– Гэбби, ты не звонила мне почти три недели. Почему...
– Я не могла. Я... кое-чем была занята. Темпе, мне нужна твоя помощь.
Раздался приглушенный шум: по-видимому, она переложила трубку в другую руку. По звукам игравшей где-то вдали музыки, чьим-то голосам и какому-то металлическому стуку я поняла, что она звонит из увеселительного заведения. Я отчетливо представила ее у телефонного аппарата, вглядывающейся в окружающих людей беспокойными, испуганными глазами.
– Где ты?
Я взяла ручку из кучи рассыпавшихся на моем столе письменных принадлежностей и принялась крутить ее в руке.
– В ресторане. "Чудесная провинция", на углу Сен-Катрин и Сен-Лоран. Приезжай и забери меня, Темпе.
Шум на заднем плане усилился. Голос Гэбби звучал все более встревоженно.
– Гэбби, у меня был ужасно тяжелый день, а ты всего в нескольких кварталах от своего дома. Может...
– Он собирается меня убить. Я больше не в состоянии удерживать ситуацию под контролем. Мне казалось, я справлюсь одна, но это невозможно. Я должна спастись. С ним не все в порядке. Он опасен. Он...
Ее голос все повышался, и я поняла, что с Гэбби вот-вот случится истерика. Неожиданно она замолчала, договорив последние слова по-французски. Я перестала крутить ручку и, глянув на часы, выругалась про себя. Было пятнадцать минут десятого.
– Хорошо, примерно через четверть часа я подъеду. Жди. Я остановлюсь на Сен-Катрин.
Мое сердце неистово колотилось, руки дрожали. Я выскочила из офиса и, практически не чувствуя ног, помчалась вниз. Я ощущала себя так, будто залпом выпила подряд восемь чашек крепкого кофе.
7
Я в волнении ехала домой. Стемнело, но город ярко освещали огни. Окна домов в районе, окружавшем здание полиции провинции Квебек со стороны востока, сияли мягким светом, тут и там вечернюю тьму разбавляла мерцающая телевизионная синева. Люди сидели на балконах, на ступенях крылечек, на вынесенных во дворы стульях. Болтали, потягивали прохладительные напитки, наслаждаясь обновляющей вечерней прохладой после жаркого дня.
Я завидовала их уюту, жаждала поскорее вернуться домой, съесть вместе с Берди бутерброд с тунцом и лечь спать. Естественно, мне хотелось убедиться, что с Гэбби все в порядке, но я была бы рада, если бы домой она все же поехала на такси. Меня пугала перспектива наблюдать ее истерику. Я чувствовала облегчение, дождавшись наконец от нее звонка. Страх за Гэбби. Раздражение, вызванное необходимостью ехать в Мейн. В общем, во мне все смешалось.
Я поехала по Рене-Левеск, затем свернула направо, оставляя позади Китайский квартал. В этом районе почти все магазины были уже закрыты, владельцы последнего открытого упаковывали что-то в коробки и вносили вовнутрь рекламные щиты.
Передо мной лежал Мейн, тянущийся вдоль бульвара Сен-Лоран к северу от Китайского квартала. На Мейне полно магазинчиков, бистро и дешевых забегаловок. Сен-Лоран – его главная коммерческая артерия. Отсюда он лучами расходится в стороны, превращаясь в сеть узких улочек, застроенных убогими домишками, что сдаются по низким ценам. Французский по темпераменту, Мейн всегда представлял собой многокультурную мозаику, в которой сосуществуют, но не смешиваются, подобно отчетливым запахам из магазинов и булочных, разные языки и этнические группы. Сен-Лоран от порта до самой горы заселяют итальянцы, португальцы, греки, поляки и китайцы.
Когда-то Мейн считался в Монреале основной перевалочной станцией для эмигрантов. Вновь прибывшие, привлеченные дешевым жильем и близостью соотечественников, поселялись именно здесь для изучения канадских обычаев. Входя в незнакомую культуру, они держались вместе и оказывали друг другу всяческую помощь. Некоторые из них, выучив английский и французский, добивались определенных успехов в делах и переезжали в иные районы. Другие оставались здесь – может, потому, что чувствовали себя увереннее в уже привычной обстановке, или просто были не в состоянии начинать новую жизнь. Сегодня это скопление консерваторов и неудачников пополнилось отрядом разложившихся элементов и хищников – людьми, отверженными нормальным обществом, и теми, кому поиздеваться над другими доставляет удовольствие. Посещают Мейн и аутсайдеры – с разными целями. Кому-то нужно закупить оптом партию какого-нибудь товара, кому-то – съесть дешевый обед, напиться или позаниматься сексом.
Сен-Катрин образует южную границу Мейна. Здесь я повернула направо и подъехала к обочине, у которой мы с Гэбби останавливались вот уже больше двух недель назад. Сейчас было не очень поздно, и проститутки только начинали выстраиваться вдоль дороги. Байкеров я не увидела.
Наверное, Гэбби уже давно меня ждала. Когда, остановив машину, я взглянула в зеркало заднего вида, она, прижимая портфель к груди, чуть не летя от страха, бегом пересекала дорогу. Так бегают все взрослые: чуть согнув ноги, наклонив голову. Сумка Гэбби, висевшая у нее на плече, болталась в такт ее неестественно быстрому шагу.
Обогнув машину, она забралась внутрь, закрыла глаза и сжала кулаки, чтобы не дрожали руки. Ее грудь вздымалась. Было понятно, что прийти в себя стоит ей неимоверных усилий. Я никогда не видела Гэбби такой, поэтому испугалась. Преодолевая многочисленные жизненные кризисы, Гэбби нередко драматизировала ситуацию, но ни одна из предыдущих бед моей подруги не приводила ее в подобное состояние.
Некоторое время я молчала. Было тепло, а у меня по коже бегал морозец. Дыхание сделалось частым и прерывистым. Откуда-то с улицы раздался автомобильный сигнал. Какая-то машина остановилась рядом с проституткой, тут же запевшей что-то обольстительным голосом. Ее речь летела в ночь, словно игрушечный самолет: то плавно повышаясь, то понижаясь, то петляя, то двигаясь по спирали.
– Поехали.
Гэбби сказала это настолько тихо, что я едва расслышала. Дежа-вю.
– А ты не хочешь объяснить, что происходит? – спросила я.
Она подняла дрожащую руку, но тут же опустила ее, прижимая к груди. Я чувствовала, что откуда-то с противоположной стороны улицы как будто веет угрозой. От Гэбби пахло сандаловым деревом и потом.
– Я все объясню. Дай мне отдышаться.
– Я ничего не понимаю, Гэбби! – воскликнула я резче, чем намеревалась.
– Прости. Умоляю, давай поскорее отсюда смоемся, – пробормотала она, опуская голову и прижимая к лицу ладони.
Я решила подчиниться. Ей действительно следовало отдышатся.
– Домой?
Гэбби кивнула, не отрывая ладоней от лица. Я завела мотор и направилась к площади Сен-Луи. Когда мы подъехали к дому Гэбби, она все еще молчала. Теперь ее дыхание было ровно, хотя руки еще дрожали, сцепляясь и расцепляясь, сжимаясь и разжимаясь в танце ужаса.
Я припарковала машину и заглушила двигатель, напряженно ожидая начала разговора. Мне не раз доводилось быть советчиком Гэбби в вопросах здоровья, конфликтов с родителями, самоуважения, учебы, верности и любви. Это всегда меня выматывало. А Гэбби забывала о своих бедах довольно быстро. Бывало, на следующий же день после очередного происшествия она веселилась и радовалась жизни так, будто ничего и не происходило. Я вспомнила о ее беременности, которой не было, об украденном кошельке, который спокойно лежал себе между диванными подушками... Но несмотря на эти воспоминания, нынешнее ее состояние все больше и больше меня волновало. Я по-прежнему мечтала об уединении, однако видела, что Гэбби оставлять нельзя.
– Может, переночуешь сегодня у меня?
Она ничего не ответила. Я проследила за каким-то стариком, положившим под голову узелок и улегшимся спать на скамейке в сквере. Пауза затянулась. Решив, что Гэбби просто не услышала моих слов, я повернула голову, собираясь повторить свое предложение, и увидела, что она напряженно смотрит в мою сторону – выпрямив спину, слегка наклонив вперед голову, абсолютно недвижимая. Одна рука лежит на коленях, вторую со сжатыми в кулак пальцами она крепко прижимала к губам, глаза прищурены. Нижние веки едва заметно подрагивали. Создавалось впечатление, что в данный момент она что-то тщательно обдумывает: просчитывает какие-то варианты и возможные последствия. Эта неожиданная перемена в ее настроении повергла меня в ужас.
– Наверное, ты считаешь, что я спятила.
Ее голос прозвучал совершенно спокойно.
– Я в некотором недоумении.
Я не сказала, что испытываю на самом деле.
– Да уж! Ты очень тактична!
Гэбби ухмыльнулась, насмехаясь над собой и медленно качая головой.
– А ведь я не на шутку струхнула.
Я ждала продолжения. Где-то неподалеку хлопнула дверь машины. Из парка раздался стук молотка. Вдали прогудела сирена "скорой помощи". В городе властвовало лето.
В темноте я больше почувствовала, чем увидела, что настроение Гэбби опять меняется. У меня возникло такое ощущение, что до недавнего момента она шла ко мне по длинной дороге, а в последнюю секунду передумала и свернула в сторону. Ее взгляд скользнул куда-то влево, выражение лица сделалось сосредоточенно-отстраненным. По всей вероятности, она решила еще раз посовещаться с самой собой, продумать, как ей лучше поступить, следует ли мне открываться.
– Со мной все будет в порядке. – Взяв портфель и повесив на плечо сумку, она схватилась за ручку дверцы. – Большое спасибо, что приехала.
Не хочет объясняться, подумала я раздраженно. Может, из-за жуткой усталости или из-за переживаний последних дней я потеряла остатки терпения и взорвалась:
– Минуточку! Я желаю знать, что происходит, черт возьми! Час назад ты позвонила мне и сказала, что кто-то пытается тебя убить! Из ресторана ты летела так, будто за тобой гонится маньяк! Потом тряслась и отдувалась! Твои руки дрожали, будто подключенные к электросети! И после всего этого ты собираешься уйти просто так, ничего не объяснив, бросив "спасибо, что подвезли"?
Никогда в жизни я еще не злилась на Гэбби так сильно. Я разговаривала с ней на повышенных тонах, едва не задыхаясь от гнева. В левом виске стучало.
Она замерла. Ее глаза стали круглыми и как будто немного впалыми, как у зайца, попавшего в полосу дальнего света фар. Мимо нас проехала машина, и лицо Гэбби побледнело, затем покраснело и напряглось.
Спустя несколько мгновений ее напряжение стало ослабевать, словно утекая в открывшийся где-то невидимый клапан. Гэбби отпустила ручку, вновь положила портфель на колени, откинулась на спинку сиденья и опять о чем-то задумалась, уходя в себя. Возможно, ей во что бы то ни стало хотелось уйти, и она продумывала, как это сделать, или просто не знала, с чего начать рассказ. Я ждала.
Наконец, набрав полную грудь воздуха и медленно расправив плечи, она заговорила. Я с первого мгновения поняла, что услышу далеко не все. Гэбби решила открыться мне лишь частично, поэтому с особой тщательностью подбирала слова. Я прислонилась к дверце, обхватив себя руками.
– В последнее время я работаю с... довольно необычными людьми.
Слишком мягко сказано, подумала я.
– Нет-нет, – продолжила она. – Я говорю вовсе не об уличных людях. Это не столь страшно.
Говорить ей было трудно.
– Я о тех, кто вращается в определенных кругах. Чтобы попасть в эти круги, от тебя требуется не так много. Познакомься кое с кем, усвой некоторые правила и жаргонные слова – и ты там. А дальше все очень просто: главное – не переходить никому дорогу, не мешать мошенникам и не разговаривать с копами. Работать таким образом несложно, если, конечно, не на протяжении нескольких часов подряд. К тому же я теперь знакома с девочками. Они знают, что меня не стоит бояться.
Гэбби замолчала. Я не могла понять, что она собирается сделать – продумать, что говорить дальше, или отделаться от меня, поэтому решила поддержать разговор:
– Кто-то из них угрожал тебе?
Вопросы этики всегда представляли для Гэбби большую важность. Я догадалась, что имена людей, от которых к ней поступала информация, она попытается от меня скрыть.
– Угрожал? Ты имеешь в виду девочек? Нет. С ними у меня замечательные отношения. Знаешь, порой мне кажется, что им моя компания даже нравится. Я ведь могу выглядеть так же сексуально, как они, вот и провожу с ними сколько угодно времени.
Отлично, подумала я. С девочками у тебя все прекрасно. Я задала еще один вопрос.
– Значит, тебя принимают за одну из них?
– Наверное. Я стараюсь, так сказать, влиться в их массу. В противном случае я не добилась бы никаких результатов. Девочки знают, что я не причиню им вреда.
У меня на языке так и крутился закономерный вопрос, но я не задала его. Гэбби и так на него ответила, как будто прочтя мои мысли.
– Если ко мне пристает какой-нибудь парень, я говорю, что в данный момент не работаю, вот и все. Большинство из них сразу отваливают.
Последовала очередная пауза. Гэбби опять занялась мысленной сортировкой – принялась размышлять, какую информацию мне выдать, какую нет, какую еще раз проанализировать, чтобы, возможно, сообщить позднее. При этом она теребила краешек закладки, торчавший из уголка портфеля. В сквере залаяла собака.
Я чувствовала, что Гэбби кого-то или что-то прикрывает, но больше не пыталась ничего из нее выудить.
– Большинство из них отваливают, – повторила она. – А этот – нет.
Пауза.
– Кто он?
Опять пауза.
– Не знаю, но не сутенер, это точно. Любит крутиться возле проституток. Девочки не обращают на него особенного внимания. Как-то раз ему захотелось со мной пообщаться, вот я и разговорилась с ним – об уличной жизни и ее законах ему много известно. – Пауза. – В последнее время этот придурок меня преследует. Сначала я этого не замечала, но потом стала обращать внимание, что он появляется в самых неожиданных местах: то едет со мной в одном вагоне метро, когда я возвращаюсь домой, то прогуливается здесь, в сквере. Однажды я увидела его у Конкордии, рядом со зданием библиотеки, где у меня офис. Иногда он просто идет за мной по тротуару, как, например, на прошлой неделе на Сен-Лоране. Я решила проверить тогда, не ошибаюсь ли в своих подозрениях, и пошла быстрее. Этот ненормальный тоже прибавил шагу. Я сбавила темп. Он тоже. Я нырнула в кондитерскую, надеясь, что хоть таким образом от него отвяжусь. Ничего не получилось. Когда я опять вышла на улицу, он стоял на другой стороне, делал вид, будто рассматривает витрину.
– Ты уверена, что постоянно видишь одного и того же парня?
– Абсолютно.
Последовала тягостная пауза. Я ждала продолжения рассказа.
– Это еще не все, – произнесла наконец Гэбби, рассматривая свои руки, которые были опять сцеплены. – В последние дни он начал заговаривать со мной о каких-то диких вещах. Я попыталась избегать встреч с ним, но у меня ничего не вышло. У него как будто появился радар. Сегодня он заявился в ресторан и опять пристал ко мне с безумными вопросами.
Она вновь ушла в раздумья, а спустя несколько секунд резко повернула ко мне голову, словно о чем-то вдруг догадалась. В ее голосе прозвучали нотки удивления.
– Его глаза, Темпе. У него странные глаза! Черные, бесстрастные, как у гадюки, а белки розовые, в кровавых прожилках. Не знаю, больной он или нет, но таких глаз я ни у кого никогда не видела. Когда он на тебя смотрит, хочется куда-то заползти, спрятаться. Я испугалась, Темпе! Наверное, я слишком много думала о нашем с тобой последнем разговоре, о том чокнутом, с последствиями забав которого тебе приходится возиться. Да-да, в моем мозгу все перемешалось.
Я не знала, что ответить. Выражения лица Гэбби в темноте я не видела, однако язык ее тела красноречиво говорил о страхе. Спина неестественно выпрямлена, руками она прижимала к груди портфель, будто желала от кого-то защититься.
– Что еще тебе известно об этом парне? – спросила я.
– Не много.
– Что о нем говорят девочки?
– Они не обращают на него внимания.
– Он угрожал тебе чем-нибудь?
– Нет. Не явно.
– Может, каким-то образом проявлял агрессию или выходил из себя?
– Нет.
– Наркотики употребляет?
– Не знаю.
– Тебе известно, кем он работает, где живет?
– Нет. О некоторых вещах в тех кругах не принято спрашивать. Это правило, негласная договоренность.
Мы опять замолчали. Я проследила за велосипедистом, проехавшим по тротуару, крутя педали неторопливыми движениями. Казалось, его шлем пульсирует: когда он проезжал под фонарем, шлем светился, когда въезжал в темноту – гас. Вскоре его поглотил мрак, и я могла видеть только свет фары над задним колесом его велосипеда. Свет. Тьма. Свет. Тьма.