Капитолина грустно посмотрела на этого парня, который появился в Уссурийске вместе со своей семьей только месяца полтора назад, когда прибыл эшелон с эвакуированными из Воронежа гражданскими жителями.
Капа жила со своей престарелой матерью на самой окраине города в, хоть и не большом, но довольно основательно построенном, доме, вот и подселили городские власти им эту семью, «попросив» немного потесниться… А они приняли эвакуированных с радостью - все веселей, чем вдвоем…
Теперь по дому бегало двое донских казачат, десяти и семи лет, Егор и Иван. Самый старший, Василий, все пытался помогать Капитолине по хозяйству. А матери девушки теперь было с кем погрустить о жизни и женской доле - муж казачки Марии, глава всего этого семейства воевал где-то на фронте в казачьем кавалерийском корпусе… …И вот теперь, в этот раз, Василий сумел-таки уговорить девушку взять его с собой на охоту - было самое время для охотников-промысловиков, выходящих на соболя. Они и в самом деле вот таким способом помогали армии.
Капитолина была права - соболиный мех, это «мягкое золото», шел на нужды фронта…
За эту уникальную пушнину шли через Атлантику по «Ленд Лизу» большие транспорты их Соединенных Штатов в порты Мурманска и Архангельска, перевозившие в своих огромных трюмах «Аэрокобры», на которых потом воевали советские летчики-истребители, легковые джипы «Виллисы», и тяжелые «Студебеккеры», которые могли перевозить в своих кузовах побольше груза, чем родные «полуторки». Не говоря уже о том, сколько прибывало на этих транспортах американской тушенки, сгущенного молока в жестяных банках, яичного порошка, бобов, зерна в мешках и других продуктов для нужд фронта!.. Помощь эта от союзников, хоть и не бесплатная, была практически неоценимой для страны, которая изо всех сил отбивалась от сильного и кровожадного врага…
В общем, девушка делала свое дело, как умела, а паренек, как умел, ей помогал… …Потом, через двое суток, когда они вернулись в Уссурийск, Капа сдала в заготконтору пять свежих соболиных шкурок и несколько беличьих и куньих шкурок…
Старый приемщик пушнины, некогда знаменитый на весь край охотник, бережно и очень внимательно осмотрел, ощупал шкурки и поднял свои раскосые глаза на девушку:
- Ты, как всегда, молодец, дочка… - Проговорил он каркающим сиплым голосом. - Научил тебя кое-чему твой отец, научил… Жаль только, что не может видеть теперь, какую охотницу вырастил - будь проклята та росомаха!.. А какой знатный промысловик был!.. Мой лучший ученик!..
- Теперь я вместо него, дедушка Игнат… - Проговорила Капа, и посмотрела в слезящиеся глаза старика. - Соболя-то много добыли?
- Есть немного, дочка… Есть… - Ответил старик, и бережно взяв соболиные шкурки, понес их куда-то внутрь склада. - И соболь есть, и лиса есть, и рыжая, и «черно-бурая», и горностай, и белка… Есть, нашей артели отдать в центральную заготконтору… Что-то мы сдадим, что-то из Приморья охотники набьют, что-то с Камчатки придет… Да и в Якутии мужички не сидят сложа руки… Наберется мех, дочка… Наберется…
Капа подождала, пока старик вернулся, и записал в толстенный гроссбух аккуратными буквами ее имя и те шкурки, что она принесла с охоты, и спросила:
- Что нового слышно, дед Игнат? Меня почитай неделю в городе небыло, может от каких-то новостей отстала?
- А что может быть нового, Капитолина, когда война идет?.. - Вздохнул старый охотник. - Только и слышно, что то один город оставили, то другой… Эх!.. Если бы я, хоть чуть-чуть, помоложе был бы!.. В Гражданскую нас, местных промысловиков-охотников, «беляки»-то боялись!.. Как собрались всей артелью, так… Враг, он же не соболь и не горностай - ему не обязательно пулю точно в глаз класть, чтобы шкурку не попортить!.. Мы тогда тех шкурок много попортили, дочка!.. Погуляли на славу!..
Девушка вздохнула, улыбнулась грустно и пошла к двери:
- Ладно уж, Аника-воин… - Прошептала она, а потом обернулась и проговорила громче. - До свиданья, дед Игнат! Не болей! Пойду я…
- Иди, дочка, иди… И тебе не хворать!.. …Капа вышла из дверей большого деревянного ангара склада, и пошла по уже давно привычному «маршруту», сложившемуся несколько месяцев назад. Она теперь постоянно проделывала этот путь после возвращения с промысла: «заготконтора - военкомат»… …- Опять ты?!! - Рявкнул военком. - Я же приказал тебя не впускать в военкомат!
- Так, а меня попробуй не впусти! - Улыбнулась Капа в ответ, и показала довольно увесистый для девушки, крепкий кулак. - Я щас этому вашему «охраннику» набросала немного, так он бежал от меня быстрее своего собственного визга…
- Под арест пойдет! На гауптвахту!.. - И военком с силой хлопнул ладонью по крышке письменного стола, за которым сидел, да так, что аж пыль взвилась. - Была б ты мужиком, Капитолина, я б тебе уже и сам набросал бы! За все твои кренделя!..
Лет 40-ка, в военной форме с двумя «шпалами» майора в петлицах, и орденом «Красное Знамя» над кармашком форменной гимнастерки, военный комиссар Уссурийска был довольно видным мужчиной. Высокий, широкоплечий, с благородными седыми висками, орлиным взглядом и умными глазами…
Что называется «завидный жених для молодой вдовушки»…
Он мог бы быть ярким примером, почти, как с плаката, каким должен быть настоящий офицер Красной Армии, если бы не… Пустой правый рукав его гимнастерки - наследие Гражданской войны…
- Вот скажи, на милость, Яровая! Почему, как ты не появляешься в военкомате, так у меня обязательно пара-тройка бойцов потом ходят с «фонарями» на роже? Да не просто «фонарями»! У них же после твоих посещений все рожи синие!
- Так ведь пускать же не хотят! К вам! - Ответила девушка и задумчиво посмотрела на свой кулак. - Да и не мужик я, сами же сказали, Николай Иванович… Мне сдачи давать не положено - засмеют ведь потом… Да и какие они бойцы?!! Все больные сплошь…
- То не твоего ума дело! Девчонка!!! - Рявкнул военком. - А не пускают, потому что выполняют мой приказ! А приказ прост - Капитолину Яровую не пускать в военный комиссариат даже на порог! А ты что? Опять своевольничать вздумала!
- Так я же по делу, товарищ военком!
- Знаю я твое дело! Наслышался уже! Опять на фронт проситься будешь…
- И буду! - Набычилась Капа. - А что я? Хуже других? Я вас измором возьму, Николай Иванович!.. И вы меня все равно отпустите!..
- Не отпущу! - Майор опять с силой шарахнул ладонью по столу. - Не отпущу и точка! На тебя государственная бронь наложена, Яровая! Ты - лучший охотник-промысловик!.. Кто будет выполнять госзаказ по заготовке пушнины, если ты на фронт уйдешь?
- Так ведь, есть же и другие промысловики! И они очень хорошие охотники!
- И все на фронт просятся! Только они хоть мужики! Опытные люди! А ты? Сопля зеленая! Сколько тебе лет? Вот скажи мне!
- Восемнадцать уже… Три месяца уже как!.. - Проговорила Капа угрюмо. - Как в тайгу на соболя да на горностая в одиночку ходить, так нормально - возраста хватает, а как на фронт, так: «Малая еще, да к тому же девушка!»… Обидно мне, товарищ военком! Очень обидно!..
Майор посмотрел на девушку, которая подошла к двери кабинета и взялась за ручку, и проговорил спокойным тоном, словно и небыло только что всей этой перепалки:
- Жаль мне тебя, Капа… Я ж с отцом твои дружил… А теперь я как бы в ответе за тебя… Ну зачем тебе этот фронт? Ты своим метким глазом фронту здесь помогаешь поболе, чем кто другой в иных местах!..
Девушка резко развернулась на эти слова, и посмотрела майору прямо в глаза:
- Правильно! Метким глазом! Сами сказали! - Проговорила она с горячностью. - А вы представляете, дядя Коля, сколько я немцев могу положить, со своим метким глазом? Мне, вон, только сейчас дед Игнат сказал, что враг не пушной зверь и его шкурку беречь не обязательно - только бери да стреляй промеж глаз!.. Я же охотница! Неужто не попаду?!! Да я их там, на фронте, столько набью, сколько мой отец за всю жизнь на промысле пушнины не настрелял!
Майор посмотрел на девушку по-отечески, и произнес тихо:
- Дура ты, Капитолина… Хоть и умная девка выросла!.. А все равно дура… Там тебе на тайга!.. Там тот «зверь» тоже огрызаться будет… Да не зубами, а свинцовыми пулями…
- А я все равно уду! - Упрямо пробурчала девушка. - Вот возьму, сяду на паровоз, доеду до Хабаровска, а там!.. Да такую, как я, сразу же в армию возьмут!
- Только попробуй!.. - И что-то вдруг изменилось во взгляде военкома и он даже прищурил один глаз и наклонил набок голову. - А ну-ка… Скажи-ка мне, раз ты такой стрелок-охотник хороший, как говоришь… Когда заканчивается промысел на пушного зверя?
- Так… Смотря, на какого…
- А на соболя, к примеру?
- Так пока снег лежит… В этом году, думаю до конца марта можно будет за ним в тайгу ходить… - Ответила девушка задумавшись. - А потом соболь линять начнет… Да и другой зверь тож… А пока.. Не меньше месяца еще, дядь Коль!
- Ага!!! - Обрадовался военный комиссар, и строго посмотрел на девушку. - Значит вот так мы с тобой, Капитолина Яровая, и поступим! Ты будешь помогать фронту, добывая пушнину, до самого конца промыслового сезона! До конца марта! Ты сама мне только что это сказала!
- Так, я это… - Капа уже поняла, что попалась в ловушку, расставленную майором. - Я же и ошибиться могу!.. Я же за погоду отвечать не могу!..
- А вот это меня уже не интересует! - Отрезал военком. - Слово, не воробей - выпустила, не поймаешь!.. Сказала сама, значит, так тому и быть!.. И даже не пробуй меня обмануть - не получится!
Он встал из-за стола, и проговорил жестко, с металлом в голосе:
- А теперь идите, комсомолка Яровая! Добывайте «золото» для фронта, и не докучайте мне своими просьбами! До самого конца марта!!! А заявитесь раньше, я передам вас в НКВД, как человека, который саботирует работу военного комиссариата!..
- Это не хорошо, Николай Иванович…
- Это правильно! - Отрезал майор. - Закончится сезон, отработаешь свое в тайге на благо Родины, тогда и приходи!.. В конце марта!!! И иди отсюда, хоть на все четыре ветра!.. Все!!! А теперь вон отсюда, Яровая! Или я вызову вооруженный конвой, который выбросит тебя из военкомата, и не посмотрит на то, что ты девушка! Тебе все понятно, Капитолина?!!
- Папа набил бы вам лицо, дядя Коля, если бы услышал, как вы разговариваете с его дочерью! - На глаза девушки навернулись слезы.
- Твой отец, и мой друг, если бы был теперь жив, пожал бы мне мою единственную руку! Потому, что понял бы, почему я так с тобой разговариваю! - И он в третий раз грохнул ладонью по крышке стола так, что, казалось, задребезжали стекла. - И даже не смей заявиться сюда раньше, Капитолина! Сама знаешь - мое слово кремень!.. Видит Бог - я этого не хочу, но я посажу тебя под замок на гауптвахте! Так и знай! Все! Свободна! У меня куча работы!!!
- Только потом вы от меня уже не отвертитесь, товарищ майор! - Капа по-мужски утерла выступившие из глаз слезы кулаком, и вышла из кабинета, бросив напоследок, словно угрожая. - А я приду! Обязательно приду, товарищ военком! Даже не сомневайтесь!.. …Она шла по заснеженной улице Уссурийска к своему дому, прикрывая лицо от колючего ветра ладонями, и бормотала на ходу под нос:
- Ладно, дядя Коля!.. Ладно!.. Пусть так… Но только я вам попомню ваши слова, товарищ майор, через месяц, если опять какую отговорку придумаете! Обязательно попомню!.. - Она даже погрозила сжатым кулаком в пустоту. - Весь ваш поганый военкомат разнесу, и уеду!.. Вот возьму, сяду на поезд, и уеду!.. В Хабаровск или Читу! Там-то уж меня с руками и ногами заберут - такие стрелки, как я на фронте как воздух нужны!.. Похожу на зверя еще месяц, и все!!! И только попробуйте мне тогда отказать, товарищ военком! Капитолину просто так злить не стоит!..
***Апрель 1942 г. Москва…
…- Но, папа!!!
- Ольга!!! Ты достаточно воспитанная девочка! Не зли отца! - Проговорил человек с благородной внешностью и седой ухоженной бородкой «La Espanola»…
Он очень напоминал… Да если бы Сервантес, когда писал одиссею своего Дона Кихота, увидел бы этого человека тогда, то… А может быть все происходило наоборот, и именно этот мужчина полувекового возраста, представляя себе того рыцаря, «без страха и упрека», отрастил и себе такою же бородку, и такие же усы, которые поседели с годами и стали походить на припорошенные снегом или инеем…
- В Университете только-только опять начались занятия! - Говорил мужчина, сверкая стеклами пенсне. - Сейчас только конец апреля, Ольга… Через два-три месяца весь университет, те последние факультеты, которые остались в Москве, будут эвакуированы на Урал… Нам тоже придется туда поехать, так как я ведущий преподаватель, профессор кафедры… Там ты, дочка, в спокойной обстановке сможешь закончить свое обучение… …Немного отвлекшись от основного повествования, надо сказать, что… …С октября 1941 года Московский Государственный Университет имени М.Ю. Ломоносова находился в эвакуации… Сначала, осенью 41-го, часть его факультетов была эвакуирована в Ашхабад, а с лета по октябрь 1942 года другая часть факультетов была вывезена из Москвы в Свердловск…
В Москву университет вернулся только весной 1943 года…
Но!.. Занятия с оставшимися в столице студентами, не пожелавшим оставить Москву в тяжелый период, возобновились, по некоторым отдельным дисциплинам, уже в феврале 1942-го, сразу же после разгрома фашистских полчищ под Москвой в декабре 1941 года… …- В спокойной?!! - Вскипела девушка и ее красивые зеленые глаза стали метать молнии. - Да как ты, ученый с мировым именем, да просто советский человек вообще можешь говорить такое, папа?!! Когда вся страна воюет! Когда ты сам отказался полгода назад уезжать из Москвы, рассказывая всем и каждому, что патриот и не оставишь столицу в такой трудный момент! Ты предлагаешь своей дочери отсидеться в тылу и «в спокойной обстановке закончить образование»?!! Да как же тебе не стыдно такое говорить, папа!!!
Красивая, стройная и довольно высокая, с точеной, словно из-под резца талантливого скульптора фигурой, с копной светло-рыжих волос, она всегда пользовалась повышенным вниманием и успехом у мужчин…
Выросшая в почти инкубаторских условиях, Ольга никогда не тяготилась этой, родительской заботой, потому что считала, что именно так и должно быть… И для единственной дочери никогда ничего не жалели и ни в чем не отказывали - все ее желания или капризы были едва ли не законом для ей пожилых родителей…
Большая профессорская квартира всегда была полна народу! Сюда захаживали и отцовские ученики, которые уже и сами успели стать довольно известными учеными с докторскими степенями.
Бывали здесь, в гостях у профессора, и молодые талантливые аспиранты… Которые потом приходили сюда все чаще и чаще, и все понимали, что они посещают уже не столько профессора Рублева, чтобы осудить с ним какую-то научную проблему или гипотезу, а чтобы лишний раз полюбоваться его дочкой…
Да и не одиноки они были в своих стремлениях эти «будущие советские ученые с мировыми именами» - Ольга Рублева, не по семнадцати годам развитая, вполне сложившаяся девушка, привлекала, манила к себе взоры не только «книжных червей, грызущих гранит науки»… Бывали здесь и молодые дипломаты, дети высокопоставленных руководителей… И известные всей стране Народные Комиссары… А «всесоюзный староста» дедушка Калинин, так просто и открыто восторгался ее красотой, и все сетовал шутя, что он не моложе лет на тридцать…
Бывали в этих стенах и люди военные… И именно Валерий Чкалов, будучи другом семьи, своим авторитетом помог Рублевым избежать ареста в 37-ом… А уж Владимир Коккинаки, настоящий национальный герой СССР, и, абсолютно заслуженно, Герой Советского Союза, тридцатишестилетний летчик-красавец в 40-ом году так просто заявил, сверкая широкой белозубой улыбкой, что дождется зимы 42-го, Ольгиного совершеннолетия, и украдет девушку, как настоящий джигит, если ему не отдут ее в жены добровольно…