- Всё исполню, княгиня.
Он не стал говорить, что уже усилил дозоры и выслал своих лазутчиков далеко в Дикое поле. Плохим бы он был воеводой, если бы не сделал этого!
- А про того гонца - молчи, чтоб понапрасну людей не тревожить. Иди!
Смутно было на душе у княгини. Нет при ней надёжной её опоры - Свенельда. Ещё в молодые годы он понимал её с полуслова и готов был пойти за неё в огонь и воду. До старости любил гордую псковитянку, преклонялся перед нею, но никогда и никому не признавался в этом. Ольга - и та лишь догадывалась. Но потому и послала она его в поход вместе с сыном, знала: нет никого надёжнее этого человека. А Добрыня - смерд, брат холопки, родившей первого сына Святославу. Хоть и стал воеводой, а чужой он Горе и княгине. Можно ли верить простому, тёмному люду?
Не знал тех дум Ольгиных Добрыня, своих тревог у него хватало - он за весь Киев в ответе. Воевода ждал, какие вести привезут лазутчики. Выйдя от княгини, зашёл в гридню, велел двум отрокам оседлать своих коней и его, воеводского. Вскоре трое всадников, поднимая пыль, выехали за ворота крепости-детинца, оставив позади княжьи и боярские хоромы, спустились к Подолу, миновали обезлюдевший за последнее время торг, землянки слобожан. Навстречу им дохнул свежий ветер. С криком припадая к широкой Днепровой груди, низко над водой носились белокрылые чайки. С обрыва открылся широкий речной простор, за ним - заросший лесом левый берег.
Добрыня прищурился, вглядываясь вдаль, замахал рукой. От левого берега отчалил чёлн.
Воевода ждал, не слезая с седла. Спутники его спешились, но поводья из рук не выпускали, готовые в любой момент снова очутиться в седле.
Ждать, пришлось долго. Когда чёлн приблизился, стало видно, что в нём сидят четверо: двое гребут, сильно и ровно вымахивая вёслами, один правит на корме, а между ними неподвижно сидит четвёртый в похожей на колпак шапке, отороченной лохматым мехом.
Глаза Добрыни сузились, лицо приняло хищное выражение. Казалось, что это коршун готовится к броску.
- Держи коня, Рогдай, - коротко приказал он одному из гридней и, легко соскользнув с седла, начал спускаться по песчаному откосу к воде.
Загнутый кверху нос челна, похожий на боярский сапог, мягко ткнулся в берег, зашуршало по песку днище.
- Ну, с чем прибыл, Мстислав?
Выскочивший на берег сотник Мстислав отбросил в сторону рулевое весло и весело объявил:
- Удача, воевода! Изловили печенежина, да такого хорошего, что жаль с ним расставаться. И умён, и говорлив! Многое знает, многое мне поведал. И шкуру ему портить не пришлось…
Пленник, сидевший в челне, заворочался, по-волчьи скосил на воеводу глаза. Добрыня встретил его взгляд, ухмыльнулся.
- Хорош гусь! А что он вам рассказал, други?
Мстислав оглянулся - не услышит ли его кто чужой, недаром же место для встречи выбрано в стороне от людного перевоза.
- Говорит: двое ромеев приезжали в их орду, хану золото привезли. Зачем - не ведает. Думаю, на нас натравливает печенегов ромейский император. Сам ряд с нами подписывает, сам его нарушает. От Царьграда ничего хорошего не жди!
Добрыня помрачнел:
- Недобрая весть, недобрая. Нету покоя этим ромеям, снова к нам подбираются, да ещё с двух сторон. Кабы не их козни, может, и не пошёл бы князь на Саркел.
- Я - Урза, сын хана Кичкая, - неожиданно заговорил пленник, чётко выговаривая русские слова. - Я не простой воин, я сын хана большой орды!
Русичи переглянулись.
- Этого он нам не говорил, - сказал удивлённый Мстислав.
- Ты меня не спрашивал, кто я, спрашивал: кто и что делает у нас. Я о себе и не говорил. Теперь сказал. Если захочешь меня убивать, много ваших голов наша орда срубит.
- Я ещё подумаю, - засмеялся Добрыня, прикидывая, какую выгоду может принести ему захват такого знатного пленника. - А пока будешь, Урза, моим… - он не сразу подобрал нужные слова, - почётным гостем.
И незаметно подмигнул Мстиславу.
Вечером воевода пришёл в клеть, где под охраной дюжих гридней в одиночестве сидел пленник.
- Ну, ханский сын Урза, как тебе тут живётся? Не обижают ли тебя мои отроки?
- Не обижают, - угрюмо отвесил пленник. - Ты пришёл только для того, чтобы узнать об этом?
- Думал, что ты поговорить со мной хочешь. Разве не так?
- Отец даст за меня большой выкуп. Много золота!
- Того, что ему привезли ромеи?
Урза скривился в усмешке, отчего скулы на его лице, туго обтянутом кожей, обозначились ещё резче.
- Много знаешь, воевода! Зачем тогда спрашиваешь?
- Хочу взять выкуп подороже…
Урза недоверчиво прищурил глаза. Шутит воевода? Но печенег понял: ему не угрожает смерть. Понял и успокоился. Значит, ему ещё доведётся стать ханом. Надо поторговаться с русичем, уменьшить цену выкупа. Отец, конечно, богат, но…
Хан Кичкай давно уже с опаской поглядывает на своего сына, догадывается, что не терпится тому занять его место. Что если он вовсе откажется платить? Надо расположить к себе русского воеводу, сделать его союзником на будущее. Вот почему Урза подробно отвечал на все вопросы Добрыни.
Ромеи? Да, месяц назад в орду Кичкая прибыл знатный византиец со слугой, с ними несколько рабов и небольшая охрана. Он передал хану в дар от императора ромеев золото. Много золота! Просто так, в знак дружбы между ромеями и печенегами. Нет, от хана никто не требовал нападать на Киев или другие русские города, просто его попросили наблюдать за военными приготовлениями русичей: не готовится ли Русь к походу на Византию?
При этих словах Добрыня улыбнулся:
- Не могут забыть Олега и Игоря! Ждут, когда Святослав на них пойдёт походом… Дождутся! - Уже без улыбки воевода искоса следил за пленником, заметил, как довольно блеснули глазки ханского сына. И неожиданно в упор спросил: - А гонца нашего пошто ваши вой перехватили? Да может, и не одного?
- Только одного, - чуть помявшись, ответил Урза.
- И что он сказал?
- Ничего не успел сказать. Наши лучники бьют без промаха. Но…
- Что - «но»? - нахмурился Добрыня.
Урза хитро прищурился:
- Ты сообщишь хану о том, что согласен получить за меня выкуп?
- Сообщу, если ты дело будешь говорить!
- И выкуп будет не слишком большой? - продолжал торговаться печенег.
- Да, да! - вскипел воевода. - Только не тяни кота за хвост. Говори, что ещё для меня приберёг?
- При гонце наши люди нашли письмо… От князя Святослава.
- Ну!
- Написанное ромейскими буквами, а слова - русские…
- Знаю, - нетерпеливо отмахнулся Добрыня. - А в письме что?
- Князь пишет, что он взял хазарскую крепость Саркел.
- Не врёшь? - Добрыня вплотную подступил к пленному.
- Зачем врать буду? Всё правда. Сам письмо видел. Ромейский гость читал его, головой качал, говорил: «Ах, как нехорошо! Что теперь будет с Хазарией?»
- Так и говорил? Ну, спасибо тебе, Урза. Пошлю гонца к хану Кичкаю, пусть готовит выкуп!
Княгиня Ольга устала от государственных дел - собирала бояр, советовалась с ними, как лучше укрепить Киев на случай набега степных орд. Вернулась в опочивальню, прилегла. Ноги ломит, будто на дождь. То ли вправду непогода надвигается, то ли просто старость даёт себя знать?
А в дверях снова ключница?
- Что там ещё приключилось? - недовольно вздохнула Ольга.
Ключницу отстранил Добрыня. Вошёл радостный, быстрый, ветром днепровским от него повеяло.
Прости, что потревожил твой покой, княгиня… Принёс радостную весть: князь Святослав взял Саркел!
6
Даже древний Перунов дуб, что доживал свой век, прикрывая морщинистыми руками княжеские хоромы в Киеве, не помнил, когда, в какую пору появились впервые на Русской земле хазары. Много кочевых народов проходило через Дикое поле от Итиль-реки и Ясских гор на запад за века, ушедшие в небыль. Гунны и обры, болгары и угры топтали копытами своих коней Приднепровье. А за ними появились и хазары - до Днепра докатились их передовые орды, а главная сила осела на обширных степных пастбищах за Доном. Там родилось их полукочевое государство - каганат Хазария.
За триста лет до похода Святослава Хазария откололась от некогда могущественного государства кочевников тюрков, почти не оставившего по себе памяти, и обрела независимость. Она стала называться каганатом по имени её первых правителей - каганов. Правящая династия из рода Ашина жадно поглядывала на соседние земли. Она в первую очередь подчинила себе родственных, но враждебных болгар, вынудив часть их уйти к Дунаю, а часть - к Сурожскому морю. Покорились Хазарии племена буртасов, гузов, данниками её стали ясы и касоги, вятичи и северяне. Даже Киев откупался от неё данью.
На Итиль-реке свили своё гнездо хазарские каганы. Их столица стояла на торговых путях, проходивших с востока на запад и с севера, по Итиль-реке, на юг. Это было выгодно для хазар, но был в этом расположении и один изъян: каганат очутился между двумя противоборствующими силами - мусульманским Арабским халифатом с его союзниками Хорезмом, Джурджаном и другими на юге и востоке и христианской Византией на западе. Обе стороны были заинтересованы в союзе с языческой Хазарией.
Династия Ашина умело лавировала между христианскими и мусульманскими государствами, обогащалась, заигрывая то с одной, то с другой стороной. Так не могло продолжаться до бесконечности - нужно было приставать к тому или иному берегу. Но правивший Хазарией Обадий побоялся принять христианство или ислам, чтобы не попасть в зависимость от Византии или арабов. Он выбрал третью веру - иудейскую, заставил принять её своих приближенных.
Христиане и мусульмане, а с ними и язычники, населявшие многоплемённую Хазарию, отшатнулись от своих правителей. Их недовольством воспользовались соперники династии Ашинов. Некогда могущественные каганы попали в подчинение к захватившей власть знати; отныне безымянные и бесправные, они хоронились в дворцовых покоях, не видя народа и страны, а от их имени Хазарией правил каган-бек, один из самых влиятельных хазарских вельмож. Он принял второй титул - малика, или царя.
Снова о Хазарии вспомнила Византия - под боком у ромеев поднималась молодая, полная сил Русь. Опасаясь её усиления, давние союзники обещали друг другу помощь против Киева.
Дружба их, правда, оказалась не очень надёжной.
Каган-бек Иосиф, не в пример своему отцу Аарону, был правителем недальновидным. Понадеявшись на поддержку ромеев, обещавших ему и свои легионы, и корабли с грозным греческим огнём, он вёл себя чересчур вызывающе по отношению к Киеву, планировал большой поход на русские земли - за богатой добычей. Но князь Святослав, упредив Иосифа, двинул двое войско на Саркел. А помощи от ромеев всё нет и нет. Одна сотня византийских воинов во главе с Диомидом, направленная в Саркел, не решит судьбу войны.
Иосиф задумался: не допустил ли он ошибку, вызвав гнев киевского князя? Хотя бы конница, которую повёл к Саркелу бек Аймур, не запоздала!
Владыка Хазарии приказал подтянуть к столице все конные тысячи из-за Итиль-реки, оставив там, на восточных рубежах каганата, лишь заслоны против гузов и печенегов. Отдал приказ - и сам же усомнился в правильности сделанного: а что если неподвластные ему кочевники в сговоре со Святославом ударят по Хазарии с тыла? Всё равно приказ отменять поздно, теперь надежда только на удачу.
В последнюю минуту он сам решил выступить во главе собранного войска навстречу неприятелю.
Отправляясь в поход, каган-бек наказал всем священнослужителям Итиля денно и нощно возносить молитвы к своему богу о даровании победы войску Хазарии. В царской казне хватало золота, и на эти молитвы были отпущены солидные суммы. Немало золота взял с собой и каган-бек, имевший привычку награждать своих подчинённых сразу же после победы над врагом. Он знал, что облагодетельствованные щедрым владыкой беки и темники будут покладистее, когда начнётся сбор добычи в пользу царской казны.
Иосиф не ведал ещё о том, что произошло под Саркелом. Его всадники на сытых конях, выгулявшихся на сочных весенних пастбищах, ходкой рысью торопились к Дону. Чтобы не задерживать их, обозы с провиантом и запасные кони шли отдельно.
Ничто не предвещало грозы. Но уже в начале второго перехода головной хазарский дозор повстречал в степи израненного, едва державшегося в седле всадника. Немолодой десятник с залепленной землёю раной на голове, узнав, что хазарское войско на подходе, а с ним сам каган-бек, потребовал, чтобы его немедленно доставили к владыке Хазарии.
- Я везу ему чёрную весть, - хрипло, едва разжимая запёкшиеся губы, прошептал десятник. - Я должен передать её самому каган-беку…
Он едва говорил, изнемогая от усталости и потери крови. Дюжий молодой воин подхватил его, перетащил к себе на луку седла и, хлестнув плёткой коня, помчался навстречу подходившему войску.
Нелегко было пробиться сквозь цепь охраны Иосифа. Наёмники арсии никак не хотели пропустить воина с раненым вестником. Когда десятник наконец очутился перед хазарским владыкой, он только и смог прохрипеть:
- Большая беда, каган-бек! Поспеши к Саркелу…
Он покачнулся и упал замертво.
- О Ягве! - в гневе воскликнул Иосиф, взывая к своему иудейскому богу. - Какие никчёмные у меня слуги! У старого пса не хватило сил, чтобы доставить мне весть. А этот молодой олух, что привёз его, не додумался расспросить старика… Срубите ему голову, он и без неё обойдётся! И уберите эту старую падаль!
Каган-бек почувствовал, как замерло от тревожного предчувствия его сердце. Что же могло случиться там, под Саркелом?
Он привык сомневаться в верности своих подданных, подозревать их, подсылать к ним шпионов. Но Джабгу и Аймур вне подозрений, эти полководцы - опора хазарского трона. Изменить они не могли. Потерпеть поражение?
Скоро, очень скоро стало известно, какую чёрную весть вёз скончавшийся от ран десятник. Дозоры перехватили нескольких беглецов, мчавшихся без оглядки от самого Дона. От них узнали, что войско бека Аймура разбито и рассеяно по степи. Русичи обложили Саркел и готовятся к его штурму. Возможно, что крепость уже пала…
Советники Иосифа, беки и раввины, беспокойно переглядывались. Осторожность подсказывала им, что неожиданная встреча с сильным неприятелем здесь, в чистом поле, где нет ни леска, ни ложбинки, может окончиться плачевно. Однако никто не посмел высказать владыке свои опасения. Да и что можно предложить? Идти вперёд? Там такая же голая степь, негде засаду устроить. Отступить к Итилю немыслимо - это сразу породит панику в войсках. Сам Иосиф молчал, закрывшись в поставленной на колеса кибитке. Слуга вёл в поводу его любимого скакуна.
Над степью сгущались низкие, свинцовые тучи. На землю упали сумерки, наступила непроглядная тьма. В ночной степи хазарское войско едва не столкнулось с киевской конной дружиной. Схлестнулись дозоры в короткой горячей схватке, зазвенели, скрещиваясь, клинки, пронзительно заржал чей-то конь, унося на себе зарубленного всадника. Вспыхнула стычка и погасла. Не видно, где свой, где чужой, неведомо, много ли впереди врагов или мало.
Стали войска среди чистого поля друг против друга, затихли, дожидаясь рассвета. Будто и нет никого в степи. Только лазутчики поползли по сухой, колючей траве в разные стороны, вглядываясь в темноту, прислушиваясь к тому, что делается во вражеском стане.
Святослав, будь это возможно, ударил бы по хазарам без промедления. Он был зол, получив из Саркела неприятное известие. Уже в сумерки его нагнал посланный Вуефастом гонец.
Покидая взятую штурмом крепость, Святослав не неволил своих временных союзников, болгар и вятичей: если согласны, пусть идут с ним дальше, на Итиль, нет - могут возвращаться домой. Добычу они получили немалую.
Гонец сообщал:
- Князь вятичей Войт побил многих наших воев, чуть воеводу не взял в полон, отобрал у нас часть дани и ушёл в свою землю. Ещё смеялся: «Дурные мы были - платили хазарам дань. Святослав освободил нас от них, свою дань наложил. Буде! Сами хозяевами станем, вовсе без дани проживём!» Вуефаст жив?
- Жив, княже…