– За просто так даже воробьи не чирикают, – перебил Гуров. – Воробьев такими господь создал – чирикающими. Вы однажды пытались меня купить, я вам объяснил толково. У меня, кроме имени, ничего нет. Ни денег, ни жены, сейчас даже любовницы нет, только имя. Я взять не могу, для меня это смерть. Те чертовы камни я мог бы сдать государству, так я его не люблю. Камни бы растащили по дубовым кабинетам, в каждом из которых чесали бы затылки и мучились лишь одним вопросом, сколько же этот полкаш Гуров себе за щеку засунул, если он столько сдал. А поверил бы мне лишь один человек, и тот обозвал бы меня кретином, и не за то, что сдал, а что в дерьмо залез. Ясно? Вот, – Гуров пнул ногой кейс. – У нас даже такого барахла нет. А если где и есть, так тонну бумаги испишешь, пока получишь. Так уже тогда и не надо. Техники нет, хороших машин и нормального оружия нет. Я сто раз говорил: отдайте оперативникам пятьдесят процентов изымаемого – технику, транспорт, оружие, валюту, даже деревянные рубли. И отдайте не в министерское ХОЗУ, где все сгинет без следа, оставьте конкретным подразделениям, которые у преступников ценности отобрали. Мы бы за год вооружились, оснастились по высшему классу. Как можно на каждого хорошего оперативника по генералу, по депутату, а чиновников – так по паре. А, все равно! – Гуров махнул рукой, взял бокал, выпил залпом. – Я сейчас не работник. Ночь не спал, с тобой все нервы измотал, пойду высплюсь, к вечернему представлению буду как огурчик.
– Какому представлению? – удивился Юдин.
– Цирковому, – ответил Гуров. – Я сейчас в цирке работаю.
– А вопросы?
– Ну да, совсем плохой. – Огорчение и хмельная растерянность сыщика были настолько искренними, что Юдин смотрел на него с сочувствием.
– Далась вам эта работа?
– А кому далась? Кто-то должен… Все! – Гуров тряхнул головой, взглянул трезво. Первый вопрос возник случайно. – Кто есть супруги Соснины? – Увидав, как вытянулось лицо коммерсанта, сыщик торопливо пояснил: – Да я не спрашиваю об их махинациях, это я сам выясню. Меня интересует их человеческая характеристика, масштаб личности, стоит мне на них тратить время?
– Отдам Ольге пудреницу, остальное выясняйте сами, – сухо ответил Юдин.
– Отлично, – кивнул Гуров. – Знаете ли вы коммерсантов, связанных с Австралией?
– Австралия? – удивился Юдин. – А что там для нас интересного? Я про Австралию и знаю только, что там много овец да кенгуру.
– В отношении кенгуру вы не оригинальны, – съязвил Гуров. – Вы знаете Константина Васильевича Рогового?
– Конечно, но о нем разговаривать не собираюсь.
– Не собираетесь, – повторил Гуров, согласно кивнул и подумал: значит, Роговой не ушел на покой, и фигура он по-прежнему грозная. – Хорошо, тогда вопрос на общую тему. В ваших кругах не прошел слушок о том, что кто-то попал под пресс?
– Под пресс? – недоуменно переспросил Юдин. – Рэкетиры? Да их как котов недавленых, одних подкармливаем, других просто гоняем.
– Нет, я имею в виду другое. С месяц назад, до того, как я занялся настоящим делом…
– Цирком, – не удержался Юдин.
– Цирком, – улыбнулся сыщик, – до меня дошла информация, что объявилась крупная акула, которая прихватывает людей действительно богатых и либо уничтожает, либо обдирает мясо до костей. Среди ваших никто неожиданно не разорялся?
Юдин долго молчал, затем спросил:
– Вы хотите нас защитить?
Гуров разозлился по-настоящему, почувствовал, что хмель пропал, заснуть теперь не удастся, разве что напиться до одури, а этого сыщик позволить себе не мог. Как он ни владел собой, видимо, выдал свои чувства, так как Юдин вздрогнул, отодвинул кресло и быстро произнес:
– Ну, снова виноват, так горбатого лишь могила исправит. Лев Иванович, дорогой мой, всю жизнь мне доказывали: человек не творит добро, лишь преследует свою корыстную цель. И вдруг появляетесь вы, как говорится, весь в белом. Да не могу я вот так сразу поверить! Не способен!
– Не в белом я, как все – в серо-буро-малиновом в полосочку. К сожалению, Борис, во мне зла и дерьма предостаточно, и, что самое неприятное, зло и жестокость с годами прибывают, а идеалы испаряются. Это, – он вновь пнул ногой кейс, – нравственно? Я стреляю в людей, калечу руками! Конечно, можно сказать, что защищаюсь, они пытаются меня убить, я лишь быстрее, умнее, сильнее. Но я же человек, должен сожалеть о содеянном, каяться! Так нет этого во мне, лишь холодный расчет, душа пустая и твердая. Может быть у человека твердая душа?
«Черт побери, – думал Юдин, – он же несчастный человек. Очень сильный, очень умный, абсолютно честный и несчастный».
– Жена от меня ушла. Правильно сделала, невозможно жить с роботом. Ладно, исповедь сыщика окончена. – Гуров лицом помягчел, в голубых глазах замелькали смешинки. – Говорил же, мужчина, который относится к себе слишком серьезно, просто смешон. Так вот, я не в белом, а сыщик-профессионал, когда слышу о неизвестном крупном хищнике, шерсть на загривке становится дыбом.
– Понял, – ответил Юдин и невольно подумал: слава богу, что этот профессионал охотится не за мной. С ним следует дружить, наплевать на содельников, на всякие принципы. Хотя на кой я ему нужен? Он не интересуется коммерцией. Не интересуется, а разозлится и прихлопнет мимоходом, сказал же, что у него душа затвердела. – Я знаю о двух случаях, – продолжал Юдин. – Года два назад одного бизнесмена на его даче изрезали на куски. Жена деньгами дело замяла, оформили как смерть от инфаркта и быстренько кремировали. А в прошлом году один очень солидный человек свернул дела, все превратил в наличность, даже бытовую технику продал, работает в задрипанном СП и молчит. Я знаю, коллеги пытались его разговорить, но безуспешно, он даже от встреч с приятелями отказывается. Вам интересно?
– Безусловно. Вы знаете этого человека?
– Знаю.
– Значит, так. – Гуров налил себе воды, выпил залпом. – Вы передаете даме пудреницу, раскрываете меня и не уезжаете, а придумываете легенду своего здесь пребывания. У меня есть некоторые соображения. Если они в течение двух суток не подтвердятся, мы расстаемся. А коли подтвердятся, тогда извините…
– А если я на ваше «извините» не соглашусь?
– Тогда и договорим. – Гуров поднялся. – Иду принимать душ, приводить себя в форму. У вас ничего нет от этого? – Он постучал пальцем по виску.
– Бедная Россия, – вздохнул Юдин. – Все у нас есть, мы же цивилизованные люди.
Он принес из ванной два флакона, вытряхнул таблетки, две бросил в бокал, налил воды, которая тут же зашипела и вспенилась. Гуров молча выпил.
– Эту выпейте отдельно. – Юдин положил на стол таблетку, секунду помялся, протянул флакон. – В случае упадка сил принимайте по одной, это очень сильный стимулятор.
– Спасибо. Вы хороший парень, Борис, – весело сказал Гуров. – А вы говорили, что я вам помог просто так! А я утверждаю, что просто так даже воробьи не чирикают!
Глава 6
Убийство второе
Начальник уголовного розыска майор Фрищенко сидел в своем кабинете и безразлично смотрел на небрежно сложенные в канцелярскую папку рапорты и допросы, которые скопились за ночь и минувшее утро. Майор простудился, шмыгал носом, часто вытирал мятое лицо несвежим мокрым платком. После бессонной ночи, от прокисшего, пропитанного табаком воздуха болела голова, следовало идти к начальству, потом в прокуратуру, но докладывать было практически нечего, кроме горы макулатуры, он ничего предъявить не мог. У майора не было даже приличной версии, по которой можно продолжить работу. Слава богу, упразднили горком партии, а бывший первый, ныне председатель горисполкома, в милицейские дела особо не вмешивается.
Фрищенко, хлюпая носом и почесывая в затылке, пытался себя успокоить. Ну что особенного произошло? Время от времени в городе убивали, одним покойником больше, подумаешь, делов. Пойти сдать эту бумагу, пусть читают либо используют как-то иначе, взять больничный, поесть чего горячего и завалиться спать. Кажется, дома жрать нечего, он еще вчера обещал купить курицу, но в гастроном не завезли, а может, и завезли, да ему по чину не досталось. Позвонить в БХСС, там ребята жирнее живут.
Звонить майор не стал, а от безысходности еще больше скукожился и начал сидя дремать. Но мысли все равно толкались, хоть и бестолково, но упрямо не оставляли в покое, налезали друг на друга.
Главная беда, что убили в цирке, которым в городе гордились. Сейчас уже все от малого до старого в курсе, идут суды-пересуды. Второй паршивый момент, что в городе полковник Гуров. Майору наплевать, что полковник доложит в Москве, как говорят на войне, дальше фронта не пошлют. Гуров не просто полковник, их в любом управлении как котов недавленых, он настоящий сыщик. Фрищенко себя тоже считает сыщиком, значит, они в одной команде, а утром поцапались. И уж совсем зазря майор брякнул, что приказывать Гуров может только через генерала. Совсем не по совести сказал, москвич и сам способен Фрищенко для просушки подвесить, однако грубость молча проглотил, задрал свою гордую башку и удалился, чем еще больше унизил. «Что он, холеный чистодел, в нашей жизни понимает, – распалял себя Фрищенко. – Твердит: свой убил, цирковой, пошли туда опера. Мне не хватает разговоров, что убийцу ищут среди своих любимцев. Будто тут Москва, где в одном доме не знают, что у соседей покойник под кровать завалился». И хотя ночью сам Фрищенко втолковывал нечто подобное директору Колесникову по кличке Капитан, так то иное дело, земляки чего угодно друг другу сказать могут. И говорил-то майор тогда, не веря себе, так, чтобы как-то защититься, вину с Капитаном поделить. И тут заморский гость в их семью на полном серьезе грязью швыряется. Остудись, майор, остудись, одернул себя Фрищенко. Москвич хоть и смотрится заморским графом, сыщик настоящий, уж никак не слабее тебя, а значительно поболе.
Он разлепил глаза, вытянул из папки список сотрудников цирка, начал проглядывать знакомые имена, за каждым именем стоял хорошо знакомый человек, и никто из этих человеков засадить нож под лопатку не способен. А Гуров утверждает… Как он говорит? Убийца физически силен, быстр и ловок, живет скромно, имеет скрытую страсть. Не изобретай, Семен Григорьевич, велосипед, говорил этот чертов гость. Вино. Женщины. Карты либо другая игра. Может, до вас добрался наркотик? Загляни в глаза, наркоманов выдают сильно расширенные зрачки. Майор вдруг покрылся гусиной кожей, задрожали руки. «Силен, быстр, ловок, главное – глаза. Да я десятки раз восхищался этими удивительно красивыми, по-детски наивными глазами! Классик! Но этого не может быть! Никогда!»
Тем не менее майор швырнул папку в сейф, лязгнул ключом, буркнул секретарше, мол, скоро вернусь, и вышел под моросящий дождь. Машины, конечно, не было, она либо в ремонте, либо, прыгая по ямам, разбрызгивая грязь, рыщет по магазинам в поисках съестного по хоть как-то доступной цене. Пустяки, решил майор, тут пехом всего ничего, поднял воротник потрепанного плаща, надвинул шляпу и затрусил по лужам.
Гуров принял душ, надел свежую рубашку, тщательно повязал галстук и вывел пробор. Снадобье Юдина действовало безотказно, сыщик чувствовал себя отлично, словно и ночь спал, и не пил ни капли, и тяжелого разговора не вел, казалось, даже за грязным окном просветлело. Он слышал, как пришел и вскоре ушел из соседнего номера Юдин, достал из кейса магнитофон, закамуфлированный под изящный, обтянутый кожей портсигар, положил в шкаф, взял с тумбочки подаренную недавно зажигалку, прикурил, положил зажигалку на место и решил нанести визит.
Ольга встретила его радостно, смотрела кокетливо, и, если бы сыщик не знал, что несколько минут назад она обнаружила, что ее сосед отнюдь не журналист, то никогда бы не догадался, что отношение к нему очень изменилось. У женщин есть некоторые недостатки, и кое в чем они, возможно, уступают мужчинам, но в умении лицемерить дадут им сто очков вперед и выйдут победительницами.
Гуров чувствовал себя неловко, как чувствует себя человек, произведший неприличный звук, и хотя дама и бровью не повела, однако стыдно. Вскоре сыщик собрался, улыбался непринужденно, выпить категорически отказался и достаточно естественным тоном спросил:
– Так мы вечером идем в цирк?
– Мы подумаем, сейчас прибудут мой супруг и повелитель, они решат.
Здесь Ольга Дмитриевна переиграла, ведь совсем недавно она ясно дала понять, что мужа своего ни во что не ставит.
Ольга подошла к сыщику, не обняла, лишь положила ладони на его плечи, прижалась, запрокинула голову. Он увидел жилку, пульсирующую под атласной кожей на шее, приоткрытые влажные губы, розовый кончик языка, глаза, которые смеялись, звали, обещали, ощутил ее прижавшееся тело от крутых бедер до пышной упругой груди и почувствовал, что в данный момент ему на все наплевать, ему лишь необходима эта женщина. И она это мгновенно поняла, в глазах блеснуло торжество.
– Уверена, ты великолепный любовник. Мы будем с тобой счастливы, супермен.
В коридоре послышались шаги, Ольга скользнула к столу, взяла свой бокал, а Гуров, как всякий мужчина в секунды замешательства, закурил.
– А где же мой подарок? – удивилась Ольга.
Гуров не успел ответить, в номер быстро вошел Сергей Соснин, походя бросил:
– Лев Иванович, привет! – И обратился к жене: – Налей, дорогая, и ради бога не разбавляй!
– Сергей, я сегодня не партнер, так что извини. – Гуров открыл дверь, обронил с порога: – До вечера. – И вышел.
В своем номере он шарахался от окна к двери, тер ладонями лицо. Мужик! Супер! Дерьмо! Сопливый щенок! Тут же опомнился, сел на койку, открыл портсигар. С одной стороны, разговор супругов можно было прослушать и позже, с другой – чем скорее он узнает новости, тем лучше.
– Крутит, – раздался голос Сергея так чисто и отчетливо, словно рядом стоял приемник или телевизор. – Почему мне так не везет с партнерами? Алкаш, бездельник, теперь – жулик. Когда в России появятся честные купцы?
– А ты честный? – спросила Ольга.
– Честный.
– Так расскажи об этом нашему соседу.
– Зачем? И какое его собачье дело? Ты решила закрутить с ним? Извини, запамятовал. Все дела, дела, ты что-нибудь узнала?
– Он полковник милиции, известный сыщик, занимается розыском особо опасных и сам опасен крайне. Ты помнишь, нам рассказывали у Першиных, что в Москве среди бела дня угрохали на Грузинской Эфенди?
– Ну? Так Эфенди того мента тоже грохнул.
– Значит, нет, потому что Эфенди застрелил именно наш милый сосед. Руслан Волин дело ликвидировал, умотал в Вену. Прошлым летом около двадцати боевиков, кавказцев, взяли в одну ночь. Тоже соседа работа…
– Надо сброситься на памятник.
– У нас при жизни памятников не ставят, только покойникам.
Гуров перевел дух и слегка уменьшил звук.
– Что ты имеешь в виду? – спросил муж.
– Ничего. Констатирую факт, я в этого убийцу влюблена, и не вздумай…
– За кого ты меня принимаешь? Я к таким делам никаким краем.
– Расскажи это морским пехотинцам.
– Дура!
– Ладно, передохни. – Голос женщины стал вульгарным, и сыщик понял, что ему это неприятно. Неужели он действительно влюбился? И в кого? Видно, слишком долго искал, думал он. И вообще, раз он начал подслушивать супружеские разговоры, то далеко пойдет: до подлеца так несколько шагов, а до идиота просто лишь рукой подать.
– Естественно, милый, к мокрым делам ты отношения не имеешь, кишка тонка. Шевельни единственной извилиной, дорогой, попытайся понять, по чью душу в эту дыру забрался столь крупный зверь?
– Не по мою, точно. Я подумаю, сначала скажи, откуда ты все разузнала? Он что, исповедовался?
– Ты тачку у подъезда видел?
– Ну!
– Юдина помнишь?
– Бориса? Что ты несешь, дорогая, как я могу его забыть?
Зазвонил телефон, сыщик прикрыл портсигар, снял трубку.
– Полковник? – услышал Гуров густой голос и не сразу признал Рогожина, потому ответил, помедлив:
– Здравствуйте, Михаил Семенович. Что-нибудь случилось?
– Приезжайте немедля, – сказал Рогожин.
Сыщик перезвонил Юдину, попросил не отлучаться, портсигар оставил на тумбочке, пусть записывает, схватил плащ и выскочил из номера.