Богдан осторожно, опасаясь выдать себя малейшим шорохом, стал отходить в глубь леса - подальше от рассвирепевших зубров. Стадо ещё долго не успокоится после нападения тигра - того самого зверя барба, о котором рассказывал Богдану старый Мечник.
Думая только о том, как бы не выдать себя, Богдан не заметил второго хищника, мелькнувшего между деревьями. Это уходила тигрица, потерявшая своего друга.
Медленно, шаг за шагом, Богдан отступал в чащу. Зубры ещё бушевали, злобно метались по поляне, будто мало им было одного затоптанного врага. «Чур меня! - подумал гридень. - Увидят туры - и мне то же будет». Он пятился и пятился, пока не забрался в лощину, заросшую колючим кустарником. Только здесь он перевёл дыхание.
И вдруг ему показалось, что кто-то следит за ним из чащи. Ощущение было такое явственное, что по спине мурашки поползли. Кто-то, человек или зверь, упорно смотрел ему в спину. Гридень неожиданно, чтобы обмануть неведомого врага, упал ничком на землю, приподнял голову и стал вглядываться в ту сторону, откуда почудилась ему опасность. Рука крепче сжала нож, подарок Джейхани.
Нет, всё было спокойно. Только стайка мелких синиц попискивала над Богданом в листве молодого бука. Жёлто-голубые пичуги с любопытством разглядывали незнакомца и о чём-то совещались.
Неподалёку стучал дятел, настойчиво и упорно долбил подгнившее дерево. Чуть подальше, в другой стороне, застрекотала сорока. С чего бы это она?
Сорока - зловредная птица. Сама воровка, но, чтобы отвлечь от себя подозрения, вечно старается выдать кого-нибудь другого. Ни один человек, ни один зверь не пройдёт, не замеченный сорокой. Кого же она приметила на этот раз?
Здесь, в предгорьях, лес был совсем не такой, как в родных местах Богдана. Он казался куда глуше и таинственней, замшелый и дикий, с опушками, заросшими непролазным колючим кустарником. Богдан чувствовал себя здесь новичком. Хорошо, что он не нарвался на стадо здешних буйных туров. А кто знает, какие ещё враги встретятся ему в этом лесу?
Он поднялся, подумав, что всё равно надо идти вперёд. Раз решил перевалить через хребет, чтобы сократить путь, то теперь отступать поздно.
Богдан определил по солнцу направление и снова стал взбираться на подъем. Кое-как он добрался до гребня хребта, вышел на открытое место над обрывом и убедился, что впереди лишь новая лощина, глубокая и тесная, а настоящий гребень дальше, за нею. Вздохнув, Богдан начал спускаться по почти отвесной стене. Она вся растрескалась, казалось, её сложили из отдельных каменных плит. Выступавшие камни качались под ногами Богдана, он с трудом удерживал равновесие, цепляясь руками за древесные корни, свисавшие с обрыва.
Ему снова показалось, что кто-то за ним следит. Но всё его внимание было поглощено тем, чтобы не сорваться. До конца спуска оставалось совсем немного, когда внизу, в зарослях, послышалось угрожающее рычание. Гридень похолодел. Он замер, прижавшись к каменной стене.
В кустах мелькнула полосатая шкура, затем показалась большая круглая голова с прижатыми ушами и хищно оскаленной пастью. Барб!
Зверь был близко, в каких-то десяти пядях от ног Богдана. Он сжался, готовясь к прыжку, а гридень даже за нож не мог взяться - руки заняты. В отчаянии Богдан рванулся вверх и вдруг почувствовал: корень, за который он уцепился, поддаётся под руками.
Хищник немного задержался с прыжком. Он взвился в то мгновение, когда Богдан, потеряв равновесие, уже падал вниз, на лету стараясь выхватить из-за пояса нож. Они оба упали на дно расселины, заваленное обломками камня, и оба одновременно встали на ноги друг против друга: человек и огромная полосатая кошка.
Гридень почувствовал на своём лице горячее дыхание зверя. Он знал, что ему терять нечего, и первый кинулся на своего противника, стремясь достать его ножом под лопатку, чтобы поразить в самое сердце. Страшный удар тигриной лапы пришёлся по пустому месту, когти лишь оцарапали плечо человека. А нож, добрый нож работы арабских мастеров нашёл свою цель, с силой вонзился в тело зверя по самую рукоятку.
Падая, тигрица (а это действительно была подруга недавно погибшего в стычке с зубрами тигра) подмяла под себя Богдана. Уже в агонии она опустила слабеющую лапу на голову противника, сорвала с неё лохматую шапку. Богдану показалось, что в него ударила молния, в глазах у него вспыхнул яркий свет, затем он почувствовал, что проваливается в темноту. Последнее, что он слышал, - грохот обвала, швырнувшего камни со скалы в узкую расселину.
Богдан пришёл в себя от чьего-то осторожного прикосновения. Он с трудом разлепил веки, попробовал приподняться и тут же замер: в упор на него смотрел незнакомый человек, смотрел пристально и даже с беспокойством. Гридень успел разглядеть смуглое, с правильными чертами лицо, зелёные глаза, полуприкрытые длинными ресницами, а затем всё поплыло перед ним, скрылось в тумане.
Окончательно он очнулся, почувствовав холод на лице. Прохладные струйки воды текли по его лбу и щекам.
- Живой?
Спросили его по-хазарски, и Богдан закрыл глаза, тихо застонал - не от боли, а только от одной мысли, что после стольких мытарств он снова попал в лапы к своим врагам. Но тут же этот вопрос повторили на языке русичей.
Человек в потрёпанной одежде - то ли свитке, то ли хазарском халате с длинными рукавами - стоял на коленях перед Богданом и прикладывал к его голове мокрую тряпицу.
- Может, попить хочешь? Тут недалеко криница, вода холодная…
Голос был женский, и говорила эта невесть откуда взявшаяся женщина на родном языке Богдана.
- Русич я, русич! - хрипло выкрикнул гридень. - Из дружины киевского князя…
Женщина встрепенулась, из-под лохматой бараньей шапки на плечи её упали светлые, почти золотые волосы. Большие зелёные глаза, похожие на русалочьи, изумлённо смотрели на гридня, веря ему и не веря.
- Ой боже ж мой, Перуне! Неужто правда? Русич?
- Правда, сущая правда. Клянусь Перуном и Волосом!
Нет, она всё ещё не верила.
- А чего ж ты такой чудной? И платно(39) на тебе не наше, не русское, и лук хазарский, а кинжал - ясский…
Кинжал… Только тут мысли Богдана вернулись к недавней схватке со страшным противником. Он почувствовал, что его ноги прижаты к земле чем-то тяжёлым. Гридень приподнялся и увидел оскаленную пасть зверя, стекленеющие его глаза. Женщина перехватила взгляд Богдана.
- Наповал свалил барба, такое не каждому вою удаётся! А зверь, уже мёртвый, прикрыл тебя от камней, что сверху падали…
Она помогла гридню выбраться из-под туши тигра. Богдан поднялся. Голова гудела, как пустой казан, но руки и ноги были целы. Он внимательно осмотрел незнакомку.
- Так ты говоришь, что я чудной? А ты - не чудная? Похожа на волхва, что живёт у нас на горе, возле Перунова требища. Тот такой же косматый, только ещё в звериные шкуры одетый.
- На волхва?- она ещё шире раскрыла глаза и вдруг звонко рассмеялась. - Ой, правда! На лешего я скорей похожа…
Её звали Злата. За золотые косы, за золотой весёлый смех, за золотое сердце, за золотые руки. Родилась и выросла она в тёплом краю на берегу Русского моря, где оно соседствует с морем Сурожским, в торговом городе Тмутаракани. Отец и братья Златы рыбачили, платили десятину хазарскому беку, ещё и на продажу немало оставалось от улова. Море кормило и одевало не только их семью. Жили его дарами рыбаки русичи, греки и касоги, всякий люд, что приходил сюда из иных краёв в поисках лучшей доли. Но богатства свои море отдавало за дорогую плату. В сильную бурю не вернулись домой ни отец, ни братья. Мать вскоре слегла с горя и больше не встала.
Так Злата осталась одна-одинёшенька на всём белом свете. Некому было за неё заступиться, когда приглянулась она беку Сурхану, полновластному хозяину Тмутаракани. Силой умыкнули осиротевшую девушку. Хотел приблизить её к себе Сурхан, сделать своей наложницей, но Злата едва глаза ему не выцарапала. Строптивую невольницу заставили делать самую чёрную работу, а вскоре бек подарил её своему родичу в Семендер. Там она прожила больше года без всякой надежды на избавление. Но потом вдруг в городе начался переполох, пошёл слух о приближении войска киевского князя. Присмотр за невольниками ослабел, и однажды ночью Злате удалось бежать.
Сердце Богдана будто кто рукою сдавил: как похожа судьба Златы на его собственную, на судьбу погибшей Рославы! Одинаково тяжело живётся смерду что под Киевом, что в Тмутаракани - хазарский бек не лучше русского толстосума! Богатый бедного гнёт, последнее у него отнимает.
Под густым загаром, под пылью дорожной лицо у Златы будто с той картины ромейской, что видел Богдан в Киеве, иконой она называется. А одеть бы её в чистое платно, серьгами да гривной серебряной украсить - ох как хороша была бы она! Даже глаза потупил гридень, подумав об этом, и тут же ему стыдно стало: быстро забыл Рославу…
- И ты домой, в свою Тмутаракань, надумала добираться? - тихо спросил он, не поднимая глаз.
- А куда ещё? Даже птица по весне летит в родные края… И я пошла на заход солнца, думала: когда-нибудь да доберусь. Таилась от лихих людей, ягодами да кореньями кормилась, рыбу ловила - як рыбе привычная.
- Варила?
- Сырое всё ела. Где бы я огонь взяла?
- А дальше что думаешь делать? - спросил Богдан.
- Снова пойду, куда шла.
Он внимательно посмотрел на неё.
- Нам, выходит, по пути. Пойдём вместе?
- Пойдём, - без колебаний согласилась она. - Я тебе в тягость не буду. Только сейчас уже дело к вечеру идёт. В темноте отсюда не выберемся, заночевать придётся.
Богдан увидел густые тени в расселине, золотые блики заходящего солнца высоко над головой.
- Заночуем, если ты не боишься со мною вдвоём оставаться. Костер разведём, огниво у меня есть. Я шкуру с этого зверя сниму - жалко такое добро бросать…
Девушка посмотрела на гридня с сомнением: стоит ли тащить на себе такую тяжесть? Но ведь редкая добыча… Она слыхала, что барбы не часто в этих местах встречаются. А насчёт того, что она, может, боится оставаться с ним вдвоём… Злата тихонько рассмеялась: она приметила, как краснел этот храбрый воин, поглядывая на неё.
- Ты чего? - удивился Богдан, услышав её смех.
- Да так просто… - ответила девушка, лукаво улыбаясь.
Ночь они провели в расселине, по очереди дежуря у костра. Утром, едва рассвело, тронулись в путь.
Злата оказалась добрым товарищем Богдану. Сильная и выносливая, она лучше гридня знала местные условия и сама выбирала наиболее удобную дорогу. Выйдя из ущелья, они спустились в долину, где сохранились следы проходившего здесь недавно русского войска, затем снова начали взбираться на гору.
Идти вдвоём со Златой было веселее, чем одному, но зато и труднее. Богдан полностью доверял своей проводнице, и та, увлекая его за собой, легко, без малейшего усилия, карабкалась по крутым склонам. Подъем становился всё круче. Богдан начал задыхаться, а девушка, не оглядываясь, всё шла и шла вперёд.
- Погоди, Злата, - наконец не выдержал, взмолился он. - Давай передохнем малость.
Она обернулась, поглядела на него с усмешкой. Ярко блеснули её белые зубы.
- Я думала, что ты простого роду, а выходит - боярского.
Насмешливые слова девушки уязвили его, но он сдержался, лишь буркнул негромко:
- Рада, что скачешь, как коза, а я к горам непривычный.
- Привыкай! - подзадорила она Богдана, но, встретившись с его взглядом, вдруг опустила глаза, смутилась отчего-то. - Я в горах тоже не так уж часто бывала… Ладно, давай передохнем, нам ещё по этой прогалине идти до самой вершины. А там - вниз, легче будет.
- Стой! - Богдан внезапно потянул Злату назад, в тень леса. - Видишь? Дозор! Не пойму, кто это: ясы или касоги?
- Ясы, - твёрдо сказала Злата. - Это их земля, до касогов мы ещё не дошли. А вон ещё конные вой, гляди дальше!
Вдалеке виднелись ещё несколько всадников. Ясские дозоры внимательно наблюдали сверху за долиной. Там, внизу, вдоль реки, ползла длинная извилистая змейка.
- Наши! - вскрикнул Богдан и тут же прикусил язык.
Он заметил то, чего не было видно снизу, от реки: на дальнем краю долины, за леском, шевелилась другая такая же змейка, выползавшая навстречу первой. Вот её голова замедлила движение, начала раздуваться, постепенно перегораживая долину.
Злата вопросительно посмотрела на Богдана.
- Да, ясское войско. Будет сеча. Надобно нам поспешать туда, - ответил Богдан.
Он торопился. Предстоящая сеча не страшила его - Богдан уже не раз смотрел в глаза смерти с тех пор, как стал гриднем. Ему не терпелось встретиться со своими боевыми товарищами, вместе с ними врубиться во вражеский строй.
- Придётся шкуру бросить, - нерешительно сказал Богдан, сожалея, что не сделал этого раньше - его ноша с каждым шагом казалась ему всё тяжелее. - Брошу, разрази меня гром!
- Ноги я побила, - тихо отозвалась Злата, - трудно идти босой по камням. А из шкуры можно постолы сделать.
Богдан посмотрел на её ноги, увидел сбитые в кровь пальцы. Сердце его дрогнуло от внезапно нахлынувшем жалости. Как же это он раньше не догадался?
Ни слова не говоря, гридень развернул тигровую шкуру, ловко отхватил ножом сначала один кусок, затем другой. Отрезал несколько тонких полосок - шнурков.
- На, замотай ноги. Потерпи малость, скоро мы добудем тебе сапожки - сафьяновые, добрые.
2
За тысячу лет до похода Святослава из-за Джурджанского моря в Придонье и Прикубанье пришли воинственные кочевники аланы. Это был могущественный народ, совершавший походы и на юг, и на запад, в пределы Римской империи.
Нашествие гуннов, хлынувших в IV веке нашей эры из Азии в Восточную Европу, подорвало могущество алан. Часть их вместе с захватчиками ушла на запад и растворилась среди других племён, часть переселилась на юг, за Кубань и Терек. Здесь, в горах и предгорьях, выросли новые поселения и города. Алания, уменьшившаяся в границах, снова окрепла. Она выстояла в упорной и длительной борьбе с Тюркским каганатом, возникшим и распавшимся в VI веке, вела упорную борьбу с арабами, временами попадала в зависимость от Хазарии и всё-таки продолжала существовать.
Народ Алании соседи грузины называли овсами или осами, русичи - ясами.
На землю ясов теперь вступили полки киевского князя Святослава.
Уже несколько дней шло войско Святослава по ясской земле, шло неторопливо, разбивая лагерь и зажигая костры на ночь - благо здесь лесу хватало! - и ни одна стрела не пропела над русскими воинами. Конные дозоры ясов открыто маячили на террасах горных склонов и отходили без боя, завидев приближавшихся русских всадников.
- Ох, недоброе задумали наши вороги! - вздохнул Свенельд, когда русское войско начало втягиваться в долину, стиснутую отрогами гор. - Как бы они нам западню не устроили…
Он по-стариковски закряхтел, умащиваясь поудобнее в седле, а глаза его в это время зорко и молодо шарили по долине.
- Вороги? - переспросил Святослав. - Пока дело ещё не дошло до встречи в чистом поле, пока не пошли в ход мечи и сабли, они нам не вороги. Мы же с их шеи хазарское ярмо сняли…
- А своё наденем, - не дал ему договорить Свенельд.
- Наше полегче будет, - возразил князь. - Киев отсюда намного дальше, чем Итиль. Нешто ясы не поймут этого? А Хазарии теперь не до них, Иосиф битые черепки собирает.
Старый воевода промолчал. Что ж, его дело вести полки в бой, а не гадать, кому что выгоднее.
Долина всё сужалась, в дальнем конце её, в горловине, показались тесно сдвинутые ряды воинов - ясское войско.
- Вот мы сейчас и узнаем, кто им ближе - Киев али Итиль, - усмехнулся Свенельд. - Теперь нам уже обратной дороги нет.
- А кто говорил про обратную дорогу? - прищурился Святослав, глядя на своего ворчливого наставника. - Неужто ты, мой верный воевода?
- Я, княже. Но шутки со мною шутить не надо, лучше прикажи вести полки на ясов, ударить, пока не поздно.
- Ударить всегда успеем, - уже без усмешки сказал князь. - Да жалко зазря проливать русскую кровь. Подождём, что послы ясские скажут.