— Они предупредили тебя? — Это был даже не вопрос, а горькое утверждение.
Федор Андреевич обернулся — старик сидел неестественно прямо, уставившись незрячими глазами в огонь, и напряженно ждал ответа.
— О чем ты? — Кутергин попытался изобразить недоумение, надеясь выиграть время: сначала надо переговорить с Денисовым.
— Не лги. — Слепец предостерегающе поднял руку. — Слух давно заменяет мне зрение: слышал же я стук стрелы и шорох бумаги. Слышал, как участилось твое дыхание. И здесь мой сын, а он не слепой. Я догадываюсь, что они написали тебе.
— Кто они?
— Кто? Ты еще молол и но понимаешь, что ткань жизни тоньше кисеи. Вправе ли я бросить тяжкий камень своей тайны на ткань твоей жизни— Скажи, они назначили срок?
— Да, два дня, — вынужденно признался капитан.
Старик притянул сына ближе к себе и о чем-то пошептался с ним. Потом обернулся к русскому:
— Ты должен сделать выбор. Оставшись здесь или взяв нас с собой, ты подвергнешь серьезной опасности себя и своих людей.
— Казаки храбрые и умелые воины, — ответил Федор Андреевич.
— Их очень мало, — вступил в разговор до того молчавший сын старика. — Пусть каждый из них герой, но их горсть!
— За этой горстью стоит могучая Держава! — запальчиво возразил Федор Андреевич.
Слепец горько усмехнулся и осуждающе покачал головой.
— Еше не было на свете государства, которое дорожило бы каждым своим подданным. Я слышал, много лет назад персидский шах подарил вашему царю алмаз за жизнь посла. А за вас вряд ли хоть что-то заплатят: вы просто бесследно исчезнете в пустыне.
Федор Андреевич подозрительно взглянул на старика — откуда ему известны подробности гибели русского посла Грибоедова? Кто же сидит перед ним: слепой мудрец-врачеватель или?..
— Ты знаешь обычаи шахского двора?
— Дворы всех владык одинаковы. — Старик пренебрежительно махнул рукой. — Так же, как и придворные: они разнятся лишь внешне. Лучше иди и подумай, что делать. А еще лучше — немедленно уходи вместе со своими людьми и оставь нас на милость судьбы.
— Как решать, не зная, какая грозит опасность?
— Смерть! — ответил слепец.
Кутергину вдруг стало страшно. Казалось, в темноте за полуразрушенными стенами крепости притаилось нечто огромное, зловещее и безжалостное, готовое обрушиться на тебя и задушить: медленно, изуверски наслаждаясь твоими мучениями и затягивая агонию жертвы в садистском сладострастии. Дрожащими пальцами он расстегнул ворот рубашки и помотал головой, отгоняя дурные мысли: бред, мистика! Любая опасность зрима и осязаема! Ему ли не раз бывавшему в бою, не знать этого!
— Ты не похож на человека, способного преступить закон, — сказал он старику.
— О каких законах ты говоришь? — вскинул голову слепец. — Есть законы светские, законы веры, законы природы, но не волнуйся: ни я, ни мой сын не преступили ни одного из них.
— Почему же тебя преследуют?
— Знания дают человеку не только силу, но и приносят страдания. Иди, урус, тебе нужно решать.
Капитан понял, что настаивать на продолжении разговора бессмысленно, и отправился к Денисову — стоило поделиться с ним новостями и посоветоваться, как быть. Пробравшись темными, запутанными переходами, он вошел в каморку Матвея Ивановича. Хорунжий не спал. Федор Андреевич присел на седло у покрытого попоной тюка, заменявшего стол, и молча протянул ему записку. Денисов повертел ее и вернул:
— Прости, но я в этой тарабарщине ни бельмеса!
Федору Андреевичу стало стыдно: зачем он обидел прекрасного человека? Мог бы догадаться, что хорунжий не знает французского! Так нет, совершил бестактность. Но… тогда получается, что из всех, кто находится здесь, французский знают только он и сын старика?!
— Это ты меня прости, Матвей Иванович!
— Ладно, — усмехнулся казак. — Дело говори.
Кутергин перевел записку и поделился своими сомнениями. Денисов слушал набычившись, тяжело глядя исподлобья. Потом уточнил:
— Что старик говорит? Кто за ним тянется, чьи людишки?
— Молчит, — развел руками Федор Андреевич. — Ждет нашего решения.
— Во-о-на, — протянул хорунжий. — Этого нам только недоставало! Оказывается, вот за кем охота идет, а я все голову ломал: зачем конные по пескам кружат? Значит, басурманы старика ловят? Убьют его, как пить дать, убыот! И сынка тоже. Я азиатские замашки знаю.
— Нужно решать, — напомнил капитан. — Пусть они не христиане, но можем ли мы оставить их без защиты?
— Здесь Азия! — Денисов многозначительно поднял палец. — Сами того не зная, в серьезные дела вляпаемся!
Не договорив, он покрутил головой и зло сплюнул в угол каморки: новые проблемы его не обрадовали. Не надо было быть бабкой-гадалкой, чтобы предположить, какое решение примет Федор Андреевич. С одной стороны, казак всем сердцем готов приветствовать его, но с другой — весь его опыт и присущая пограничному жителю осторожность призывали к обратному — бросить старика и его сына на волю судеб и уходить! Уходить чтобы вернуться в форт к назначенному сроку с данными для составления подробных карт.
— Если мы оставим их, степь и пустыня узнают: на русских солдат нельзя положиться, — тихо сказал капитан.
— Кто же расскажет? — вскинулся хорунжий.
— В первую голову те, кто убьет старика и его сына! Тем кто придет после нас, будет трудно завоевать доверие местных жителей. И можем ли мы уронить свою честь?
Федор Андреевич встал и протянул Денисову руку, предлагая скрепить принятое решение рукопожатием и поддержать его:
— До конца, Матвей Иванович?
Хорунжий помедлил, потом нехотя встал и пожал руку капитана:
— До конца, Федор Андреевич! Но выспроси у слепого, кто за ним гоняется и много ли у тех лихих людишек сабель? Без этого нам теперь никак!
— Хорошо, — согласился Кутергин. — Утром я с ним поговорю…
Обеспокоенный Денисов усилил караулы, однако ночь прошла спокойно, никто не потревожил русских. С первыми лучами солнца капитан был уже на ногах. Чувствовал он себя значительно лучше и решил немедленно поговорить со слепцом, но тот сам пришел к нему вместе с сыном и первым делом выполнил долг врача: осмотрел раны и сделал сеанс иглоукалывания. Когда процедура закончилась, Федор Андреевич послал Акима Епифанова за хорунжим, чтобы тот присутствовал при разговоре.
Матвей Иванович сел в сторонке, предоставив Кутергину вести беседу со стариком и его сыном.
— Мы вас не оставим ни при каких обстоятельствах — сообщил капитан. — Но вам придется провести с нами длительное время, пока я буду изучать эту землю.
— Вы благородные и смелые люди. — Слепец встал и поклонился русским офицерам. То же самое сделал и его сын. — Скажи, что будет, когда ты закончишь свой труд?
— Предлагаю отправиться с нами за реку. Там кочуют племена, признающие власть нашего государя, и рядом — укрепления, с гарнизонами русских солдат. Вы можете достичь цели своего путешествия и окольным путем, а деньгами я постараюсь вам помочь.
— В средствах мы не нуждается. — Старик гордо выпрямился. — Я — шейх Мансур-Халим, а это мой сын Али-Реза. Мое имя знают в Магрибе и Леванте [6] , Туркестане и Индии. Я могу сам щедро отблагодарить вас.
Офицеры переглянулись: слепец — богатый шейх? Что за нужда загнала его в дикие пески?
— Нас захватили в плен фидаи Имама исмаилитов, — продолжал шейх. — Именно с ними вы сражались в пустыне.
— Фидаи? — переспросил хорунжий. — Что за птицы?
— Люди, обрекшие себя на смерть ради выполнения воли Имама, — объяснил Мансур-Халим. — Такие же фидаи идут следом, и они не остановятся ни перед чем! Берегитесь!
— Они вроде мюридов Шамиля, — по-своему растолковал Кутергин, переводя ответ старика. — Крепостные духом и телом своего духовного наставника и выполняют его любые распоряжения.
Матвей Иванович помрачнел и ожесточенно почесал бороду, что служило у него признаком волнения и некоторой растерянности.
— Сколько у них сабель?
— Не знаю, — отрицательно мотнул головой шейх. — Исмаилиты вообще предпочитают делать все тайно и скрывают принадлежность к секте, поэтому мы так опасались любого мусульманина.
— А кто такой Имам? — заинтересовался Кутергин.
— Имам — это духовный сан главы секты. Иногда его называют Горный старец, — ответил Али-Реза.
«Горный старец?» Капитан вспомнил уроки истории в кадетском корпусе. Кажется, впервые европейцы узнали о Горном старце от одного религиозного фанатика, выкупленного из рабства у египетского султана Салах ад-Дина? Несчастного звали Этьен, и он возглавил крестовый поход детей, намереваясь освободить от неверных Иерусалим, но угодил на африканскую каторгу. Вернувшись в Европу, Этьен рассказывал странные и жуткие истории о великом и жестоком государе, которого называл Горным старцем. Боже, какая пропасть времени: ведь это было чуть ли не в двенадцатом веке!
— Ты рисуешь землю на бумаге, — Шейх повернулся к Федору Андреевичу, — и не можешь уйти отсюда, пока не сделаешь этого? Я уже понял: предложить тебе деньги означает нанести оскорбление. Поэтому я предложу другое.
По знаку отца Али-Реза подал ему большой сверток плотного желтоватого китайского шелка. Мансур-Халим развернул ткань, достал старинную книгу в кожаном переплете и черную лаковую шкатулку, украшенную изображениями извивающихся золотых драконов. Откинув ее крышку, он начал раскладывать на полу небольшие дощечки из слоновой кости, покрытые непонятными значками. Чутко ощупывая их пальцами, шейх выкладывал из дощечек замысловатый узор, и вскоре у его ног образовался причудливый костяной ковер.
— Мы сейчас здесь. — Палец слепца указал на одну из табличек. — Море — в той стороне, а ближайшие горы — в этой.
«Карта!» — изумился Федор Андреевич. Он знал: люди невообразимо изобретательны, и карты бывают самые необычные. Например, у дикарей Полинезии они состояли из раковин и веревочек с палочками разной длины и толщины. Раковины — острова, а веревочки и палочки — ветры и течения. Но подобную карту на пластинках из слоновой кости он видел впервые. У капитана пробудился профессиональный интерес.
— Где Нарын и Хан-Тенгри? — недоверчиво спросил он.
Пальцы старика снова побежали по табличкам, ощупывая их, потом замедлили движение и остановились:
— Здесь река, а тут гора. Можешь не сомневаться — заверил шейх. — Перед тобой вся Азия, от Срединного Китая и до границ владений османов.
Пораженный Кутергин почувствовал, как на лбу у него выступила испарина — неужели Мансур-Халим готов отдать это сокровище русским в благодарность за помощь? Но насколько точна эта карта, какой у нее масштаб и сколько лет назад ее сделали? Конечно, горы и моря не исчезнут, но колодцы пересыхают, а реки меняют свои русла.
— Когда сделали карту?
— Давно, — улыбнулся шейх, — но она постоянно уточнялась. Ее описание — в книге.
Али-Реза с поклоном подал офицеру фолиант. У Федора Андреевича перехватило дыхание — он держал переплетенную в кожу рукопись с украшенными золотыми виньетками листами. На корешке было вытеснено имя мастера — Мулло Ортук, сын суфи Турсуна.
— Книге шесть веков, — пояснил Мансур-Халим, — но в рукописи сразу оставили много чистых страниц, чтобы вносить поправки. Здесь все: какая земля, что она родит, сколько ведер воды дают колодцы и где их искать в пустыне. Указаны караванные тропы и перевалы, места переправ через реки и расположение крепостей. Последний раз записи сверяли в начале прошлого года.
Кутергин прикрыл глаза и представил себе горяший жирник, гулкий полумрак глинобитного дома и согбенную фигуру писца. Тринадцатый век, подумать только! Еще жил Данте Алигьери, а доминиканец монах Альберт фон Больштедт, прозванный Великим, впервые попытался проникнуть в тайну эмбриона. И тогда же в Европе узнали о Горном старце. Странное совпадение?
Открыв книгу, он увидел на первых страницах непонятный религиозно-мистический трактат из трех частей, а дальше начинались описания значков на костяных табличках. Съедаемый нетерпением, капитан с лихорадочной поспешностью кинулся к своей сумке, достал бумаги и, найдя в рукописи нужное место, сопоставил его со своими данными. Результат поразил его — все абсолютно сошлось! Мало того, рукопись оказалась более точной в описании примет.
— Я подарю тебе книгу и шкатулку, — бережно собирая таблички, буднично сказал шейх. — если ты согласишься немедленно уйти за реку. Нам лучше побыстрее оказаться под зашитой ваших воинов.