Открыв глаза, Мария Стюарт поначалу решила, что ей снится один из тех снов, особенно мучительных для узников, оттого что, проснувшись, они вновь видят запертые двери и окна с решетками. И потому, не доверяя свидетельству чувств, королева, полуодетая, подбежала к окну. Двор был полон воинов, но эти воины были ее сторонники, съехавшиеся сюда при вести о ее побеге; она увидела знамена своих верных друзей – Сейтонов, Арброутов, Херрисов и Гамильтонов; едва она показалась в окне, все знамена склонились перед ней, и раздались крики: «Да здравствует Мария Шотландская! Да здравствует наша королева!» Не обращая внимания на неполноту туалета, прекрасная и целомудренная, охваченная волнением и радостью, она ответила поклоном, и глаза ее наполнились слезами, однако на сей раз то были слезы радости. Вдруг королева спохватилась, что она не одета, и, залившись краской смущения, попятилась от окна.
И тут она ужаснулась – по причине весьма основательной для женщины: из замка Лохливен она бежала в костюме слуги дома Дугласов, и у нее не было ни времени, ни возможности захватить что-нибудь из женского платья. Не может же она и дальше ходить в мужском наряде. Она поделилась своей тревогой с Мэри Сейтон, но та вместо ответа распахнула шкафы, стоявшие в спальне королевы. В них были не только платья, сшитые по мерке, снятой с Мэри Флеминг, но и все прочие необходимые предметы женского туалета. Королева была в восторге.
– Я знала, душенька, – промолвила она, осматривая платья, ткани для которых были выбраны с самым отменным вкусом, – что твой отец – храбрый и доблестный рыцарь, но не могла даже предположить, что он так разбирается в нарядах. Мы назначим его хранителем нашего гардероба.
– Увы, ваше величество, вы заблуждаетесь, – с улыбкой отвечала Мэри Сейтон. – Мой отец приказал начистить до блеска все латы, наточить все мечи, развернуть все имеющиеся в замке знамена, он готов умереть за ваше величество, но ему и в голову не пришло бы предложить что-нибудь, кроме крыши над головой да своего плаща, чтобы уберечь вас от холода. Нет, это Дуглас все предусмотрел и подготовил – все вплоть до вашей любимой кобылы Розабеллы, которая с нетерпением ожидает в конюшне, когда, сев на нее, ваше величество совершит торжественный въезд в Эдинбург.
– Но как ему удалось ее заполучить? – удивилась Мария Стюарт. – Я-то думала, что при разделе моего имущества Розабелла досталась красавице Элис, любимой султанше моего брата.
– Да, так оно и было, – подтвердила Мэри Сейтон. – И, зная цену Розабелле, ее держали за тысячей замков и запоров под присмотром целой армии конюхов, но Дуглас способен совершать чудеса, и, как я вам сказала, Розабелла ждет ваше величество.
– О благородный Дуглас! – со слезами на глазах прошептала королева и, словно разговаривая сама с собой, промолвила: – Такую верность мы ничем не сможем вознаградить. Другие будут счастливы, получив почести, должности, деньги, но для Дугласа все это ничего не значит.
– Полно, ваше величество, полно, – остановила ее Мэри Сейтон. – Бог платит долги королей, он и вознаградит Дугласа. А ваше величество ждут к завтраку. Надеюсь, ваше величество, – улыбнувшись, добавила она, – вы не сделаете моему отцу афронта, какой вчера сделали лорду Дугласу, отказавшись прийти на пир в честь его приезда?
– И правильно, полагаю, сделала, – заметила Мария. – Но ты права, душенька, хватит грустных мыслей. Вот станем снова королевой и тогда подумаем, что можно сделать для Дугласа.
Королева оделась и сошла вниз. Как сообщила Мэри Сейтон, все самые могущественные лорды, ее сторонники, уже собрались в замке и ждали в парадном зале. Ее появление было встречено восторженными кликами, и она села за стол, имея по правую руку лорда Сейтона, по левую Дугласа; за креслом у нее стоял малыш Уильям, приступивший с этого дня к исполнению своих обязанностей пажа.
Утром следующего дня королеву разбудили звуки труб и рогов: вчера было договорено, что сегодня все отправятся к Гамильтонам, где будут ждать прибытия новых подкреплений. Королева надела изящную амазонку и вскоре верхом на Розабелле выехала к своим защитникам. Зазвучали радостные возгласы, все восхищались ее красотой, грацией и отвагой. Мария Стюарт снова стала собой и ощущала, что к ней вернулась та волшебная власть, которой она покоряла всех, кто оказывался рядом с ней. Все вокруг были счастливы, но самым счастливым был, пожалуй, Уильям, у которого впервые в жизни появился такой красивый наряд и такая великолепная лошадь.
В Гамильтоне, куда королева прибыла в тот же вечер, ее ожидали около трех тысяч человек, а за ночь ее армия увеличилась до шести тысяч. В среду 2 мая она была узницей, ее единственным другом в тюрьме был мальчик, единственным средством сообщения со своими сторонниками – мерцающий, зыбкий свет лампы, и вот спустя три дня, в субботу, она была не только свободна, но и стояла во главе могущественной конфедерации, в которую входили владетели девяти графств, восемь лордов, девять епископов, множество баронов и дворян, славящихся храбростью во всей Шотландии.
Наиболее благоразумные из окружения королевы советовали запереться в крепости Дамбартон, считавшейся неприступной, и дать время всем сторонникам, как бы далеко они ни были рассеяны, соединиться с основными силами; командовать походом было доверено Аргайлу, и 11 мая королева выступила во главе десятитысячной армии.
Мерри пребывал в Глазго, когда пришла весть о бегстве королевы; город был хорошо укреплен, он решил держаться в нем и призвал к себе самых храбрых и самых верных своих сторонников. Керколди Грейнджский, Мортон Линдсей Байерский, лорд Лохливен и Уильям Дуглас поспешили на его зов, и у них собралось шесть тысяч самого лучшего войска в королевстве; Рутвен же тем временем вел рекрутский набор в графствах Бервик и Ангус и должен был вскоре присоединиться к ним.
На рассвете 13 мая Мортон занял деревню Ленгсайд, через которую королеве нужно было пройти, чтобы попасть в Дамбартон. Известие о том, что деревня занята, королева получила, когда обе армии были в шести милях друг от друга. Первым побуждением Марии было попытаться уклониться от сражения; ей вспомнилась битва при Карберри-Хилл, в результате которой она была разлучена с Босуэлом и увезена в Эдинбург; она высказала это свое мнение, и его поддержал Джордж Дуглас, который в черном панцире без герба неизменно ехал рядом с королевой.
– Уклониться от сражения! – возмутился лорд Сейтон, не смея возразить королеве и обращаясь к Дугласу, словно предложение высказал он. – Возможно, нам и следовало бы так поступить, будь нас один против десяти, но сейчас, когда на двух неприятелей приходится трое наших воинов, мы этого ни за что не станем делать. Вы, мой юный друг, – с некоторым презрением продолжал он, – высказываете весьма странные предложения, видимо, забыв, что вы из Дугласов и разговариваете с Сейтоном.
– Милорд, – спокойно отвечал Джордж, – если бы речь шла только о жизни Сейтонов или Дугласов, можете быть уверены, я с не меньшей решительностью, чем вы, готов был бы вступить в бой, будь то один против десяти или трое против двоих, но сейчас мы отвечаем за жизнь, которая для Шотландии стократ ценней, чем жизнь всех Дугласов и Сейтонов, вместе взятых. Так что мое мнение – уклониться от битвы.
– Сражаться! Сражаться! – закричали остальные лорды.
– Вы слышите, ваше величество? – обратился лорд Сейтон к Марии Стюарт. – Мне кажется, противиться столь единодушному мнению было бы опасно. В Шотландии есть поговорка: самое благоразумное – это храбрость.
– Но разве вы не слышали, что регент занял выгодную позицию? – осведомилась королева.
– Борзая гонит зайца и по холмам, и по равнине. И где бы он ни был, мы затравим его, – ответил Сейтон.
– Что ж, пусть будет по-вашему, милорды. Пусть никто не скажет, что Мария Стюарт заставила вложить в ножны мечи, которые были обнажены, чтобы защитить ее.
Затем она обратилась к Дугласу:
– Джордж, отберите двадцать человек для моей охраны и примите над ними команду. Вы останетесь при мне.
Джордж поклонился, выбрал два десятка самых храбрых воинов, окружил ими королеву, а сам занял место во главе их, после чего армии был отдан приказ двигаться дальше. Через два часа авангард увидел неприятеля и остановился, вскоре к нему подтянулось остальное войско.
Воины королевы выстроились в линию, параллельную городу Глазго, а холмы, возвышающиеся перед ними, были заняты неприятельской армией, над которой, как и над армией Марии Стюарт, развевались знамена Шотландского королевства. По другую сторону, на противоположном склоне, находилась деревня Ленгсайд, окруженная огороженными выгонами и садами. Дорога, ведущая к ней и следующая всем неровностям рельефа, в одном месте так сужалась, что там с трудом могли пройти бок о бок два человека, затем чуть дальше она спускалась в овраг, за которым разделялась на две: одна поднималась к Ленгсайду, а вторая вела в Глазго.
Оглядев местность, граф Аргайл мгновенно понял, сколь важно занять деревню, и приказал лорду Сейтону скакать в карьер и взять ее прежде неприятеля, который, несомненно, сделал тот же вывод, что и командующий армией королевы, так как с той стороны тоже был направлен к деревне большой отряд кавалерии.
Лорд Сейтон собрал тотчас своих воинов, но, пока они выстраивались вокруг его знамени, лорд Арброут выхватил меч и подскакал к графу Аргайлу.
– Милорд, – объявил он, – вы нанесли мне обиду, поручив лорду Сейтону занять деревню. Эта честь принадлежит мне, как командующему авангардом. Я требую, чтобы вы соблаговолили возвратить мне эту мою привилегию.
– Я получил приказ занять ее, и я ее займу! – заявил Сейтон.
– Вполне возможно, но только после меня! – ответил лорд Арброут.
– Нет, прежде вас и прежде всех Гамильтонов, сколько бы их ни было на свете! – воскликнул Сейтон и пустил коня в галоп, устремляясь к теснине, где сужалась дорога. – Сент-Беннет! – и вперед!
– За мной, мои воины! – вскричал лорд Арброут, скача туда же. – Бог и королева!
Оба отряда в беспорядке понеслись и столкнулись в теснине, где, как мы упомянули, едва могли пройти бок о бок два человека. Произошла чудовищная давка, и битва началась со схватки между друзьями, которые должны были объединиться против общего врага. Наконец оба отряда, оставив несколько трупов, задавленных, а может быть, и погибших от рук товарищей по оружию, пробились сквозь теснину и в беспорядке скатились в овраг. Но в этой схватке Сейтон и Арброут потеряли драгоценное время, и отряд, направленный Мерри, вошел в деревню прежде их, так что теперь ее нужно было не занять, а отбить.
Аргайл, все больше понимая важность деревни и видя, что именно за нее пойдет главное сражение, тотчас же направился туда с основными силами армии, оставив в резерве две тысячи человек и велев им ждать сигнала, когда вступить в бой. Но то ли командующий резервом не понял приказа, то ли ему захотелось отличиться перед королевой, во всяком случае, едва корпус Аргайла скрылся в овраге, поблизости от которого уже шел бой между Керколди Грейнджским и Мортоном, с одной стороны, и Арброутом и Сейтоном, с другой, он, не слушая криков Марии Стюарт, вместе со всеми своими людьми во весь опор помчался туда, и королева осталась лишь с двумя десятками отобранных Дугласом телохранителей. Джордж тяжело вздохнул.
– Увы, – промолвила королева, слышавшая его вздох, – я не воин, но мне кажется, мы скверно начали сражение.
– Чего вы хотите? – ответил Дуглас. – У нас у всех, от первых до последних, кружится голова, и все наши люди ведут себя сегодня, как безумцы или как дети.
– Победа! Победа! – закричала королева. – Враги бьют отступление. Я вижу знамена Сейтона и Арброута, развевающиеся в деревне. О мои отважные лорды! – И она захлопала в ладоши. – Победа!
Но она умолкла, увидев, как выдвигается неприятельский отряд, чтобы ударить во фланг победителям.
– Это ничего, – успокоил ее Дуглас. – У них там только кавалерия, так что особенно опасаться нечего, и к тому же граф Аргайл подоспеет вовремя, чтобы поддержать наших.
– Джордж! – обратился к нему Уильям.
– Да?
– Ты видишь?
Мальчик показал на скачущий неприятельский отряд.
– Что?
– За спиной у каждого всадника сидит аркебузир, так что отряд вдвое больше, чем кажется.
– Клянусь душой, ты прав. У тебя зоркие глаза. Эй, кто-нибудь! Скачите во весь опор к графу Аргайлу и предупредите его!
– Я! Я! – закричал Уильям. – Я первый их заметил и имею право сам доставить донесение!
– Ладно, мой мальчик, скачи, – приказал ему Дуглас, – и да хранит тебя Бог.
Уильям умчался с быстротой молнии, не слыша или делая вид, что не слышит, как его зовет королева. Он проскакал через сужение дороги и скрылся в низине как раз тогда, когда Аргайл вышел из нее и пришел на помощь Сейтону и Арброуту. А в это время неприятельские пехотинцы соскочили с коней, выстроились и пошли краем оврага по тропкам, недоступным для кавалерии.
– Уильям прискачет слишком поздно! – воскликнул Джордж. – Но даже если он будет там вовремя, его сообщение ничего не изменит. О безрассудные, вот так мы всегда и проигрываем сражения!
– Что, сражение проиграно? – побледнев, осведомилась Мария.
– Нет, ваше величество! Хвала Богу, пока еще нет! – успокоил ее Дуглас. – Но мы поторопились ввязаться, и начало не слишком благоприятно для нас.
– А Уильям? – спросила Мария Стюарт.
– Сейчас он принимает первый свой бой. Если я не ошибаюсь, он должен быть как раз там, где аркебузиры ведут беглый огонь.
– Бедный мальчик! – воскликнула королева. – Если с ним что-нибудь случится, я никогда не утешусь.
– Увы, ваше величество, – промолвил Джордж, – боюсь, как бы первая его битва не оказалась и последней. Мне кажется, вон там скачет его конь без седока.
– О Боже, Боже! – со слезами на глазах воздела руки королева. – Неужто правда, что я несу гибель всем, кто приблизится ко мне?
Джордж не ошибся: это действительно была лошадь малыша Дугласа, она вернулась без всадника и вся покрытая кровью.
– Ваше величество, – обратился Джордж к королеве. – У нас тут не самая удачная позиция. Давайте поднимемся на холм, где расположен замок Крокстон, оттуда нам будет видно все поле сражения.
– Нет, только не туда! Только не туда! – с ужасом вскричала королева. – В этом замке я провела первые дни после свадьбы с Дарнли, он принесет мне несчастье.
– Хорошо, тогда к тем тисам, – указал Джордж на возвышенность, расположенную рядом с первой. – Главное, не упустить ни одной подробности битвы. Вполне возможно, судьба вашего величества будет зависеть от одного ошибочного маневра или от одной потерянной минуты.
– Что ж, ведите меня, – согласилась королева, – отсюда я ничего не вижу. Каждый выстрел этих ужасных пушек отзывается у меня в сердце.
Но хотя возвышенность была расположена весьма удобно и с ее вершины открывался вид на все поле сражения, залпы артиллерии и огонь аркебуз покрыли его таким дымом, что невозможно было ничего различить, кроме перемешавшихся людских масс. Около часу длилось ожесточенное сражение, и вот наконец по краям этого покрытого туманом моря показались первые разбегающиеся во все стороны беглецы, которых преследовали победители. Однако на таком большом расстоянии невозможно было определить, кто выиграл и кто проиграл сражение, и знамена ничего не могли прояснить: над обеими армиями развевались знамена Шотландского королевства.
В это время с холмов Глазго стали спускаться остатки резерва армии Мерри; они мчались во весь опор, спеша вступить в бой, но целью этого маневра могла быть как попытка прийти на помощь побежденным, так и стремление завершить разгром противника. Однако вскорости все сомнения рассеялись: резерв принялся преследовать отступающих, что привело к еще большему смятению в их рядах. Итак, армия королевы потерпела поражение. И тут из оврага выскочили несколько всадников и, нахлестывая коней, помчались к холму, где стояла королева. Дуглас понял, что это враги.
– Спасайтесь, ваше величество! – воскликнул он. – Бегите, не теряя ни секунды, потому что за этими следуют другие. Скачите к дороге, а я задержу их тут. А вы, – обратился он к телохранителям, – умрите все до единого, но не позвольте пленить вашу государыню.