укладывать, – спросил Кравченко, завидев на пороге Катю, – или подождем?
– Мы остаемся здесь, – сказала Катя.
Мещерский тяжело вздохнул.
– О чем ты хотела с нами посоветоваться? – спросил он.
– Господи, сначала, конечно, об этом новом убийстве. А теперь даже не знаю, с чего начинать. Представляешь, Чайкин сказал мне, что, оказывается, у Марты и Дергачева, которого вы с колокольни сняли, был ребенок! И куда-то делся. – Катя коротко поведала новости.
– Ну и что? – спросил Кравченко. – К бочке-то с утопленницей какое это имеет отношение?
– Сереженька, – Катя села напротив Мещерского, – ну вот ты что думаешь? Я все сделала, как мы с тобой хотели. Поговорила с Баркасовым – массу сплетен почерпнула. Потом с Чайкиным, вот только что с Ильей нашим – они там в гараже до сих пор с Катюшиным отношения выясняют. Может, еще и подерутся. Если дальше так пойдет и если в поселке еще кто-то умрет, они тут просто есть друг друга начнут живьем от страха и ненависти. Сереженька, ну скажи же что-нибудь. Ведь у тебя бывают эти самые…
– Проблески сознания, – фыркнул Кравченко.
– Озарения, Сереженька. Ведь ты размышляешь о том, что тут творится, о том, что сегодня случилось. – В голосе Кати теплилась надежда. – Ну скажи… Что первое пришло тебе на ум, когда ты сегодня узнал об убийстве?
– Катя, милая, я не дельфийский оракул. – Мещерский грустно улыбнулся. – Честно признаться, я спал как сурок. В девять только от шума за окном проснулся, от сирен. Спустился вниз, а тут Вадька вон меня огорошил… Что первое мне в голову пришло? То, что тот, кто убил эту больную девочку, сильно рисковал. Ему ведь крупно повезло, что Крикунцова была одна и что рядом не было соседей. Но они ведь могли и дома быть. А времени для убийства он на этот раз не выбирал, нет. Он даже не уверен был: правда ли то, что говорила девочка, или это ее больной вымысел. Он, как мне кажется, гадал точно так же, как и мы, – что же она видела, если действительно видела? Но он не стал ни ждать, ни выяснять. Он решил сразу и как можно скорее заставить ее замолчать. И отсюда, мне кажется, напрашивается вывод…
– Какой? – ревниво спросил Кравченко.
– Что совершенно неожиданно для себя он оказался на грани разоблачения. И еще такой вывод, что ему, Катя, есть что терять. Поэтому он рискнул по-крупному, стремясь убрать от греха даже такого вот спорного, ненадежного свидетеля. Чтобы обезопасить себя и по-прежнему быть в тени. И еще я думаю, Катя, вот что, – Мещерский вздохнул. – Смерть Крикунцовой, как бы цинично это ни звучало, ничего сейчас не меняет и ничего не дает. Надеяться на то, что смерть этой бедняги станет отправным пунктом разгадки всего дела, – заблуждение. Ведь тогда в церкви, когда мы с ней столкнулись, это была чистая случайность. Мы там оказались, Крикунцова туда забрела, остальные. Ну а если бы всего этого не случилось? Что бы тогда было? Тогда картина оставалась бы прежней – три фактически серийных убийства девушек на сексуальной почве и совершенно непохожее на них убийство Преториус. И мы бы искали разгадку, располагая лишь уже известными фактами.
– Мы бы вновь и вновь пытались установить, связаны ли эти смерти, – сказала Катя.
– Да, точно. Но теперь у нас еще одно убийство. И тоже непохожее на прежние. Дает ли нам смерть Крикунцовой окончательный ответ о существовании этой связи?
– Я думаю, да.
– Из чего же ты исходишь, решая, что все эти преступления как-то связаны?
– Я чувствую. Сереженька, иначе просто быть не может. Но связь эта лично для меня видится пока только вот в чем: если Крикунцову могли убрать только за то, что она, ненормальная, могла что-то видеть, то и Преториус могли убить по той же самой причине. Но вся загвоздка в том, что Преториус как раз быть свидетелем-то и не могла, потому что…
– Подожди, не спеши. Давай поразмышляем отвлеченно. Я тебя понял: по-твоему, Преториус не могла что-то видеть или знать по трем убийствам девушек, потому что она только что приехала в Морское, никого здесь, кроме Марты, не знала и вообще о происходящем понятия не имела. В том числе и о Водяном. Она просто не успела ничего узнать, так? Но все это мы пока, Катюша, забудем. Если честно, то, по-моему, это вообще не играет никакой роли.
– Как это? Куда-то ты заплыл, Серега, друг. Покороче и пояснее, пожалуйста, – сказал Кравченко.
– Я поясню: чтобы стать свидетелем чего-либо, человеку нужны только глаза и уши. Даже ясный ум для этого не нужен, как мы видим на примере Крикунцовой. Тем более лишними оказываются такие частности, как знание местности или людей, в ней проживающих. Человек может впервые приехать в незнакомый город, проходить по улице и стать свидетелем ограбления банка, запомнив бандитов в лицо.
– Или, как мы, стать свидетелем прыжка с колокольни, – хмыкнул Кравченко. – И все же, Серега, это просто схема.
– А мы и строим схему. Разве нет? Нам важно установить связь в цепи всех этих смертей. И по возможности – логическим путем, а не с помощью Катиной обманчивой интуиции. Где-то в нагромождении уже известных нам фактов, домыслов, сплетен, улик должно скрываться рациональное зерно. Главное – зерно. Сейчас все внимание вроде бы концентрируется на смерти Крикунцовой, но…
– Что? – спросила Катя. Плутания Мещерского начали ее утомлять.
– То, что она умерла, – это ведь тоже случайность. Ведь она не была избрана, намечена убийцей в качестве очередной жертвы, нет. Она прежде вообще не представляла для него никакого интереса. Она поплатилась жизнью за то, что случайно привлекла к себе его внимание одной своей абсурдной фразой, что «и ее кто-то там зарежет, как и ту, другую». Если она даже что-то и видела там, на пляже, она даже не сумела в силу своей болезни рассказать об этом.