Между тем полковник задал новый вопрос, совсем уж неожиданный:
– Ты Крылова знаешь?
– Петра Андреевича?
– Его.
– Ну… знаю. Кто ж его не знает.
– А лично с ним разговаривал? Тет-а-тет?
– Да, было дело однажды. Он из-за серии разбоев к нам заезжал, ну и…
– Долго разговаривали?
– Ну, минут, наверное, десять.
– А говорил, конечно, в основном он?
– Ну да… А почему…
Свой вопрос Валера задать не успел, полковник перебил его:
– Поня-ятно…
Это растяжное «понятно» прозвучало словно из уст уездного врача, который борется в деревне с эпидемией и спрашивает жителей, не пили ли они из кружек больных. На любой ответ кивает – мол, понятно все с вами, селяне.
– Ну и как он тебе?
– Кто?
– Крылов, кто же еще?
– В каком смысле?
– Да в прямом, в человеческом. Понравился?
Вот тут Штукин совершенно растерялся – где же это видано, чтобы большой босс спрашивал маленького подчиненного о его человеческом отношении к другому большому боссу. Валера аж головой помотал:
– А как мне может нравиться или не нравиться…
– Перестань! – Ильюхин легонько ударил пальцами по столу. – У нас с тобой разговор абсолютно приватный, и я бы хотел, чтобы он был доверительным. А если странные вопросы задаю – значит, понять про тебя что-то пытаюсь, а не говно на своего коллегу набрать с твоей помощью. Понял?
– Понял, – кивнул все равно ничего не понявший Штукин и после короткой паузы стал осторожно выстраивать ответ:
– Ну, Петр Андреевич – личность в розыске популярная. Его любят. Он такой… дерзкий. Строгий, но – свой. Ну и – легендарный, конечно, розыскник, все такое. Как и вы.
– Ты мне комплименты не отвешивай, я тебя не о том спрашиваю, кто из нас двоих среди оперсостава большей популярностью пользуется. Я тебя о твоем отношении спросил.
Валерка засопел, проклиная свои со скрипом ворочавшиеся с похмелья мозги:
– Ну, он… действительно, лихой командир. Заражает энергией. И не боится сам вперед лезть…
Полковник кивнул:
– Был такой удивительной судьбы человек – писатель Виктор Шкловский. Так вот, когда началась перестройка, он еще был жив, и в каком-то интервью его спросили о сомнительном факте его биографии с точки зрения Советской власти. Дело в том, что Шкловский некоторое время, будучи совсем молодым, состоял в эсеровских боевиках. Вот его и спросили, а за что, мол, вам эсеры нравились. Он ответил очень просто и точно: «Смелые люди». И Крылов, конечно, тоже человек смелый… А ты бы хотел работать под его непосредственным руководством? Так сказать – под крылышком? Если я тебе скажу, что есть такая возможность?
– Нет, не хотел бы. – У Штукина не было времени на размышления, и он ответил по наитию. Интуиция и какой-то еле различимый нюанс в тоне, которым Ильюхин говорил о Крылове, подсказали Валерке, что в отношениях двух полковников все очень даже непросто.
– А почему не хотел бы?
Штукин пожал плечами, вздохнул и плутовато улыбнулся:
– Ну… У нас же разговор конфиденциальный…
– Тебе что, на кресте поклясться?
– Нет, зачем же… Это очень… такое… личное. Товарищ полковник Крылов – он не питерский. У него даже говорок и ухватки… Он, конечно, лихой и зажигающий, но… какой-то таежный. И я заметил, что даже наши коренные питерские опера, которые тесно с ним работают – у них тоже как будто не ленинградский выговор появляется. Нет, конечно, Петр Андреевич их не переучивает, но…
Ильюхин понимающе улыбнулся, и Штукин понял, что угадал с ответом. В этот момент в кабинет полковника вошел оперуполномоченный Алимов из отдела раскрытия заказных убийств. Алимов вытянув руки по швам, отрапортовал:
– «Тут, госпожа, нет живописи вовсе. Факт, что сошел с ума он; факт, что жаль; и жаль – что факт»[72]. Все, товарищ полковник.
Виталий Петрович разулыбался, а Штукин охренел вконец. Он не понимал, что происходит в этом кабинете.
– И кто сие написал? – спросил полковник.
– Принц какой-то шведский, – не моргнув, отчеканил Алимов.
– Шведский… – вздохнул Ильюхин, а Алимов взмолился:
– Товарищ полковник! Шведский он или заполярный… Ну не мое это! Давайте я вам лучше куплет Высоцкого спою. А с этими принцами – сплошные нескладухи!
– Нескладухи у тебя в бумагах. Свободен!
– Есть!
Алимов повернулся кругом и шагнул из кабинета. На его спине кто-то умело прикрепил к свитеру листок бумаги, печатные буквы на котором взывали: «Я потерялся, позвоните маме!» Указанный ниже номер телефона был установлен в приемной начальника ГУВД.
Ильюхин и Штукин, не сговариваясь, фыркнули, а когда шаги Алимова затихли в коридоре, полковник пояснил:
– Он громко матом ругается, даже не ругается, а уже разговаривает на нем. Ну и я принял решение – за каждые десять матюков – несколько строчек из классики. А книга в этих стенах одна – да и та случайно оказалась. Шекспир.
– Гамлет, принц датский, – кивнул Валера.
– Читал, что ли?
– И читал, и в театре видел.
– Ишь ты. Молодец. А теперь – быстро: ты неизвестно в каком городе, связи нет, денег нет ни копейки. Твои действия?
Штукин, уже несколько освоившийся и расслабившийся, почесал нос:
– Воровать по условиям задачки запрещается?
– Конечно.
– Тогда пойду на рынок или в самый крупный магазин, там на полу всегда мелочь валяется. На хлеб хватит, а потом – думать буду.
– Хорошо, – засмеялся Ильюхин. – У тебя до милиции какое-то прозвище во дворе было?
Штукин кивнул:
– «Юнкерс».
Вот теперь чуть было не вздрогнул полковник. От произнесенного слова лицо Юнгерова сразу же выплыло перед мысленным взглядом Виталия Петровича. Он даже улыбаться перестал и вскинул серьезные глаза на Валерку:
– Почему?
Опер смущенно улыбнулся:
– Да у нас во дворе жил один авиамоделист, еврейский мальчик. Так вот, он всем пацанам и рассказал, что Юнкерс-88 Штукой называли. А поскольку я – Штукин, то так вот «Юнкерс» и прицепился…
Ильюхин удивленно покачал головой:
– Да-а… А у нас в городе есть еще один Юнкерс. Не слыхал?
Валера усмехнулся:
– Это который крутой-то? Слыхал, чего-то в газетах читал… А лично, конечно, не сталкивался. Такими как он – РУБОП занимается. А мы – все больше квартирными ворами…
– Ворами, говоришь… А если бы у тебя была волшебная палочка, ты бы захотел изменить жизнь?
Штукин давно уже перестал пытаться понять к чему весь этот более чем странный разговор, поэтому позволил себе чуток иронии:
– Очень общий вопрос.
– Понимаю. И все-таки?
Опер закинул ногу на ногу, посмотрел задумчиво в потолок, потом снова перевел взгляд на полковника:
– Если бы у меня палочка-выручалочка была, я б ее, конечно, использовал, но изменить жизнь… Космонавтом стать я никогда не мечтал. Народным артистом?… Тоже как-то… Президентом страны или олигархом? Так я им сочувствую, так же, как и депутатам… Не знаю… Может быть, образование бы изменил… Но машину, квартиру, загородный дом и еще три чемодана баксов я бы себе наколдовал, это точно. И, скорее всего, уже не отвлекаясь на добычу пропитания, ловил бы со спокойной душой квартирных воров и прочих несознательных граждан.
– Ну, а если бы тебя пригласили в СВР и предложили бы поработать где-нибудь в Германии под «крышей» состоятельного бизнесмена?
– Не гожусь. Языков не знаю. Мне больше за разными бизнесменами наблюдать приходилось – прячась за мусорными бачками с радиостанцией «Кайра».
Виталий Петрович кивнул, но уже без улыбки:
– Об этом твоем опыте я помню. Твоя короткая карьера разведчика-пехотинца также была одним из факторов, которые побудили меня поговорить с тобой и сделать тебе одно предложение, от которого ты, конечно, можешь отказаться – но только на первых этапах… Короче, чего кота за хвост тянуть: нам необходимо осуществить внедрение в некую преступную среду. Точнее, в неформальную среду, в бывшую преступную. Это очень серьезная структура.
Повисла долгая пауза. У Штукина мелькнула маленькая мысль – а может быть, он вчера допился до белой горячки, и весь этот разговор ему просто пригрезился. Валера кашлянул, чтобы прочистить пересохшее горло:
– К-ха, к-ха, простите… Мне – осуществить внедрение?!!
– Тебе. Меня уже не берут в космонавты, – спокойно ответил полковник.
– А то, что я уже удостоверение напредъявлял везде, где можно?
– Так уволим тебя к чертовой матери!
Штукин с идиотским видом кивнул, но спросил:
– Это как?
– Ну, не найти за что уволить, что ли? Прошлую твою жизнь можно так развернуть, что тебя и в тюрьму не примут. При этом, как ты понимаешь, будут существовать совершенно секретные документы, повествующие о другой картине. Это все дело техники, не это главное. Ты сам способен пойти на такое? Вернее, тебе интересно? Вот это, брат, главное! Мне нужно, чтобы человеку было интересно, и чтобы он был уверен, что поступает правильно.
– А… а вопрос компетентности?
Ильюхин встал из-за стола, прошелся по кабинету и цыкнул зубом насмешливо:
– Хороший вопрос, как сейчас принято говорить по телевизору. Так ведь я тебя не программистом к Биллу Гейтсу сватаю. Я тебе предлагаю пожить опером, но под легендой.
Штукин аж взопрел малость:
– Можно я покурю, товарищ полковник?
– Кури, кури…
После пары затяжек Валерке чуть полегчало:
– И что… лучше меня нету?
– Есть! – крутанулся на каблуках полковник. – Наверняка есть! Ты знаешь, я уверен, что где-нибудь в Богульме живет писатель, которому позавидовал бы Чехов. Только я о нем ничего не знаю. И не узнаю, скорее всего.
В этот момент в голове Штукина словно что-то щелкнуло и вспыхнуло, будто шаровая молния туда залетела. До него вдруг дошло, что эта ситуация очень схожа с историей про те тысячи долларов, мимо которых он пару дней назад пролетел со свистом. Судьба снова дает ему шанс изменить жизнь! Если сейчас остаться удивленным наблюдателем, то и эта золотая рыбка может уплыть! И тогда эта окопная жизнь уважаемого опера принесет ему только уважаемую чесотку… А тут… Тут было абсолютно непонятно что, но что-то новое, с какой-то новой перспективой, с новым горизонтом. Валерка откашлялся:
– Мне интересно. Я рад, – он чуть было не ляпнул про «оказанное высокое доверие, но осекся, – …что мне предложили… А у меня есть какое-то время на раздумье или ответ надо дать прямо сейчас?
Полковник подошел к оперу и участливо положил руку на плечо:
– Ну почему же «прямо сейчас»? Я ведь не на неделю тебе предлагаю измениться внешне. Но и не на всю жизнь. Тут процесс долгий будет – даже на этапе предварительных согласований. Потом начнется проработка легенды, проработка оперативного сопровождения… Разных процедур на полгода минимум… У нас с тобой сейчас – самый предварительный разговор. Ты подумай, взвесь все спокойно…
Ильюхину внезапно пришла в голову одна идея:
– А кстати! Попей-ка ты чайку с Павлом Игнатьевичем Костиным. Вот он – настоящая легенда. Он уже лет шесть или семь на пенсии, ветеран, председатель всяких там советов. А в начале 70-х он на самом деле долгосрочно внедрялся в самую настоящую банду. Была реализация – многим дали вышку за убийства. Правда, тогда по 77-й дела не возбуждали, так как в ЦК решили, что бандитизм изжит… Ты запиши его телефон, а я его предупрежу! Человек он свой, проверенный-перепроверенный, с ним, как на исповеди, можно. Я ему сам рассказываю то, что пенсионерам знать запрещено… Так, давай-ка я тебе лучше сам его телефон напишу и свой – мобильный. Как взвесишь все – так сразу мне и позвонишь. Договорились?
– Договорились, – пробормотал непослушными сухими губами Штукин. Он взял из рук полковника бумажку с начертанными телефонными номерами и, забыв уставное «разрешите идти», вышел в коридор. Там он постоял немного и еще раз заглянул в бумажку, словно сомневался в реальности всего произошедшего…
…Вернувшись к себе в отдел, Валера практически забыл, что обещал сразу по прибытии зайти к Ткачевскому и вспомнил об этом, только столкнувшись с ним в коридоре.
– Ну? – нетерпеливо спросил Ткачевский. Штукин в ответ лишь пожал плечами:
– Да, товарищ подполковник, странно как-то… За жизнь говорили – все больше на общие темы.
– И все? – не поверил Ткачевский.
Валера сделал вид, что колеблется, но потом все же решается рассказать любимому начальнику абсолютно все:
– Ну… Еще про Крылова спрашивал…
– Петра Андреевича?
– Ага. Как, мол, к нему опера относятся, и не хотел бы я пойти поработать к нему «под крылышко».
– К Крылову.
– Ага.
– Ну, а ты чего?
– А я сказал, что не хочу, что мне и в 16-м неплохо.
– Ага, – глубокомысленно сказал Ткачевский и, будучи умудренным в служебных интригах, пошел обдумывать эту информацию к себе в кабинет.
А Штукин в этот же день созвонился с Павлом Игнатьевичем Костиным и договорился с ним о встрече вечером.
…Квартира Костина находилась в самом центре, на улице Восстания, отправляясь к нему в гости после работы, Валера еще подумал, что не в Металлострое же должен жить такой заслуженный человек. Подъезд он нашел мгновенно, квартира располагалась на втором этаже. Когда Штукин подошел к двери, то сначала решил, что ошибся, увидев ряд коммунальных звонков с пофамильным списком. Табличка с фамилией Костина была третьей сверху. Валера нажал на кнопку звонка. Дверь открыл худой мужичок в спортивном костюме – именно мужичок. Но с лицом не пропитым, а живым и сметливым.
– Проходи, раздевайся! – пропустил он в прихожую Штукина. – Во-он моя комната, дверь открыта. Проходи, я мигом.
Штукин осторожно пошел к комнате, а Павел Игнатьевич бегом вернулся к общему телефону и договорил:
– Слышь, на таком кафеле хорошо шеи ломать! Ты клади, какой я тебе сказал!
Валерка зашел в просторную комнату и остановился у окна. Почти сразу же за ним вошел хозяин, поднял со стола холщовое полотенце – под ним оказались вафельный торт, чашки и чайник. Они сели за стол и начали чаевничать. Костин оказался мужичком с юмором:
– Ко мне недавно оперскую молодежь направили. Неплохие ребята, но… как невесты в четырнадцать лет. Глаза, как у удивленных лемуров. Все спрашивали, как я живу. Ну я им в шутку – все, мол, ништяк, вот только с «маслятами» проблема. Так один мне через неделю банку маринованных маслят подогнал, сказал, что мама консервировала.
Штукин вежливо улыбнулся, хотя ему показалось, что эту байку он уже где-то слышал. Павел Игнатьевич похохмил еще, а потом спросил серьезно:
– Сам-то не ссышь?
– Нет.
– А зачем тебе это надо?
– Значит, надо.
– Зачем, паря?
Штукин увидел, какие у Костина усталые глаза, и ответил тоже чуть устало:
– Интересно.
– Э-эх… Что тебе посоветовать-то… Сейчас времена другие… Посоветую я тебе, как не надо делать: не думай постоянно, что ты красный диверсант. Все время ты будешь просто жить – мыть тарелки, ходить в туалет… Так что – если ты восторженный доброволец, то лучше сразу отгребай в сторону. Восторженные студенты – они только до эшелона радуются, пока им истеричные барышни с балкона машут…
Костин внимательно вгляделся Валерке в лицо и продолжил:
– Короче, дело к ночи… Если все же решишься – поначалу просто вживайся и не думай, как тебе на связь с Центром выходить. Это – вопрос технический. Разберись, кто есть кто в их коллективе, не старайся выслуживаться – это заметят. Почувствуй их правила и старайся жить по ним. У них ведь тоже – два пишем, три в уме. И вход там на рубль дешевле, чем выход. Разберись в их отношениях – там наверняка интриги. А по поводу моей подначки насчет «эшелона»… Ты спокойно это предложение принял?
– По крайней мере, истерики не было.
– Это хорошо. Значит, и там не истерикуй. Станешь там своим, а как своим станешь – они тебя смогут заподозрить в чем угодно – в крысятничестве, но не во внедрении…