– И что же вы решили вместе с моими друзьями? – поинтересовалась королева, поднимая Дугласа, который до сих пор оставался коленопреклоненным.
– Пока еще ничего, – отвечал Дуглас, – мы лишь едва-едва успели с вами повидаться. Ваш побег без меня невозможен, но и с моей помощью устроить его будет безмерно трудно. Ваше величество видели, что мне пришлось публично пренебречь приличиями, чтобы моя мать сочла, что я достоин счастья лицезреть вас. Если когда-либо доверие матери и брата дойдет до такой степени, что мне вручат ключи от замка, вы спасены. Так что пусть ваше величество не удивляется: при посторонних я буду для вашего величества Дугласом, то есть недругом, и пока жизни вашего величества угрожает опасность, не произнесу ни одного слова, не сделаю ни одного жеста, что могло бы обнаружить верность, в которой я вам поклялся. И знайте, ваше величество: нахожусь ли я у вас на глазах или отсутствую, действую или отдыхаю, молчу или говорю, все будет видимостью и притворством, кроме моей преданности вам. И еще, ваше величество, каждый вечер глядите в ту сторону, – и Джордж Дуглас, подойдя к окну, указал королеве на домик, стоящий на холме Кинросс. – И если вы там увидите свет, это будет значить, что ваши друзья помнят о вас и не следует терять надежды.
– Благодарю, Дуглас, благодарю, – промолвила королева. – Как прекрасно хоть изредка встретить сердце, подобное вашему! О, благодарю вас!
– А теперь, – заключил молодой человек, – мне пора покинуть ваше величество. Оставаться дольше означало бы возбудить подозрения. А достаточно малейшего подозрения против меня, и – прошу ваше величество запомнить это – свет в том окне, являющийся вашим единственным маяком, погаснет, и все поглотит мрак.
С этими словами Дуглас с еще большим почтением, чем прежде, отвесил поклон и удалился, оставив Марию, исполненную надежды, а еще более гордости: ведь сегодня почести воздавались ей не как королеве, а как женщине.
Как королева и обещала, Мэри Сейтон стало известно все, даже о любви Джорджа Дугласа, и обе они с нетерпением ждали вечера, чтобы проверить, загорится ли на горизонте обещанная звезда; их надежда не была обманута: в назначенный час маяк вспыхнул, и королева вздрогнула от радости; Мэри Сейтон не могла увести ее от окна: королева не отрывала глаз от домика на холме Кинросс. Наконец, уступив просьбам Мэри, она легла в постель, но среди ночи дважды вставала и бесшумно подходила к окну; огонь на холме продолжал гореть и погас только на рассвете вместе со своими сестрами, небесными светилами.
На следующий день во время завтрака Джордж Дуглас объявил королеве, что вечером вернется его брат Уильям, а сам он завтра утром должен покинуть Лохливен, чтобы встретиться с лордами, подписавшими договор, которые после этого тотчас же разъедутся по графствам собирать свои войска. Королева сможет совершить успешный побег лишь тогда, когда будет уверена, что вокруг нее соберется армия, достаточно сильная, чтобы дать сражение; что же до него, Джорджа Дугласа, то в замке привыкли к его внезапным исчезновениям и неожиданным возвращениям, и можно не бояться, что его отсутствие возбудит хоть малейшие подозрения.
Все произошло так, как сказал Джордж: вечером звук рога оповестил о прибытии Уильяма Дугласа; он приехал с лордом Рутвеном, сыном убийцы Риццио, изгнанного из страны вместе с Мортоном после этого убийства; старый лорд умер в Англии от болезни, мучившей его в день чудовищного преступления, в котором он принимал, как мы имели возможность убедиться, самое деятельное участие. Молодой Рутвен опередил на один день лорда Линдсея Байерского и сэра Роберта Мелвила, брата Джеймса Мелвила, посла Марии Стюарт при Елизавете; им троим была поручена регентом деликатная миссия к королеве.
На другой день все пошло по-прежнему, и Уильям Дуглас возвратился к своим обязанностям стольника. За завтраком Марии не было сообщено ни об отъезде Джорджа, ни о прибытии Рутвена. Встав из-за стола, она подошла к окну и почти в тот же миг услышала с берега рог и увидела там небольшую группу всадников, ожидающих лодку, которая должна перевезти тех из них, кому это положено, в замок.
Расстояние было слишком велико, чтобы Мария сумела различить, кто же приехал сделать ей визит, но по тому, что их явно ждали в крепости, было очевидно: приехавшие не принадлежат к друзьям королевы. Поэтому обеспокоенная Мария ни на миг не выпускала из виду лодку, поплывшую за ними. В лодку сели только двое, и она тотчас же пустилась в обратный путь к замку.
По мере ее приближения недобрые предчувствия Марии сменились неподдельным страхом: в одном из прибывших она узнала лорда Линдсея Байерского, того самого, кто неделю назад доставил ее в эту тюрьму. Да, то был он, как обычно, в стальном шлеме без забрала, благодаря чему и было видно его суровое лицо, привычное выражать сильные страсти, и длинную, по грудь, черную бороду, в которой серебрились несколько седых волосков; на нем была, словно он собрался на битву, заслуженная кираса, некогда полированная и украшенная богатой позолотой, но оттого что ей часто приходилось бывать и под дождем, и в тумане, теперь кое-где на ней появилась ржавчина; за спиной же у него висел, наподобие колчана, меч, такой тяжелый, что рубить им можно было только двумя руками, и такой длинный, что рукоять его находилась на уровне левого плеча, а острие на уровне правой шпоры; одним словом, лорд Линдсей был воин, отважный до безрассудства, но и грубый до дерзости, не признающий ничего, кроме права и силы, и всегда готовый прибегнуть к последней, если он считал, что имеет на это право.
Королева была так занята лордом Линдсеем, что лишь в последний миг перевела взгляд на его спутника и узнала Роберта Мелвила; это ее несколько утешило, так как она знала: в нем, что бы ни случилось, она найдет, по крайней мере, симпатию, если не явную, то хотя бы тайную. Кстати, его наряд, в определенной мере характеризующий сэра Мелвила так же, как характеризовал лорда Линдсея его облик, являл собой полную противоположность воинственному виду последнего; он состоял из полукафтана черного бархата, шапочки горца с черным пером, приколотым к ней золотой пряжкой; единственным его наступательным и оборонительным оружием был короткий меч, который он носил скорей для того, чтобы обозначить свой сан, чем для нападения и защиты, ну, а его черты и манеры находились в полном соответствии с его мирной внешностью. Бледное лицо, говорившее одновременно и о хитрости, и об уме, живой мягкий взгляд, вкрадчивый голос, тщедушная и слегка согбенная фигура, но согбенная более по привычке, нежели бременем годов, так как в ту пору ему было лет сорок пять, свидетельствовали о незлобивом и покладистом нраве.
И все же присутствие этого мирного человека, казалось, назначенного следить за демоном войны, не смогло окончательно успокоить королеву, и как только лодка, направляясь к пристани, расположенной у главных ворот замка, скрылась за башней, Мария Стюарт велела Мэри спуститься вниз и попытаться разведать, зачем лорд Линдсей прибыл в Лохливен, поскольку знала, что при всей силе своего характера ей необходимо иметь представление о причине его приезда, какова бы та ни была, хотя бы за несколько минут до встречи, чтобы придать лицу спокойствие и величественность, воздействие которых она уже неоднократно испытывала на своих врагах.
Оставшись одна, Мария обратила взор на домик на вершине Кинросского холма, но расстояние было слишком велико, чтобы она смогла что-либо в нем увидеть, да к тому же ставни дома весь день оставались закрытыми и, похоже, открыться должны были только ночью, подобно тому как тучи, весь день затягивающие небо, наконец чуть расходятся, чтобы затерянный в море пловец мог увидеть спасительную звезду. Но королева, даже зная об этом, стояла у окна, не отводя взгляда от домика, и только Мэри Сейтон отвлекла ее от безмолвного созерцания.
– Ну, что там, душечка? – обернувшись, поинтересовалась Мария.
– Ваше величество не ошиблись, – сообщила Мэри, – это действительно сэр Роберт Мелвил и лорд Линдсей. Но вчера вместе с сэром Уильямом Дугласом сюда прибыл третий посланец, и я боюсь, что вашему величеству имя его еще ненавистней любого из только что названных мною двух имен.
– Ты не права, Мэри, – заметила королева, – ни имя Мелвила, ни имя Линдсея мне ничуть не ненавистны; напротив, имя Мелвила в нынешних моих обстоятельствах одно из тех, что, скорей, ласкают мой слух; что же касается лорда Линдсея, то у него благородное имя, которое всегда носили, это надо признать, люди грубые и дикие, но тем не менее не способные на измену. Ну, а теперь скажи мне, Мэри, имя третьего. Ты же видишь, я подготовилась и спокойна.
– Увы, ваше величество, – промолвила Мэри, – как бы вы ни были спокойны, как бы ни подготовились, соберите все свои силы, и не только для того, чтобы услышать от меня это имя, но чтобы через несколько минут встретиться с тем, кто его носит, ибо это лорд Рутвен.
Мэри Сейтон была права: это имя произвело чудовищное действие на королеву; едва оно прозвучало, Мария Стюарт издала крик и, побледнев, словно вот-вот лишится чувств, ухватилась за подоконник. Мэри Сейтон, напуганная впечатлением, которое оказало на королеву это роковое имя, бросилась к ней, чтобы поддержать, но та, протянув к ней одну руку, а вторую приложив к сердцу, промолвила:
– Ничего, ничего, через секунду я приду в себя. Да, Мэри, ты верно сказала, это – роковое имя, и оно пробудило во мне одно из самых кровавых моих воспоминаний. Требования, которые предъявят мне эти люди, будут ужасны. Но неважно, скоро я буду готова принять посланцев моего братца, поскольку, вне всяких сомнений, это он прислал их. А ты, душечка, постарайся не дать им войти сюда, так как мне потребуется несколько секунд, чтобы собраться с силами. Ты же знаешь меня, долго это не продлится.
С этими словами королева скрылась за дверью спальни.
Мэри Сейтон не могла не восхититься силой характера, благодаря которой Мария Стюарт, женщина в полном смысле этого слова, в момент опасности превращалась в мужчину. Она подошла к двери, намереваясь запереть ее на деревянный засов, который вставлялся в два кольца, но его, оказывается, унесли, и закрыться изнутри не было никакой возможности. Через несколько секунд она услыхала, что по лестнице поднимаются, и по тяжелому гулкому шагу догадалась, что один из идущих сюда – лорд Линдсей; она оглянулась, ища взглядом, чем бы заменить засов, но, ничего подходящего не найдя поблизости, просунула руку в кольца, решив, что скорее даст ее сломать, чем позволит, чтобы к ее госпоже вошли, прежде чем она будет готова. Шаги остановились на площадке, в дверь несколько раз ударили кулаком, и грубый голос крикнул:
– Эй, открывайте дверь! Немедля откройте!
– А по какому праву, – спросила Мэри Сейтон, – от меня дерзко требуют открыть дверь покоев королевы Шотландии?
– По праву посланца регента входить его именем всюду. Я – лорд Линдсей и прибыл говорить с леди Марией Стюарт.
– Сан посланца, – отвечала Мэри Сейтон, – не освобождает от обязанности доложить о своем прибытии женщине, а уж тем более королеве, а ежели этот посланец – лорд Линд-сей, как он сам об этом объявил, то он подождет, как подождал бы всякий благородный шотландец, когда у его государыни будет время принять его.
– Во имя святого Андрея откройте, не то я выломаю дверь! – закричал Линдсей.
– Умоляю вас, милорд, не делайте этого, – прозвучал второй голос, и Мэри узнала Мелвила. – Давайте подождем лорда Рутвена.
– Клянусь душой, я ни секунды больше не намерен ждать! – вскричал Линдсей, дергая дверь, однако, видя, что она не открывается, обратился к управителю: – Послушай, мерзавец, ты же уверял, что засов убран.
– Да, его унесли, – подтвердил тот.
– Тогда чем же эта дура заперла дверь? – осведомился Линдсей.
– Своей рукой, которую я продела в кольца, как это сделала для спасения короля Иакова Первого представительница рода Дугласов в те времена, когда Дугласы были черноволосыми, а не рыжими, и верными слугами короля, а не изменниками.
– Если ты так хорошо знаешь историю, – прорычал разъяренный лорд Линдсей, – то должна помнить, что эта слабая преграда не удержала Грэхема и что рука Кэтрин Дуглас была сломана, как ветка ивы, а Иаков Первый убит, словно пес.
– Но и вы, милорд, – отвечала бесстрашная девушка, – должны помнить старинную балладу, которую поют еще и сейчас:
– Мэри! – крикнула королева, слышавшая их пререкания из спальни. – Мэри, я приказываю вам сейчас же открыть дверь! Сейчас же!
Мэри исполнила приказ, и лорд Линдсей ворвался в комнату, а за ним, опустив голову, намеренно медленно вошел Мелвил. Дойдя до середины комнаты, лорд Линдсей остановился и огляделся.
– Где она? – спросил он. – Мало того, что нас заставили ждать за дверью, так теперь еще заставят ждать здесь? Она что, не понимает, что значат эти запоры и эти стены, и до сих пор воображает себя королевой?
– Успокойтесь, милорд, – шепнул сэр Роберт, – вы же видите, что лорд Рутвен еще не пришел, а поскольку действовать без него мы не можем, давайте подождем.
– Ждите, если вам угодно, – зарычал Линдсей, – а я ждать не намерен и разыщу ее, где бы она ни была!
Он уже направился к опочивальне Марии Стюарт, но в этот миг она сама отворила дверь и появилась на пороге, всем видом показывая, что ничуть не взволнована ни самим визитом, ни дерзостью посетителя, и до того прекрасная и исполненная величия, что все, включая лорда Линдсея, умолкли, увидев ее, и, словно понуждаемые некоей внешней силой, склонились в почтительном поклоне.
– Боюсь, милорд, что я заставила вас ждать, – промолвила королева, ответив лишь легким наклоном головы на приветствия посланцев регента, – но женщины предпочитают принимать даже врагов лишь после того, как проведут несколько минут за туалетом. Мужчины, правда, менее привержены к подобному церемониалу, – заметила она, скользнув красноречивым взглядом по ржавой кирасе и грязному, дырявому камзолу лорда Линдсея. – Здравствуйте, Мелвил, – продолжила она, не обращая внимания на извинения, которые бормотал Линдсей, – рада вас видеть в моей тюрьме, как рада была вам у себя во дворце, потому что верю, что и там, и здесь вы остаетесь верны мне.
Затем она снова повернулась к Линдсею, который бросал нетерпеливые взгляды на дверь, ожидая, когда же появится Рутвен.
– Я вижу, вы, милорд, пришли сюда с верным товарищем, – заметила Мария, указав на меч за спиной у Линд-сея, – хотя он несколько тяжеловат. Уж не ожидали ли вы, что встретите здесь врагов, против которых сможете употребить его? А ежели нет, являться в таком виде перед женщиной – довольно странная манера. Впрочем, это не имеет значения, я ведь, как вам известно, слишком Стюарт, чтобы меня можно было напугать видом меча, даже обнаженного.
– Он здесь весьма к месту, миледи, – объявил Линдсей и, сняв меч из-за спины, поставил его перед собой и оперся локтем на перекрестье эфеса, – ибо он давно свел знакомство с вашей фамилией.
– Ваши предки, милорд, были достаточно отважны и верны нам, чтобы я посмела усомниться в ваших словах. Да, такой превосходный меч, надо думать, неплохо служил им.
– Да, миледи, неплохо, но только такую службу короли не прощают. Тот, кто велел его выковать, звался Арчибалд Первоначинатель, и он был вооружен этим мечом в тот день, когда, оправдывая свое прозвище, явился в шатер вашего предка Иакова Третьего, дабы арестовать его презренных фаворитов Кокрана, Хаммела, Ленарда и Торпикена, которых он приказал своим воинам повесить на Лодерском мосту на недоуздках. Этим же мечом он зарубил в честном поединке Спенса из Килспинди, который оскорбил его в присутствии короля Иакова Четвертого, понадеявшись на защиту своего государя, однако единственной защитой, на какую мог надеяться обидчик, оказался его щит, но этим мечом он был разрублен пополам. После смерти своего хозяина, случившейся спустя два года после поражения при Флоддене, во время которого полегли два его сына и две сотни воинов из клана Дугласов, меч перешел в руки графа Ангуса, и тот извлек его из ножен, когда изгонял из Эдинбурга Гамильтонов, причем столь стремительно и превосходно, что дело это получило название «подметание улиц». И наконец, ваш батюшка Иаков Пятый видел его блеск во время битвы на мосту через Твид, когда подстрекаемый вашим батюшкой Баклю захотел вырвать его из-под опеки Дугласов; так на поле сражения полегли восемьдесят воинов из клана Скоттов.