- Дай-то Бог, Юрий Сергеевич. - Только и вздохнул профессор. - Дай-то Бог…
***Апрель 1942 г. Узбекистан. Ташкент…
…У этой молоденькой девушки, этим шедшей этим теплым солнечным утром по улице Ташкента, по набережной вдоль реки Салар, был какой-то странный взгляд…
Ей оставалось пройти еще всего-то несколько десятков метров и свернуть, потому что впереди был один из основных городских каналов Бурджар, пройтись немного до моста, перебраться на другую сторону канала, а там… Еще несколько десятков метров и она войдет в калитку своего нового дома, но…
Девушка не торопилась добраться до своей скрипучей панцирной кровати и завалиться на нее, забывшись в тяжелом сне, хотя и было заметно по ее походке, что она смертельно устала…
Да только…
Никакая усталость, и ни даже война, шедшая уже столько месяцев, так и не сумели убить в ней молодую девушку, и ее умение удивляться и радоваться даже самым маленьким радостям…
Нет, она не «летела» - на это у девушки попросту небыло сил - она шла очень медленно, так, словно ей никуда вовсе не нужно было торопиться, и она вдыхала полной грудью свежий, пока еще не успевший накалиться под азиатским солнцем, утренний апрельский воздух…
Кругом зеленели раскидистые чинары и высоченные пирамидальные тополя, пели какие-то птички в их ветвях. Где-то, совсем рядом несла свои воды река Салар… На ярко-голубом небе небыло ни единого облачка, и оно казалось чистой, свежевыстиранной простыней, на которую хотелось броситься плашмя, всем телом, да так и утонуть в ее чистоте…
Прохожих в этот ранний утренний час, а было что-то около половины седьмого утра, на улицах почти небыло, а те редкие, которые и встречались, спешили по своим неотложным делам с сосредоточенными и совершенно невеселыми лицами…
Было уже довольно тепло, около 20 градусов, но солнце еще не успело стать безжалостно жгучим. А воздух, щедро орошаемый влажными испарениями Салара, был так похож на тот, родной, киевский, что…
Она на несколько минут даже забыла, что идет не по такой знакомой с самого детства набережной Днепра…
Да…
Теперь, этот поистине восточный город, четвертый по величине, после Москвы, Ленинграда и Киева, напоминал со стороны именно эти города…
Своими жителями…
Теперь в Ташкенте, странное дело, встретить на улице прохожего мужчину или женщину с настоящими, узбекскими чертами лица было едва ли не так же сложно, как в российских, белорусских и украинских городах еще год назад… Теперь на улицах Ташкента встречались, едва ли не повсеместно, сплошь славянские лица - русские, белорусы, украинцы…
Рабочие, служащие, выздоравливающие после ранений, курсанты Ташкентского военно-пехотного училища…
Складывалось впечатление, что за полгода геополитическая карта сместилась, и европейцы попросту переехали сюда, в Узбекистан… Теперь Ташкент был самой настоящей Меккой, местом паломничества и жительства для славянских народов, которых сорвала с насиженных мест война… …Девушка потянулась немного, подняв обе руки вверх и встав на цыпочки, и тихо проговорила:
- Ах-хо-ро-шо-о-о!..
Проходившая мимо пожилая узбечка понимающе улыбнулась девчушке, а та… Ей в одну секунду стало так стыдно перед этой женщиной, за свою «слабость», что она тут же покраснела до корней волос:
- П-простите… - Произнесла она запинаясь.
Да только женщина, спешившая куда-то по своим делам, ее уже не услышала - ей было не до извинений девушки. Да, собственно, и за что извиняться-то?..
Девушка посмотрела ей вслед, и произнесла негромко:
- Дура! Какая же Машка дура!..
Она торопливо прошла несколько шагов, и остановилась около деревянной скамейки, словно решая сеть на нее, или идти дальше… Идти больше никуда не хотелось, и девушка присела под тенью чинары на теплые деревянные бруски лавочки…
- Мы немножко посидим, и пойдем! - Проговорила она негромко толи сама себе, толи своей округлой упругой попке, а может и вовсе этой скамейке. - Совсем немножко! А то от этих лекарств за всю ночь, уже голова кружится… Еще немного и грохнусь прямо посреди улицы…
Она облокотилась на удобную спинку лавочки, еще раз глубоко вдохнула полной грудью свежий утренний воздух, прикрыла глаза, чтобы насладится окружающим теплом и покоем, и…
Может быть, задумалась, глубоко погрузившись в свои воспоминания, а может быть, ее накрыл своим мягким покрывалом сон человека, который отработал тяжелую трудовую смену, но…
***…Июль 1941г., Киев… …- Значит так, Мария! - Женщина говорила строго по-мужски. - Ехать долго - путь до Саратова не близкий, но ты мне обещай, что обязательно доберешься к тете Тоне!
Лет, что-то около 40-ка по возрасту или немного меньше, одетая в военную форму, да к тому же с «треугольничками» младшего сержанта в петлицах гимнастерки, эта женщина, и так довольно широко известная в узких спортивных кругах своим крутым нравом, теперь, в военной форме, вызывала безоговорочное уважение, и даже некоторый трепет…
Она смотрела суровым взглядом на девчушку лет шестнадцати, и этим взглядом требовала подчинения и повиновения!
Да только…
Видимо у девчонки были свои планы:
- Ма! - Фыркнула она, словно молодая кобылка. - Ну, объясни мне! Объясни, почему я должна уезжать из дому, за тридевять земель, аж в какой-то Саратов, к троюродной тетке, которую и видела в своей жизни всего-то один раз! Она же мне практически чужой человек! Да и не помню я ее совсем!!!
- Антонина Петровна не «чужой человек», а моя троюродная сестра! - Проговорила наставительно женщина. - И она наверняка поможет своей племяннице! Ты только письмо мое к ней не потеряй! Мы очень дружны были в молодости!.. Правда потом жизнь нас разбросала немного… Но это ничего не значит! Теперь даже чужие будут помогать друг другу, не говоря уж о родне! Главное - не потеряй письмо! И адрес запиши еще раз, и запомни, как самую важную клятву! Поняла, егоза?!!
Девушка подняла на женщину полные слез глаза, и тихо проговорила:
- А ты, ма? Как папка наш? Пойдешь на фронт? Может, лучше, вместе в этот Саратов поедем, а?
- Мария! - Женщина подняла ладонью лицо девушки, так чтобы посмотреть в ее глаза. - Тебе шестнадцать лет, и ты уже взрослый, самостоятельный человек! Что это я слышу - девчачьи страхи?!! Как у шестилетней девочки? Так тебе не шесть, а шестнадцать! В твоем возрасте в некоторых странах девушки уже замужем давно!.. Или может быть, ты уже успела забыть все то, чему я тебя учила всю жизнь? Забыла?
- Нет, ма… Я все помню…
- А вот я тебе напомню еще раз - ничего не бояться, не нервничать ни при каких обстоятельствах, держать свои переживания в кулаке, и всегда доводить начатое дело до конца! Правильно?
- Правильно… - Всхлипнула девчушка.
- А раз правильно, то твое сейчас самое главное дело - добраться до Саратова к Антонине! - Отрезала женщина.
- А ты пойдешь на фронт?
- Пойду, Маша… Вот сейчас твой поезд отправится, а через час и мой эшелон… Я хоть со спокойным сердцем поеду…
- Но зачем тебе воевать, ма? Ведь у нас уже папка воюет!
- Твой отец, Мария! - Голос женщины, уже было немного смягчившийся, опять стал суровым. - Капитан пограничных войск! Начальник заставы! Кадровый офицер! И поэтому воевать с фашистами - это его прямая обязанность! Это его профессия, Маша, его этому специально учили!.. И он для этого Присягу принимал!
- Но тебя же не учили воевать, как папку! И Присягу ты не принимала!
- Не учили! - Согласилась женщина. - Но зато я получше иных знаю, как обращаться с оружием! Не тебе, моей дочери, об этом рассказывать! А Присяга, милая моя трусишка-всезнайка, она в душе, в сердце каждого из нас должна быть!.. Так?
- Так…
- А раз так, то я и должна идти на фронт!
- Но почему должна?
- Да хотя бы потому, что если не сама буду воевать, то, по крайней мере, буду учить недотеп и вчерашних интеллигентов правильно обращаться с оружием и метко стрелять! Вот как тебя учила…
- Учить? - Удивилась девушка.
- А ты что думала, что все те, кто идут добровольцами на фронт имеют первый разряд по стрельбе, как ты в свои шестнадцать лет? - Грустно улыбнулась женщина. - Ты ошибалась, Мария Степановна!.. Многие хотят воевать против фашистов, но некоторые из них винтовки в руках даже никогда не держали! А тут одного желания и патриотизма мало!.. Оружие знать надо, чтобы его по назначению использовать, да не просто так, а с толком и пользой…
- Так я тогда тоже, хочу… Добровольцем!.. Я-то с оружием обращаться умею, ма! Ты же сама меня научила!..
Девчушке на секунду показалось, что она нашла ту единственную, «спасительную соломинку», которая убережет ее от отъезда, но… Эта соломинка тут же, сию же секунду, безжалостно, и даже почти грубо, была сломана женщиной в военной форме:
- Умеешь, не спорю! - Проговорила женщина, и как отрезала. - Только ты, Мария Степановна, еще совсем сопля зеленая, что бы на фронт в шестнадцать лет идти!
- Мне в сентябре уже семнадцать будет!
- А в армию берут в восемнадцать! Совершеннолетних! Так что даже и не думай об этом!.. А через год, глядишь, все это безобразие и закончится!..
- Т-ту-ту-у-у-у-у-у-у! - Раздался гудок паровоза вначале эшелона.
- Все, Машка! Иди! А то без тебя уедут! - Проговорила женщина.
Девушка бросилась ей на шею, расцеловала все лицо от подбородка до лба, потом схватила фанерный чемоданчик, узелок с продуктами, и бегом рванула к вагону, который уже сдвинулся с места, получив на прощание от матери шлепок ладони по заднице, и напутственные слова:
- Доберись до Антонины, Машка! Обязательно доберись! И не вздумай своевольничать - ты мне свое слово дала!..
Она посмотрела вслед голубенькому ситцевому платьицу, мелькнувшему в тамбуре, оглянулась воровато, и… Еле заметным движением перекрестила отъезжающий поезд:
- С Богом, доча… Береги себя… …До Саратова тот эшелон с эвакуированными так и не добрался…
Он де доехал даже до Курска… …Через несколько часов после отбытия из Киева этот беззащитный эшелон разбомбили немецкие «Юнкерсы» - легкая была добыча…
И начались Машины мытарства…
Где пешком, где на попутках, ночуя в случайных домах у случайных людей, которые соглашались взять ее на постой на ночь просто из жалости, такой потерянной казалась Маша… А иногда и просто прикорнув под кустом в лесу или лесопосадке… Перекусывая где яблоками из теперь уже бесхозных, а некогда колхозных, садов, или картошкой, украдкой выкопанной ночью с совхозного поля, а иногда и просто несколькими спелыми, но такими сухими и невкусными, зернами пшеницы, натеребив их ладошками прямо из колосков…
Маша упорно шла на восток…
«…Я дойду! Обязательно дойду!.. Я же дала маме слово комсомолки! - Уговаривала она сама себя. - Дойду, поздороваюсь с тетей Тоней, и запишусь добровольцем на фронт! Но сначала дойду!.. Чтобы ма потом не могла сказать, что я не держу своего слова!.. Только дойти бы… Только бы сил хватило…» …Дни в этом странном марафоне сменялись другими, и были похожи, как братья близнецы…
Где-то, между этими днями, был оставлен в какой-то лесополосе опостылевший чемодан, который теперь «весил» несколько тонн…
А Маша все шла и шла, продолжая начатый на Киевском вокзале свой путь…
Щупленькая, невысокого роста, с наивным детским лицом и грязными бантиками в спутавшихся косичках, она похудела за это время настолько, что теперь ей нельзя было дать и четырнадцати лет… И ее, такую одинокую и беззащитную, жалели совершенно чужие люди… Ее немного подкармливали, давали ночлег, и отправляли с оказией дальше на восток… …В конце концов она добралась сначала до Тамбова…
Потом, пробравшись аки тать в ночи, на какой-то эшелон, эвакуировавшем какой-то секретный, оборонный завод, из какого-то города, она больше суток тряслась на платформе лежа рядом с огромным фрезерным, или каким-то иным, станком, укрывшись под его брезентом, и…
Через месяц всех этих мытарств, Маша добралась, наконец, до Воронежа…
Где ее благополучно и взяла под белы руки прямо из-под брезента военизированная охрана эшелона и препроводила к коменданту железнодорожной станции… …- Ну, и кто ты такая есть, скажи-ка на милость? - Проговорил уставший комендант, разглядывая чумазую девчонку. - Может ты диверсант?
- Я не диверсант… - Промямлила девчонка.
- А откуда я это знаю? Охрана тебя сняла с литерного поезда, перевозившего стратегически важный, секретный груз!.. - Пожилой комендант, видавший за последнее время такое уже не раз, давно понял кто она такая, но специально нагонял серьезности, чтобы нагнать девчонке побольше страху и, впоследствии, избежать ненужных ему проблем и, тем более, забот - своих «с головой» хватало. - А пробраться на такой, усиленно охраняемый эшелон - это ж надо, как минимум, иметь специальную подготовку! Вот я и думаю… А не отправить ли тебя в НКВД, а?.. Пусть они там разберутся, кто ты такая есть!..
- Не надо меня… - Промямлила Маша. - Не надо меня в НКВД… Пожалуйста!..
- А с чего это не надо? - Прищурился комендант. - А может ты какую диверсию на железной дороге удумала?
- Я никакая не диверсантка… Просто к тетке еду, в Саратов… Я - наша!!!
- А из далече ли едешь?
- Из Киева…
Комендант задумчиво потер ладонью заросший седой щетиной подбородок:
- Вона как… Тогда тебя, тем более, в НКВД надо отправить… Для детального разбирательства… Киев-то… Под немцами уже давно…
И тут произошло то, чего комендант никак не ожидал:
- Не может такого быть! - Взвилась девушка. - Вы врете! Вы все врете! Не могли немцы Киев взять!.. Вы!.. Вы!.. Да вы просто провокатор!!! Да это вас, за такие слова в НКВД отправить надо!!! Этого просто не может быть!!! Никогда!!!
И такой огонь был в ее словах, такая сила и уверенность в своей правоте, что комендант…
- Ты когда из Киева-то выехала, дочка?
- Месяц назад…
- И что?
- Разбомбили нас… Даже до Курска не доехали…
- И ты все это время?..
- Мне мама наказала до тетки добраться, до Саратова… А я пообещала, что доберусь… Вот и…
- Так это ты, от Курска до Воронежа пешком, что ли, добиралась?!! - Поразился комендант. - А ты хоть знаешь, сколь сотен километров ты пехом прошла, девочка?
- Много, наверное… - Проговорила Маша устало. - Я не знаю - у меня карты нет… Куда люди показывали - туда и шла…
И девчушка как-то совсем уж обреченно посмотрела на пожилого коменданта:
- У меня отец - офицер-пограничник, на польской границе начальником заставы служил… Мама - добровольцем на фронт ушла… А перед тем меня из Киева к тетке отправила… А теперь вы меня с поезда сняли… Видать опять придется мне пешком идти… - И тут что-то такое случилось в глазах этой девчонки, и они блеснули стальным блеском. - Только я все равно доберусь до этого Саратова! Поздороваюсь с тетей Тоней, и… Уйду на фронт!!! Как мои папка и мамка, фрицев бить!!! …Наверное, была какая-то необъяснимая сила в словах этой исхудавшей, щуплой, чумазой девочки, потому что комендант… Он посадил ее на тот же эшелон, с которого ее и сняли… Только теперь Маша ехала на восток, к своей цели почти с комфортом - начальник поезда, узнав от коменданта историю ее «одиссеи», определил Машу до Саратова в одно из купе «штабного вагона»… Где она и проспала почти сутки…
***…Конец августа 1941 г., Саратов… …Она сидела, опершись спиной о кирпичную стену железнодорожного вокзала, погрузившись в свои тяжкие думы:
«…Ну, что, Машаня? Добралась до тетки? И что теперь? Куда идти-то теперь? Что делать? - Она откинула голову назад, прислонив затылок к холодной кирпичной кладке. - Ни родных, ни близких, ни друзей… Никого! Пустыня!..»