След легко нашли на влажном илистом берегу Роси. Гунн вплавь перебрался через реку и некоторое время ехал по бугристой возвышенности вдоль Днепра, а потом начал забирать правее и вскоре помчался прямо на юг.
Преследователи гнали коней не жалея, без отдыха. След то терялся, то вновь появлялся в густом степном разнотравье, уводя всё дальше и дальше от обжитых краёв. Остались позади зелёные дубравы и рощи, исчезли высокие шпили приднепровских гор, с которых открывались виды далеко вокруг. Началась седая от полыни и ковыля, чуть наклонная равнина.
Незаметно въехали в степь.
- Так и к гуннам в лапы можно попасть, - сказал Тур, вытирая вспотевшее лицо.
Радогаст, скакавший впереди отряда, ничего не ответил. Ему очень хотелось, надобилось поймать гунна, и он погонял и погонял своего уставшего коня, и так бежавшего из последних сил.
В полдень они, наконец, увидели беглеца. Далеко впереди завиднелось чёрное пятнышко, то появляющееся на холме, то исчезающее за ним.
- Это Крек! Мы его догоним! Вперёд!
Всадники понукают утомлённых коней, и те ускоряют бег. Ну же, быстрее! Быстрей! Устали бедные. Уже лоснятся взмокшие бока и спины, из груди вырывается не дыхание, а тяжкий болезненный хрип… Но и коню Крека тоже не легче, и хотя он сильный и выносливый, но всему есть предел!
Радогаст мчался впереди, за ним - Кий, Щек, Хорив, Чёрный Вепрь, чуть отстали дружинники и лишь за ними - Тур. Да, не те уже годы, чтобы угнаться за молодыми.
Крек, видимо, заметил погоню и не останавливался ни на миг. Расстояние между ним и преследователями не уменьшалось, но преимущество было на стороне последних. Русичей много, и кто-нибудь да догонит его. Он это понимал. Спасти его могла теперь только встреча с передовыми разъездами гуннов.
Преследователи растянулись длинной цепочкой. Более сильные кони вырвались вперёд, другие всё больше и больше отставали.
В бешеной скачке никто не заметил, как что-то вокруг изменилось. Сначала подул прохладный ветерок и перестало печь солнце, которое затягивалось распростёртой над степью мглой. Потом на западе появилась туча, она быстро росла и вскоре закрыла полнеба.
Поляне забеспокоились. И Радогаст, и Чёрный Вепрь, и Кий, что далеко вырвались вперёд, с тревогой поглядывали вверх. Неужели разыграется гроза?
Гром ударил внезапно - и покатился эхом над погруженной в сумрак равниной. Сердца людей сжала тревога. Перун рассержен! Бог молнии и грома мчится прямо на них и издалека подаёт свой грозный голос.
Когда сверкнула молния и гром тут же прогрохотал над землёй, Радогаст остановил коня, соскочил с него, стал на колени и протянул к небу руки.
- Перун хочет покарать нас! Мы его прогневали!
- Это наколдовал тот проклятый гунн! Нам нельзя ехать дальше! Перун нашлёт на нас большую беду! - закричал Чёрный Вепрь.
У Кия тоже зашлось сердце, С Перуном не спорят и не шутят! Гнев всесильного божества в любое мгновение может обрушиться на голову провинившегося.
Подскакали отставшие дружинники.
В это время чёрную тучу разодрала гигантская молния, и над головами насмерть перепуганных людей затрещало, ударило, грохнуло так, что задрожала земля. Могучий гром взревел, как десять тысяч туров. Хлынул дождь. Холодные потоки воды и частого града стегали приникшую степь, мяли, путали, рвали седой ковыль, терзаемый порывами ветра.
Воины дружины бросили поводья коней, упали на колени, в мольбе простёрли к небу руки. Их бледные губы истово шептали заклинания и просьбы о прощении.
- О ясноликий и грозный Перун! Помилуй нас!
Радогаст старательно отбивал низкие поклоны.
Дрожал Чёрный Вепрь. Тур тоже бил поклоны, мокрыми прядями седых волос касаясь земли. Щек и Хорив прижались друг к другу и ладонями зажали уши, чтобы не слышать ужасных раскатов грома. Кий почувствовал, как от страха начинает ныть сердце, но самообладания не терял. Увидев, что вот-вот разбегутся испуганные кони, схватил поводья и крепко зажал в руке. Посерел от страха Чёрный Вепрь. В его широко раскрытых глазах мелькали отблески ослепительных молний. Прижимаясь к коню, обнял его руками за шею, просил небо о спасении.
Опять грохнуло, затрещало, застонало над головами. Дружинники распростёрлись ниц на земле в ожидании беспощадного удара карающей десницы разгневанного божества.
Ливень усиливался. Свет совсем померк. Стало темно, как поздним вечером. В выси непрерывно гремело, грохотало и сверкало. Разъярённый Перун то и дело прокатывался по небу в своей огненной колеснице и метал во все стороны смертоносные стрелы. Содрогалась и колебалась под ногами земля и, казалось, что этому буйству и безумию не будет конца.
Кони неистово ржали, вздымались на дыбы и тоже, как и люди, дрожали в ужасе. Всё живое замерло: исчезли птицы, попрятались звери, замолкли всегда весёлые, шумливые сверчки и кузнечики. Только огонь, вода и гром властвовали в небе и на земле.
Кий одною рукой держал поводья нескольких коней, а другой, воздетой к небу, заклинал Перуна унять свой гнев.
Но Перун ярился всё сильней и сильней. Тучи сошлись с землёй, и наступила такая тьма, будто Морок насовсем поглотил Световида. Гром гремел непрерывно, и в свете молний были видны мечущиеся над степью водяные вихри.
Один из дружинников в ужасе вскочил и с диким воплем помчался к высокому степному кургану. Он то исчезал во мраке за сплошной завесой ливня, то вновь появлялся, как призрак, в ослепительно-синих вспышках молний. Достигнув вершины кургана, упал на колени, вытянул руки к небу и застыл.
И тут небо вспыхнуло огнём. Ужасный грохот всколыхнул землю. Извилистая стрела ударила в самую вершину кургана.
Все рухнули в мокрый, прибитый и спутанный дождём ковыль. О великий Перун, ты нашёл свою жертву!
Так и лежали они долго. Гроза лютовала ещё некоторое время, но силы её постепенно иссякали. Насытившись требой, человеческой жизнью, Перун отпустил вожжи своих буйногривых коней, изо всех сил громыхнул раз-другой и помчался над степью дальше - на восток.
Всё реже и реже били в землю молнии. Всё глуше становились раскаты грома. На западе начал светлеть край неба. Тучи стали расплываться - и, наконец, блеснуло солнце.
Мокрые, испуганные, оглушённые люди поднимались с земли и вновь протягивали к светилу задубелые руки.
- О великий Световид, милостивый Даждьбоже! Ты явил нам свой золотой лик, ты вселил в наши сердца надежду и радость! Будь славен вовеки Даждьбоже!
Гроза отшумела - и всё в степи опять ожило. Закричали с хрипотцой перепёлки, взвился в небо и завис в вышине серебристоголосый жаворонок, промчался на горизонте табун тарпанов.
Только мёртвый дружинник лежал на вершине кургана, повернув к солнцу почерневшее лицо.
Его не трогали, оставили там, где настигла его смерть, - он теперь принадлежал не себе и не людям, а божеству грома и молний Перуну.
Настращенные, едва опомнившиеся от пережитого ужаса, княжичи подали знак садиться на коней и возвращаться домой. О преследовании гунна не могло быть и речи.
На полпути к Роси Тур и его сыны попрощались с княжичами и повернули к Каменному Острову. Горячее солнце быстро высушило их одежды, овчины и торбы. А из сердец медленно высеивался страх. Грозный Перун на сей раз обошёл их своей карой…
НОЧЬ НАД РОСЬЮ.
Ночь застала их в дороге. Как-то незаметно сникла румяная краса-зорька, быстро загустели сумерки и обернулись вскоре темнотой. На небе замигали мелкие звезды, а из широкой долины Роси на крутые холмы потянулись сырой туман и прохлада.
Кий придержал коня.
- Где заночуем, отче? Завернём к какой-нибудь веси и остановимся там на ночлег иль разведём костёр и побудем здесь до утра?
- Здесь переночуем, в степи! - дружно подали голос Щек и Хорив, им не хотелось целую ночь находиться в чужой душной хижине, переполненной детьми и взрослыми.
Тур не возразил.
- Добро, переночуем здесь… Травы для коней вокруг вдосталь, сухого хвороста для костра тоже. Расстелим кожушины и на покой…
Место для ночёвки выбрали на взгорье, чтобы ветер сдувал комаров и мошкару. Тур стреножил коней и пустил их пастись. Щек и Хорив принесли из леса по охапке сухих ветвей, а Кий высек огонь и, раздув трут, развёл костёр.
Малиновые язычки пламени весело зазмеились по валежнику - и вверх с треском взвились золотистые искры. От этого тьма ночи стала ещё гуще.
Раскинув с подветренной стороны кожушки, путники улеглись вповалку.
Кий заложил руки за голову и загляделся в ночное небо. Ему не спалось. События последних дней тревожили душу.
Ему всего-то двадцать, да ещё один, но мнилось, что живёт спокон века на этой бескрайней, необозримой земле, - и эта долгая жизнь была полна думами и созерцанием величия таинственного мира, работою в поле, затем - в лесу, когда рубили на топливо дрова, а то на ловах, выслеживая дичь или зверя. И ему не раз приходилось вместе со всеми отбивать налёты акацырей, которые, прорвав заслоны уличей, налетали на веси полян, чтобы захватить табун коней, отару овец, а то и угнать в полон людей его племени. В бою почему-то мнил себя бессмертным. Никак не верилось, что и в него, как и в других, падавших рядом, может попасть стрела акацыря. И никогда не помышлял о том, что будет завтра, веровал в то, что завтра будет точно так же, как вчера и сегодня. А вот теперь что-то изменилось. Страшное слово «гунны», произнесённое князем Добромиром, обернулось вдруг зловещим видением: тучи всадников на низкорослых, выносливых конях, что могут налететь на Рось точно так же, как нагрянули они на поселения уличей. Точно так же они могут убивать мужчин, женщин, детей, стариков, погубить и его… Про гуннов среди полян издавна ходили зловещие предания. Гуннами пугали детей. Их сравнивали с нечистой силой - ведьмаками, водяниками, лешими, которые только то и делают, что чинят людям зло. Старые люди изведали от гуннов немало лиха. Неужели теперь доведётся изведать и им, молодым?…
Тревожно было ему и потому, что увидел каким старым, больным и беспомощным стал князь Божедар. Разве в силах он повести полян супротив ворогов, если они появятся в степи? Или, может, поставит началовать над дружиной кого-то из своих сынов? Но кого из них?
Правильно было раньше. Старики вспоминают, что прежде князя избирали на вече не на всю жизнь, а только на военный поход. Избирали достойнейшего, самого мудрого, смелого и сильного… А кончался поход - и опять все жили, кто как хотел… А теперь выбирают князя на всю жизнь. Да и княжьи сыны мостятся на отцовское место… Но достойны ли они?
Что станет с полянами? Сумеют ли они отбить гуннов, если Эрнак решит напасть на веси и угодья полян?
Мысли набегали друг на друга, как тучи в осенний день, и отгоняли сон. Потрескивали сучья в огне, хрумкали траву кони и заливались на все лады невидимые в темноте кузнечики - сюрр-сюрр-сюрр.
Прямо над головой вдруг сорвалась звезда и падая, оставила после себя огненный след. Кий вздрогнул.
- Отче, не спишь?
- Нет, - ответил Тур.
- Видел, звезда упала…
- Чья-то жизнь угасла.
- А где же моя звезда, отче?
Щек с Хоривом тоже не спали - приподняли головы, прислушались.
- Этого, сынок, никто не знает. - Тур задумался. Немного погодя добавил: - Но она где-то там есть. И моли Сварога, чтобы крепко держал её на небе… Тебе нужно долго жить - молодой ещё…
- Кажется мне, живу веки вечные… То ли из того, что ты поведал, то ли из детских снов чудится такое, чего наяву никогда узреть не мог - гунны, Аттила, готы, король Бож…
Тур приподнялся, опираясь на руку, улыбнулся.
- Аттилу ты никак не можешь помнить… Тебя ещё на свете не было, когда боги покарали его лютой смертью… позорной для воина, покарали за собственные грехи и за грехи его племени… А тем паче не можешь помнить готов и короля Божа… Только твой, прапрадед, бают, знал его…
- А то правда, отче, что князь Добромир - правнук короля Божа?
- Да, старые люди бают такое… по матери, что была из племени венетов…
Тур умолк и долго о чём-то думал. Щек и Хорив недвижно лежали на согретых телами овчинах, тоже о чём-то размышляя. Кий сидел возле них, поставив локти на колени, и подперев ладонями голову, вслушивался в неясные шорохи ночной темноты, и ему слышался глухой гул тысяч конских копыт, звяканье мечей и резкий посвист стрел, крики гуннов, возгласы венетов, стоны раненых…
Он вздохнул.
- Жалко мне Божа, отче… Кого же венеты выбрали себе королём после его смерти?
- А никого… Те роды и племена венетов, которые осели по сею сторону Днепра, по Бугу да Днестру, гунны покорили и заставили платить дань зерном и мехами. А те, что поселились в лесах по Припяти, затаились и помалкивали, будто их там и вовсе нет… Должно, гунны про них и ведать не ведали или просто не хотели трогать, потому что на супесках и болотах хлеб там родится никудышный…
- Хитрые гунны - орати землю не хотели, а к хлебу, ишь, скоро привыкли!
- Орати землю они так и не научились… Для гуннов не было жизни лучшей, чем на конях да в кибитках. Жены и дети на колёсах, а сами они - верхом! Верхом едет, верхом ест и пьёт, порою даже и спит верхом, уцепившись за луку седла… На конях гунны и ловы творят - гоняют зверя в степи, а во время войны супротив них и никто не может устоять: мчась клином, они как острой секирой, рассекают войско врага надвое, крушат строй, рассеивают и убивают его воинов. А если, волею богов, одолеть враз не в силах, то гунны поворачивают вспять и, не считая сие за позор для себя, без многих потерь скачут что есть духу прочь…
- Ну, для венетов дань хлебом, небось, не так уж и тяжела…
- Если бы только хлебом… А то ещё и скотиной, и мёдом, и мехами, и полотном. Но большей бедой была дань людьми - отроков забирали в войско гуннов.
- И ты туда ходил, отче?
- Ия ходил… с князем Божедаром. Молодой он тогда был, сильный и смелый. Мать Радогаста к тому времени померла и Божедар там в жены взял Чернету.
Щек с Хоривом так и подскочили.
- Так значит, мать Чёрного Вепря из настоящих гуннов?
- Не просто из гуннов, а дочка самого Аттилы… Аттила хитрый был. Чтобы покрепче привязать к себе подневольных вождей, или тех, кто союз с ним заключил, женил их на своих дочерях. А потому как жён у него, по обычаю гуннов, имелось - тьма, то дочек и того больше имел - всем князьям и риксам хватало…
- Вот почему княжич Радогаст назвал Вепря гунном, - задумчиво промолвил Щек. - И поэтому, наверно, тот тянется к Эрнаку…
- Ну, клонится он к своему вуйку Эрнаку не столько потому, что сам гунн, а потому, что хочет занять место отца, который вот-вот отправится в дорогу к пращурам. Радогаст же, как старший сын, ему помеха большая, - пояснил Кий. - Вот, должно, весть про Эрнака и вселила надежду Вепрю - опираясь на поддержку Эрнака стать князем.
- А почему мы должны избрать Полянским князем кого-то из Божедаровичей? - спросил Хорив. - Разве мало достойных мужей в других племенах и родах? Да хотя бы наш отец Тур… во всём первый из них. Да и племя наше, русь, не последнее среди других Полянских племён, а может, и самое сильное!
Тур усмехнулся в серебристую бороду.
- Вот потому, думаю, старейшины и не согласятся выбрать меня или кого из русов, остерегаясь лишиться возможности иметь князя из своего племени. Да и стар я для сего… Тоже пора в дальнюю дорогу собираться… Паче того, племя Божедара - родь, хотя и ближайший наш родич, не захочет согласиться, чтобы князем стал кто- либо из рода русь. И в этом на стороне роди выступят заднепровские роды бойков. Ведь покойная мать Радогаста от них - из рода бойков… Э-э, всё это не так просто!
- А по мне - пускай князем будет и Радогаст. Кажись, разумный и смелый муж, - сказал Кий. - Страшно только, ну как меж княжичами начнутся распри, - и как раз в канун набега гуннов… Что тогда делать?
Тур нахмурил высокий, изрезанный морщинами лоб.