Можно сдать, к примеру, кустарю-ювелиру или стоматологу-частнику. Как лом. Они возьмут. Они люди занятые, по рынкам не ходят. Они предпочитают партию оптом, подешевле, с доставкой на дом.
Можно прибалтам заезжим сдать. Они потом у себя, на исторической родине, в три раза дороже перепродадут. А золотишко через так называемую границу переправить настолько просто, что даже говорить не хочется.
Короче, много мест заветных. Было бы желание. И боевой настрой.
Остается мне узнать у Степы его настрой и место, выбранное им в качестве оптовой торговли золотом.
Троллейбус распахнул широкие двери, и я пошагал к высотному зданию Института скорой помощи. Яблочек я больному не купил. Его хоть уже и перевели из реанимации в обычную палату, но диету еще не отменили.
Ну все, дошел. Стеклянные двери, сестричка на проходной, лифт, двенадцатый этаж, запах лекарств, палата, больной. Естественно, в положении лежа.
Я поинтересовался у Степы о его самочувствии и, услышав ожидаемое «Ничего», предложил ему воспроизвести недавние события с точностью до секунды.
Как я и подозревал, Степа ничего принципиально нового мне не воспроизвел. «Ну, торгую, ну, заходят, ну, деньги просят, ну, ножом бьют, ну, убегают, кто такие не знаю».
Опознаем? Опознаем. Возможно.
Я поцокал языком. Слабовато. Для доказательной базы. Но продолжим, однако.
– Подозрения есть?
– Подозрений нет.
– Угрозы-долги-разборки?
– Отсутствуют.
– А может, они что перепутали?
– Может, перепутали.
Хороший у нас диалог. Вопрос-ответ. Ладно, перейдем к наглядной агитации.
– Футлярчик знакомый?
– Нет.
– Как нет? А это что? «Степе на память от мамы в день шестнадцатилетия»… Или это другому Степе?
Молчание. Идет приток крови к мозгу, заставляя активнее работать серое вещество. Ну, давай, двинь-ка идею. Слабо?
– Да, я забыл, это мой футляр.
– Отлично. Провалы в памяти после ножевых ранений – вещь обычная, не расстраивайся, это пройдет. Применяй аутотренинг: «Я все помню, я все помню…» Помогает. Ну, а сейчас продолжим тренировку памяти. Вот этот набор-чик аптекарский, весы, гирьки… Только не надо говорить, что ты увлекаешься народной медициной. Да, кстати, для укрепления памяти: скупка краденого с целью сбыта, статья двести восемь, часть три, наказывается лишением свободы до пяти лет. Ну-ка, повтори.
– Двести восемь, часть три – до пяти лет,
– Ну, а говоришь, что с памятью плохо. Только почему так тихо? Шире рот! Уверенней, тверже. С металлом в голосе. А то бубнишь что-то. Ну, ладно, едем дальше. Где это самое оно, скупаемо-продаваемо-ворованно-краденое? В ларьке нет, в одежде тоже. Что ты так побледнел? Я пошутил, одежду я еще не смотрел. А что, там может быть? Нет? А чего бледнеешь? Отток крови от мозга? То приток, то отток.
Слушай, Степа. Честно говоря, меня твои золото-торговые фокусы интересуют постольку-поскольку, и статью двести восемь я тебе процитировал скорей для общего развития. Как в сказочке: «В некотором царстве, в некотором государстве…» Чтобы перспективу дать. Меня же интересует нечто другое. Кто знал, что в тот день у тебя будет целая куча золота? Ну что ты молчишь, как статуя раненого грека? Хочешь сказать, что куча оказалась не такой уж и большой? Сомневаюсь. У тебя три ножевых, и это чудо, что я сейчас тут с тобой лялякаю. Значит было из-за чего рисковать ребятишкам. Верно? Тогда в чем же дело? Кто мог подсказать клоунам этим бритым о золоте твоем? А? Опять молчишь? Может, тебе плохо? Сестричку позвать? Н-да. Ладно, тогда опять придется самому догадываться. Подсказать мог тот, кому это золотишко предназначалось и кто в силу своей природной жадности не захотел выкладывать за него денежки.
– Я ничего не знаю.
Боже мой, сколько раз я слышал эти четыре слова. Их надо золотыми буквами высечь на воротах всех тюрем мира. Потому что это самые распространенные слова в юрисдикции. Мало того, что их наизусть знают все преступники, так теперь еще и потерпевшие пытаются освоить.
Ладно, пора сматывать удочки. Степа на откровенный разговор не настроен. Я записал его крайне скудные воспоминания и поднялся со стула.
– Слушай, больной. Честно скажи, тебе вообще хоть что-нибудь надо? Чтобы мы кого-нибудь искали, чтобы сажали?
– Не знаю.
– Да ты ничего не знаешь. Только вот что я тебе на прощанье скажу. Сейчас от твоего желания уже ничего не зависит. Хочешь ты, не хочешь, а у тебя тяжкие телесные. А поэтому дело будет возбуждено безо всякого твоего хотения-нехотения. Просто по нашему велению. А раз так, мне придется искать того, кто посадил тебя на перо. И когда я его найду, если, конечно, найду, попробуй только, инвалид, не опознай его! Вот тогда я тебе точно двести восьмую нарисую! Понял? А теперь лечись.
Я вышел из палаты. Ну, точно овцы. Режьте нас, мы для этого и существуем.
Спустившись вниз, я прошел в кладовую, где хранились вещи больных и раненых. Там, в присутствии кастелянши, я принялся изучать содержимое Степиного гардероба. Никакого золота я, естественно, не нашел. Не очень-то и надеялся. В кошельке, кроме денег, тоже ничего не оказалось. Ват за-писная книжечка – это куда лучше. Это самый хороший источник информации. Говорит больше, чем хозяин. Так, присядем и почитаем.
Телефонов не так уж и много. Степа не член парламента и не председатель всех капиталистов России. Связями еще не оброс. Однако попробуй узнай, кто тут кто. А проверить пусть даже небольшое количество телефонов у меня нет никакой возможности. Я ведь одной ногой за бортом. Но вот этот телефончик я, пожалуй, перепишу. Нет, в нем ничего такого необычного не наблюдается. Просто семизначный номер напротив имени-отчества.
Юрий Сергеевич. Только заминочка в том, что Степа – человек аккуратный и пунктуальный, как и все торговцы золотом. И книжечка у него аккуратненькая. Например, телефончик какой-то Наташи начертан на страничке с буковкой «Н», а Васи – с буквой «В». А вот этого Юрия Сергеевича он записал почему-то на букву «З». Догадываетесь, в чем дело? «З» – зубки. Хотя, может, я не прав. Но телефончик все равно перепишем. Пригодится.
Вернув вещи кладовщице, я покинул больницу и поехал в отделение.
Знаете, что самое неприятное в лечении зубов. Не сам процесс лечения, нет, а подготовка к нему. Вот представьте, вы сидите в этом жутковатом кресле, рядом в таком же кресле сидит такая же жертва кариеса, как и вы, только у нее во рту уже ковыряется стоматолог, а ваш врач тем временем раскладывает на столике всякие крючочки, пинцетики да иголочки. И вы смиренно ждете своей участи. Бр-р-р, аж жуть берет. Сейчас включится эта ужасная ременная передача и понеслась душа в рай…
К чему все это я? Да к тому, что меня давно беспокоила левая верхняя восьмерка, а теперь представилась возможность немножко ее починить. Поэтому я сижу в том самом кресле и жду начала процесса. При этом вспоминаю рекламу зубной пасты «Блендамед». А культурного вида доктор средних лет раскладывает свой инвентарь. Доктора звать Юрий Сергеевич. Он практикует в своей квартире, одна из комнат которой приспособлена под стоматологический кабинет. В кабинете два кресла. Второй доктор – женского пола. Судя по диалогу между ней и Юрием Сергеевичем, звать девушку Жанной. Жанна умело обращается с бормашинкой и не обращает на меня ровно никакого внимания. В квартире, кроме нашей «веселой» четверки, был еще кто-то. Телевизор в соседней комнате работал довольно громко.
Значит так. Задача минимум – вылечить зуб. Задача максимум – установить, кого же таки Юрий Сергеевич попросил изъять мелочишко-золотишко у бедного Степы. Если, конечно, это он попросил, а не Степа где-нибудь что-нибудь сболтнул невпопад. Ну, в частности, про то, что на днях ожидается очень богатый улов в связи с притоком большого количества желтого металла.
– Ну-с, посмотрим. О, молодой человек, нелады с вось-мерочкой вашей. Разрушена. Удалять будем?
Только этого не хватало. Но на что только не пойдешь из любви к истине.
– Валяйте.
Укол в десну. Медленное действие новокаина.
– Посидите в комнате, посмотрите телевизор.
Итак, у меня есть десять минут на разведку. Нехилая обстановочка. Ноги мои утонули в мягком ковре, тело погрузилось в роскошное кресло, а легкие наполнились свежим воздухом, вырабатываемым тихо урчащим финским кондиционером. Что у нас тут еще? Аудио-видео – это само собой, камин лепной, телефонный секретарь беспроволочный фирмы «Панасоник», трубку от которого я заметил в зубном кабинете. Что ж, удобно. Можно и зубы рвать-сверлить, и по телефону болтать. Компьютер игровой, «Сегой» кличется. Люстра прямиком из дворца, не иначе.
Рисковый мужик, этот Юрий Сергеевич. На такую обстановочку легко глаз положить. А потом и конфисковать незаконным образом. Зайти как пациенту и, сев в кресло, вытащить пистолет: «Руки вверх! Бормашинку на пол!» Но это не мои проблемы. Может, у него на кухне вышибала сидит или овчарка бешеная, голодная. О, а это кто тут на диване? Девчонка. Тоже, кстати, нехилая, я в смысле внешности. Интересно, она входит в стоимость услуг? Не внешность, девчонка. Не, вряд ли. Я уж слишком много хочу.
Усевшись в кресло рядом с девочкой, я задал самый уместный в нашей ситуации вопрос:
– А нам тоже зубки рвут?
Девочка никак не отреагировала. Ну и пожалуйста. Значит не рвут. Я взял со стола какой-то журнальчик и стал замораживаться.
– Простите, Юрий Сергеевич не очень больно удаляет верхнюю восьмерку? – предпринял я еще одну попытку.
Ну наконец-то. Я был удостоен прекрасного взгляда.
– Юля, ну, может, хоть парочку слов вы произнесете, чтобы меня утешить? Как-никак зуба лишаюсь.
Услышав свое имя, девочка начала реагировать более активно.
– Но откуда вы…
А вот откуда. Вы тоже, наверно, удивились? Да ничего сложного, здесь даже моя дедукция не пригодилась. Просто перед приходом сюда я заглянул в паспортный стол и выпи-сал всех проживающих в этой отдельной кооперативной трехкомнатной квартире. Всего три человека. Чета стоматологов и дочка. Юля.
– Я, знаете ли, экстрасенсорикой увлекаюсь. Вы в курсе, что сейчас этого мужика на экране грохнут? О, о, смотрите. Да, круто его.
Юля улыбнулась. Интересно, у нее хахаль есть? Судя по сведениям из паспортного стола, ей сейчас восемнадцать. Значит должен быть. А может удивить ее еще разок, показать, что я даже ее день рождения знаю?
Удивить я не успел. Женщина-стоматолог заглянула в комнату и, увидев девушку, строго произнесла:
– Юля, ты почему дома? Опоздаешь!
– Успею.
– Нет, не успеешь. Учти, если не сдашь сессию, никаких подарков больше не получишь. Марш в институт!
Я взглянул на часы. Время – одиннадцать. Занятия-то в полном разгаре. Юля, по-моему, давно опоздала. Но я не стал вмешиваться в воспитательный процесс.
Юлия резко встала, прервав очередное убийство на экране, выключила телевизор и, шаркая шлепанцами, быстро пошла в другую комнату.
– Зачем выключила? Человек же смотрит! – бросила вдогонку мать.
– Перебьется, – прозвенел волшебный голосок из соседней комнаты.
– Вы не обращайте внимания, молодой человек.
– Пустяки. Я понимаю. Тургенев. «Отцы и дети».
Женщина, хмыкнув, ушла к пациенту.
– Проходите. Начнем…
ГЛАВА 4
Я лежал на своей раскладушке и стонал. Женька Филиппов сочувственно смотрел на меня, сидя рядом на стуле.
– Ты это, Киря, полотенце-то прижми. Может, аналь-гинчику еще?
Зазвенел телефон. Женька сначала сказал «алло», а уже потом снял трубку. Есть у него такая привычка, когда волнуется. Значит волнуется. Друг.
– Нет его.
– Кто там? – простонал я.
– Баба какая-то. Потом перезвонит.
Я махнул рукой. Операция по удалению верхней левой восьмерки прошла крайне неудачно. Что-то там сломалось, застряло…
Даже не хочу объяснять. Я не садист. Юрий Сергеевич раскромсал мою десну до такой степени, что сейчас до нее было не дотронуться. Но не это обидно. Обидно, что мой культпоход на квартиру к стоматологу никакой существенной пользы не принес. Ничего, имеющего отношение к раненому Степе, я там не узнал. Никакого золота не нашел и даже про него не спрашивал, потому что ответ был заранее известен: «Вы, молодой человек, наверно, что-то путаете?» Ничего я не путаю. Я вообще никогда ничего не путаю.
– Ну что, полегче?
– Душа у меня болит, Евгений.
– Так-с. Анальгин здесь бессилен. Для души надо что-нибудь другое. Хохмочку хочешь?
– Валяй.
– Черную или белую?
– Валяй черную.
Евгений был мастером на всякие истории и мог поднять настроение даже у мертвеца. Вопрос «черную или белую» был задан для уточнения – с каким юмором рассказывать, с черным или с нормальным.
Евгений посмотрел на потолок и начал:
– Дом у нас знаешь, пятнадцатиэтажный, новый? Там на днях пожар был на последнем этаже. Обычное дело, мужичок пьяный уснул, а кровать от хабарика загорелась. Плохо он наглядную агитацию изучал – «Граждане, не курите в постели!»
Ну вот, сгорел, короче. Пожарные, ясное дело, приехали, нас вызвали – вдруг криминал? Я приехал. Никаким криминалом, конечно, и не пахло. Пожарные все что надо затушили, протокол нарисовали и умчались. Я «труповоз» вызвал из морга. Приезжают два клоуна. Молодые совсем, наверное, первый день работали. Вытащили погорельца на лестницу. А мужик, сам понимаешь, не очень симпатичный – от головы один черепок остался. Ну и все остальное тоже впечатляет. Жуть!
Уложили его на носилки и чешут репу, как бы его с шестнадцатого этажа стащить получше. Лестница узкая, грузовой лифт сломан. И знаешь, что удумали, умники? Давай, говорят, его стоймя в лифт поставим, прямо с носилками. Пристегнули мужичка к носилкам и в лифт вертикально загрузили. А ехать с ним боятся, молодые еще, суеверные. Мне, надо думать, тоже не охота.
Короче говоря, один из них вниз по лестнице сбежал, чтобы дядьку на первом этаже принять, а второй остался, чтобы кнопочку в лифте надавить. Ничего, мол, страшного, доедет в одиночестве.
А лифтик-то автоматический, попутчиков с нижних этажей берет. И надо же, какая-то бабуля с пятого этажа за хлебцем собралась и сдуру кнопочку надавила. Не сдуру, конечно, а чтобы вниз спуститься. Кому пешком-то охота, когда лифт есть?
Кнопочку на-да-ви-ла, дверца от-во-ри-лась… А там? «Здрасьте, вы вверх или вниз?»
В общем, бабка только в лифте очки надела. Вниз приехало сразу два мертвеца. Хорошо хоть третьего не было, нижнего «труповоза» откачать успели. Он, видите ли, только одного товарища ожидал. Работнички.
Я улыбнулся. Такое могло случиться только с Евгением. Челюсти, однако, от его очередной рассказки легче не стало.
Но все, хватит, пора вставать с раскладушки. Челюсть челюстью, а служба службой. Как в армии, которую наша милиция в последнее время сильно напоминает.
– Капитан Ларин! – бодро проорал Женька.
– Я! – подделываясь под него, заорал я.
– Вы мудак!
– Есть!
Я сел на раскладушку, бросил грязное полотенце на подоконник и снова замычал:
– Евгений, воды…
Женька мгновенно кинулся в туалет. Заглянул Шурик Антипов, опер из соседнего кабинета, с которым, откровенно говоря, я несколько не в ладах. Какой-то он холеный, как собака с выставки. Его Мухомор выдрессировал. Шурик, апорт, Шурик, стойку, Шурик, голос…
– Что это с тобой?
– Оса укусила.
– Да ладно заливать.
Я не ответил.
– Слышь, Кирюха. Мне шеф хочет твои дела подсунуть. Ты бы это, сам не мог как-нибудь их списать? А то у меня завал.
У Шурика все время завал. Он завальный парень. Завалит и стоит над душой.
– Ладно, – махнул рукой я.
Шурик моментально сгинул. Женька принес кружку с водой. Я прополоскал рот, сплюнул в угол и поднялся.
– Ну как, получше?
– Нормально. Спасибо, друг.
Нормально, нормально, а до щеки не дотронуться. Придется пару дней не брится и одной кашей питаться. Надо Вике позвонить, пусть купит что-нибудь из жидких кормов.