— Мне нужно плыть, а жить не столь уж необходимо!
Помпей еще находился в зените своей славы, так что история фиксирует все сказанные им слова. Но произойдет Фарсальская битва и история забудет о нем, чтобы начать цитировать Цезаря.
Пока Помпей воевал весной, летом и осенью, Цезарь со своим двором прибыл в Лукку[293]. Именно со своим двором, иначе не скажешь.
В Риме, если и заговаривали о нем, то только затем, чтобы вновь напомнить о его очередной победе. В то время как противники его слабели и теряли позиции на всех перекрестках истории, солнце Цезаря входило все выше над горизонтом.
Все сколько-нибудь значительные и знатные люди Рима и провинций направляются в Лукку: Аппий, правитель Сардинии, Непот, проконсул Испании, и так далее. Зимой 696 года в Лукке находилось сто двадцать ликторов со своими фасциями и более двухсот сенаторов.
Прибыли сюда и Красс с Помпеем.
Связи, объединявшие триумвиров, немного ослабли, но после этой встречи вновь окрепли. Именно там было решено, что Цезарь сохранит за собой еще на пять лет проконсульство над Галлией, что Помпей и Красс будут назначены консулами, что Красс и Помпей будут именоваться губернаторами провинций, чтобы таким образом держать в своих руках все войска Республики.
Чтобы добиться избрания Красса и Помпея, Цезарь написал своим друзьям в Рим. Многим солдатам он предоставил отпуска, чтобы те могли отдать свои голоса в комициях. Эти планы были рассчитаны на 699 год от основания Рима, за 55 лет до нашей эры.
Но события, о которых мы говорили, возвращают нас в 698 год. Он проходит относительно спокойно. Клодий почти полностью низвергнут. Порой он взламывает чьи-то двери, поджигает дома, ломает несколько ребер кому попало, но он уже напоминает бульдога, которому надели намордник, и вынужден позволять другим собакам лакать из его миски.
Цицерон довольно сытно питается из этой миски. И вот однажды, воспользовавшись отсутствием Клодия, он отправляется в Капитолий и разбивает там несколько таблиц трибунов, на которых записаны отчеты о действиях, совершенных во время правления трибуна Клодия.
Вернувшись, Клодий тут же стал кричать, что за его спиной произошло бесчинство — так воры, пойманные с поличным, начинают кричать: «Держи вора!»
Цицерон отвечает со свойственным ему красноречием:
— Происходя из патрицианского рода, Клодий не имел права быть народным трибуном, а потому принятые во время его правления законы недействительны. А раз законы трибуна недействительны, их вправе уничтожить любой гражданин.
Однако, уничтожив таблицы, Цицерон имеет малоприятное объяснение с Катоном, к чему он вовсе не стремился. На таблицах, в частности, были записаны деяния Катона в Византии и на Кипре, а Катон вовсе не хотел, чтобы его участие в политической и общественной жизни исчезло бесследно.
Чем же закончилась эта ссора?
К сожалению, Цицерон не упоминает об этом в своих письмах, ну а Плутарх говорит лишь несколько слов:
«Этим Цицерон нанес большой удар Катону, но не имел особых неприятностей, если не считать того, что дружба их немного поостыла».
Весь год прошел в мелких дрязгах, придирки и обвинения звучали то с одной, то с другой стороны.
Помпей отдал распоряжение Габинию восстановить Птолемея на египетском престоле, и Габиний возвращается, согнувшись под тяжестью миллионов, чем только разжигает желание Красса немедленно отправиться в Сирию; но, как мы уже говорили, для этого необходимо, чтобы Красс и Помпей стали консулами.
Так и прошло время до 699 года от основания Рима.
Повсюду распространялись слухи, что вследствие тайного сговора мир поделен между тремя мужами. Когда же узнали, что Красс и Помпей выдвинули свои кандидатуры в консулы, все сомнения отпали.
— Ты выставил свою кандидатуру в консулы? — спросили Марцелл и Домиций у Помпея.
— Может, да, а может, и нет, — ответил тот.
— На конкретный вопрос нужно и отвечать конкретно.
— Хорошо, — сказал Помпеи. — Да, я стал кандидатом в интересах добрых людей и в пику скверным!
Этот союз, конечно же, не устраивал всех в одинаковой мере, особенно тех, кто искренне радел за Республику или хотя бы делал вид, что радеет.
Красса тоже спросили — его ответ прозвучал несколько скромнее:
— Выставлю свою кандидатуру, если сочту, что смогу быть полезен государству. Если нет, то воздержусь.
Тщеславный ответ Помпея и двусмысленный Красса заставили некоторых римлян тоже выставить свои кандидатуры, но, когда ситуация прояснилась, когда увидели, что Красс и Помпей официально метят в консулы, все кандидаты отступили, все, кроме Домиция.
Его поддерживал Катон, как в свое время поддерживал Бибула против Цезаря. Известно, что Катон не отличался скромностью. Он ходил по площадям, публичным местам и везде говорил, что Помпей и Красс на самом деле хотят стать вовсе не консулами, а тиранами, что их цель — не магистратура в Риме, а власть над основными провинциями и командование армейскими легионами.
Распространяя эти слухи, он всячески подстрекал Домиция, советуя ему не терять надежды и убеждая, что он, и только он, борется за истинную всеобщую свободу.
А вокруг все только и твердили:
— Да, похоже, Катон прав. Почему эти люди, которые уже однажды были консулами, хотят стать ими еще раз? Почему вместе, а не один из них? Неужели во всем Риме не отыскать человека, достойного встать рядом с Помпеем и Крассом?
Помпей испугался. В подобных ситуациях он всегда пугался, но затем прибегал к силе, как настоящий солдат. Он подготовил заговор против Домиция. И вот, когда Домиций рано утром направлялся со своими друзьями, в том числе и Катоном, на Форум, люди Помпея набросились на эту небольшую группу, словно то были разбойники Клодия, перебили слуг, державших факелы, и ранили Катона.
К счастью, все это произошло невдалеке от дома Домиция, и он вместе со своими друзьями успел укрыться в нем. Люди Помпея окружили дом и никого оттуда не выпускали. В отсутствие конкурента Помпей и Красс спокойно были избраны консулами.
Но и им тоже угрожала опасность.
Катон метил в преторы. Катон, ставший их заклятым врагом, у которого едва затянулись раны, полученные при нападении на Домиция.
Они решили избавиться от Катона, не прибегая к силе.
У Катона, как мы уже упоминали, была луженая глотка — когда он говорил, любой мог его слышать, даже тот, кто этого вовсе не хотел. Но Красс и Помпей были богаты. Они потратили несколько миллионов на подкуп трибунов, и Катон проиграл.
Преторами были избраны Антий и Ватиний — оба люди Помпея и Красса. Уверенные в том, что больше не встретят никакого сопротивления, они заставили Требония, народного трибуна, объявить о декретах, подготовленных в Лукке.
Цезарю продлили еще на пять лет срок правления Галлиеи. Красс и Помпей тянули жребий: Сирия досталась Крассу, Испания — Помпею.
Каждый получил, что хотел.
Красс, добивавшийся Сирии, чтобы начать войну против парфян, был доволен; Помпей, хорошо знавший Испанию и надеявшийся собрать на пороге Италии солдат, которые могли ему пригодиться для достижения иных целей, получил свое. При этом ему не надо было покидать молодую жену, в которую он влюблялся все больше и больше. И наконец, народ, считавший, что в Риме без Помпея никак не обойтись, сохранил своего Помпея в Риме.
Самым счастливым из них был Красс. Миллионы Габиния не давали ему покоя. Между Митридатом и Фемистоклом шел спор о лаврах; между Габинием и Крассом — о богатстве.
XXXIII
В глазах пессимиста Катона дела обстояли хуже некуда.
Цицерон на собственной шкуре познал искусство быть мудрым. Конечно, он порой иронизировал, но так, слегка — ведь по натуре своей он не мог без этого обойтись, — однако он все равно приветствовал Помпея, улыбался и писал Цезарю, на которого смотрел, как на свое второе я.
Правда и то, что Цезарь высказал ему кое-какие любезности, но исключительно в эпистолярном форме.
«Ты рекомендуешь мне М. Орфия, — пишет он Цицерону. — Я сделал бы его царем галлов, если бы ты не предпочел назначить его легатом Лепты».
«Если у тебя есть кого послать ко мне, чтобы я его обогатил, немедленно высылай!»
Вот как поступали в Риме; и Цицерон послал Трибания, передавая его, как он сам говорил, из своих рук в «верные и победоносные руки Цезаря».
Затем заканчивал послания следующими словами:
«Береги свое здоровье и люби меня, как я тебя!» (Et me ut amas, ama.)
Бесполезно говорить о том, что Цицерон более не издевался над Крассом, хотя бы вслух и прилюдно, он позволял себе это лишь в самых конфиденциальных письмах, продолжая называть его Лысым и Миллионером. При встрече восхищался его планами и заранее поздравлял с победой над парфянами.
Его победы над парфянами! Цицерон не ограничивался просто поздравлениями, он говорил, что победы Лукулла над Тиграном и Помпея над Митридатом — всего лишь детские игры, что Красс обновит триумфальный марш Александра, проникнув в Индию через Бактрию, и остановится только у края земли!
И все же декрет, назначавший Красса проконсулом в Сирию, не упоминает о войне с парфянами, хотя все знают, что это — идефикс Красса; даже Цезарь, писавший ему из Галлии, хвалит его планы и желает довести их до счастливого конца.
Говоря об этом периоде, Плутарх упоминает лишь о любви Помпея; самая главная забота консула — вывезти на прогулку по всей Италии свою жену; он показывает ее жителям, он хочет, чтобы его любимой восхищались, ну а что касается самой Юлии, то она была известна лишь своей верностью Помпею.
В атмосфере фривольности, что царила тогда в Риме, их любовь вызывала взрывы эмоций — ведь речь шла о двадцатилетней девушке и пятидесятилетнем муже. Поэтому Плутарх считает себя обязанным дать некоторые пояснения:
«Эта нежность объясняется мудростью мужа и природной серьезностью Помпея, в натуре которого никогда не отмечалось жестокости, что делало его общество приятным, даже восхитительным».
Ну а в интимные подробности можно верить, так как приводятся они — кем бы вы думали — женщиной, которая знала толк в подобных делах — куртизанкой Флорой.
К сожалению, Помпей не всегда коротал время со своей женой.
Нужно было избрать новых эдилов, и в связи с этим Помпею вменили в обязанность руководить выборами. Он пошел на Марсово Поле. Выборы были бурными, дошло до прямых столкновений. Немало людей погибло и получило ранения, в том числе и те, кто находился рядом с Помпеем. Его тога была забрызгана кровью, так что он вынужден был переодеться. Помпей попросил принести ему другую тогу, а ту, испачканную кровью, отправил домой.
При виде крови Юлия подумала, что муж ее убит, и потеряла сознание. Она была беременна.
Обморок был глубоким; это повлияло на плод — ребенок погиб в чреве матери. Юлия родила его мертвым.
Эта маленькая семейная драма вызвала огромный интерес во всей Республике к Помпею, все поверили в истинную любовь жены к мужу.
Три месяца спустя Рим снова стал свидетелем этой любви: всем обитателям виллы на холме Альбано было официально объявлено, что Юлия беременна снова. Чтобы приумножить популярность, а возможно, и отпраздновать эту счастливую новость, Помпей сообщил, что устраивает игры. Впрочем, Рим мало интересовали мотивы — народ радовался, что может развлечься. Помпей же говорил, что хочет отпраздновать таким образом день победоносной Венеры.
Игры, устроенные Помпеем для Рима, представляли собой охоту на диких зверей — самая любимая забава римлян, она запомнилась своим великолепием и жестокостью одновременно.
Около 503 года от основания Рима в цирке погибло от стрел и копий сто сорок два слона. Избиение было не роскошью, а необходимостью: слоны были захвачены во время одного из сражений с карфагенянами, а Республика была слишком бедна, чтобы прокормить этих гигантов, и слишком осмотрительна, чтобы отдать их союзникам. Поэтому и было решено убить их.
В 583 году на играх, устроенных Сципионом Назикой и П. Лентулом, были разыграны сражения с шестьюдесятью тремя пантерами и сорока другими зверями, среди которых были медведи и слоны.
В 655 году во время пребывания на посту эдила Клодий Пульхр — отец нашего Клодия — устроил битву между слонами.
Римский гражданин, некто П. Сервилий, достиг определенной популярности тем, что устроил охоту, во время которой было убито около трехсот медведей и столько же пантер и леопардов.
Сулла, претор, устроил охоту на сто гривастых, точнее, атласских львов, в результате чего Нумидия, Абиссиния и Йемен лишились царского украшения природы.
И наконец, перещеголяв всех, Помпей устраивает охоту на шестьсот львов, из них триста пятнадцать гривастых, и двадцать слонов.
Гладиаторы и преступники бились со львами, пары, вооруженные стрелами и копьями, — со слонами.
Один старый сенатский указ запрещал ввозить в Италию пантер из боязни, что звери могут сбежать, размножиться и натворить немало страшных бед. Но в 670 году, за 30 лет до нашей эры, в эпоху, которая нас интересует, трибун К. Ауфидий поднял перед народом эту проблему. Народ, которому было безразлично, съедят какие-то там звери нескольких провинциалов или нет, проголосовал — и указ был аннулирован.
Скавр, бывший эдилом, перехватил, как говорится, мяч на лету и доставил на убиение сто пятьдесят пантер. Во время своего первого консулата Помпей выставил четыреста десять пантер.
Естественный вопрос, который у нас возникает: откуда и как брали этих зверей, например, триста гривастых львов, убитых на глазах у публики?
Ответ крайне прост: одни народы платили дань деньгами, другие — дикими животными, к последним принадлежали жители Африки.
Представляете, какое количество зверей должна была прокормить Африка, чтобы уплатить такую дань и чтобы источник ее не иссяк? К тому же обратите внимание, что речь шла не о простой охоте — звери должны были быть пойманы живыми, без ран и повреждений. Кого же отлавливали? Гиппопотамов, крокодилов, пантер, львов, носорогов и слонов!
В ожидании игр звери сидели в клетках, народ мог любоваться ими до начала представления, воображая, как они дерутся, а потом увидеть это наяву.
Помпей достиг пика своей славы и богатства. Но постигшее его несчастье стало первым сигналом к повороту судьбы. Юлия не могла выйти из того шокового состояния, в которое повергло ее лицезрение окровавленных одежд мужа; ее вторая беременность протекала болезненно, и женщина скончалась при родах. Ребенок родился живым, но через неделю умер и он.
Помпей был в страшном отчаянии: он хотел похоронить жену на своей вилле на холме Альбано, чтобы постоянно видеть ее надгробие, но народ бросился во дворец, силой отнял тело и отвез его на Марсово Поле. Там тело сожгли с большими почестями, среди моря цветов и благовоний.
Однако народ отдавал почести вовсе не жене Помпея, который при этом присутствовал, а дочери Цезаря, которого в Риме не было. Имя Цезаря склонялось по всему городу в связи с похоронами, как всегда бывает в подобных ситуациях. Никогда прежде народ не проявлял такого интереса к нему.
Тем временем Красс готовился к походу в Сирию. Но перед этим в Риме произошло важное событие.
XXXIV
Годичный срок консульства Помпея и Красса подходил к концу. Свои кандидатуры выставили Анний Милон, Плавтий Гиспей и Метелл Сципион.
Объявился и Клодий — как кандидат в преторы. Мы уже говорили, что в преторы обычно метили разорившиеся люди; человек, желавший стать претором, заявлял своим кредиторам: «Отдайте мне свои голоса, и я вам хорошенько заплачу, мое избрание вернет вам долги сторицей».
Все знали о вражде между Милоном и Клодием. Клодий понимал одно: его преторство сведется к нулю, если Милон станет консулом. И он тут же начал копать под Милона и поддерживать кандидатуры Сципиона и Гиспея.
Поджоги и убийства, о которых мы упоминали, возобновились. Эти инциденты подрывали работу комиций, и, когда римляне дожили до января, выяснилось, что ни консулов, ни преторов так и не избрали.