ГЛАВА СЕДЬМАЯ
ЛОЧА
Рассвета еще нет. Едва можно различить очертания низеньких жилищ, с неотпиленными жердями на крышах.
В доме Ла скребется в дверь собака.
— Сейчас выпущу тебя, Токо, — говорит Удога.
Собака выбегает, садится на снег и начинает выть. И сразу же из-под амбаров отзываются другие собаки.
Тоскующий протяжный вой сотен собак возвещает о приближении дня, хотя рассвет еще не начинался.
О чем они воют? Может быть, шаманы правы, его человеческие души живут во псах и тоскуют о своей судьбе?
Ойга высекла огонь. Кашляет Ла. Он закуривает трубку.
…Лес побелел от инея. В воздухе мгла. Обильно падает изморось. Тускло, косматым желтым пятном, сквозь мглу едва проглядывает солнце.
— В такие морозы все звери залегли в дупла и в норы. Теперь охоты нету, — говорит Ла. — Когда морозы не такие сильные будут, тогда в тайгу опять пойдем. А сейчас зверей не встретишь, только злого духа встретить можно.
Сквозь морозный туман ярко пробивается желтое косматое солнце. Еще два малых солнца по бокам его.
Прибежал Пыжу, всех всполошил. В тумане едут какие-то люди и разговаривают на незнакомом языке. Низкими, гортанными голосами, как будто лают хриплые, простуженные кобели.
Мужчины пошли на берег. Ла, насторожившись, вглядывается в туман.
— Вот они опять разговаривают, — говорит Пыжу. — Может быть, сбились с дороги? Кто такие?
Качая бедрами, подошел Уленда. За ним приплелся Кальдука. Из соседнего дома с оравой мальчишек спешит чернолицый молодой Ногдима. Ковыляет старик Падека, которого от болезни так согнуло, что он придерживается рукой за землю.
— Ну, вслушайся, отец, — просит Пыжу, — ты же знаешь все языки мира и сразу поймешь, кто едет…
Слышно, как скрипят полозья. Голоса все ближе.
— Знаешь, я не слыхал подобных слов… Они едут прямо сюда…
— Я, кажется, начинаю бояться, — говорит Пыжу.
Из густого тумана быстро появляется нарта и мчится к берегу. Она как раз под солнцем. С нее соскакивает человек с огромной рыжей бородой, в косматой рыжей шапке. Он снимает шапку, но голова его не меняет от этого цвета.
— Не бойтесь! — раздается крик на языке на-ней.[10] За рыжим шагает высокий гиляк с черными лохматыми волосами.
— Ла, здравствуй!
— Позь? Это ты?
Позь и Ла целуют друг друга в щеки.
— А это мой друг Алешка…
* * *В доме Ла гости. На кане сидит человек с бородой цвета посохшей осенней травы, с глазами как морская вода на Нюньги-му,[11] где гиляки бьют водяных зверей копьями, загоняя их на мель.
— Лоча приехал! Лоча! — пронесся слух по деревне. Ондинцы собрались в зимник Ла.
— Уй, лоча, какой нос длинный! — переговаривались они.
— Это не ты охотился на Дюй-Бирани?
— Я.
По канам пробежал ропот изумления.
— Ты нам три конских волоска протянул? Мы хорошего соболя поймали. Следы хорошо знаешь. Зачем к нам гонял плохого соболя?
— Я и людей и зверей не люблю таких, которые чужим следом ходят, чужую добычу жрут. Следы людям портят, — ответил русский. — Когда такого хитрого зверя убьем, охотиться будет хорошо. Когда поймаем того, кто нам мешал жить дружно, — от несчастий избавимся.
— Верно, такие люди есть, — согласился Ла. — Это наши соседи мылкинские Бельды… Если их, как лысого соболя, убить, — будем жить хорошо. А ты куда дальше пойдешь?
— Домой к себе пойду.
Скоро год, как ушел Алексей Бердышов из родной забайкальской сторонки. Но не только страсть к пушному промыслу повела его на Амур.
Однажды на Усть-Стрелке[12] у атамана был в гостях исправник Тараканов и полицейские с горных заводов. Бердышов подвыпил, поспорил с ними, стал ругать горное начальство, — но это было еще ничего. Он выбранил купцов Кандинских и прошелся языком вообще по всем — и низшим и высшим.
На другой день Тараканов призвал казака к себе и велел ехать в Нерчинск. Алексей был бесстрашным человеком на охоте и при встречах с врагами, но здесь он знал — никакая храбрость не поможет, каким бы стойким он ни был, его будут без конца пытать и допрашивать, не подучил ли его кто, будут вымогать у него меха. Бердышов решил убраться с глаз долой подальше и тем временем обдумать, что делать. Он не поехал в Нерчинск, а, узнав, что один из кяхтинских купцов идет с товарищами на Тугур, нанялся к нему. Бердышов сначала хотел поселиться где-нибудь, куда никто не доберется. И он нашел такое место. Там оказалось много золота, в той горной долине. Бердышов решил идти с добычей домой. Он соскучился по семье. Он твердо решил, если к нему по возвращении опять станут придираться, уйти на Амур совсем. На всякий случай, кроме золота, он подкопил меха, надеясь откупиться от полицейских. По дороге Алексей охотился и шел все дальше и дальше. Летом из Удского края Алексей послал письмо в Забайкалье с кочующими тунгусами. В письме он извещал, что идет на Амур. Тунгусы обещали передать это письмо от рода к роду, от кочевки к кочевке и отвезти его до самой станицы Усть-Стрелки, откуда Алексей был родом.
Домой казак решил вернуться не Становым хребтом, а Амуром, о богатствах которого наслышался. Через хребет перевалил на реку Амгунь, впадавшую в Амур. За ней хребты снова поднимались в глубочайшую синь, загроможденную кучевыми облаками. Он шел и по привычке брал пробы песков. На нескольких речках нашел золото. Одна из россыпей оказалась богатейшей. Но мыть ее нечего было и думать — без припасов он умер бы с голоду. Наступала осень. Зимой Алексей охотился, продвигаясь к Амуру.
На устье Горюна он встретил человека, признавшего сразу русского в Алешке. Оказалось, что Позь знает по-русски.
Он шел с нартой, груженной товаром. Сказал, что едет торговать в землю маньчжур из земли гиляков, с устья Мангму. Сам живет на море, на мысу Коль.
Так и пошли вместе, на трех нартах. Алешке надо купить юколы на дорогу. Нужны меха, летом где-то придется купить лодку.
— Где ты по-русски научился? — спросил он гиляка.
Но Позь отмахнулся. Потом Позь спросил:
— Ты знаешь, что такое академик?
— Оленник, может?
— Тьфу! — плюнул Позь.
На ночевке Алексей переспросил:
— Про кого это ты меня спрашивал?
— Как, ты не знаешь, кто такой академик, Алешка? Ты сам-то русский? Академика не слыхал?
— Нет.
— Есть школа, там учат. Да?
— Да.
— Самый ученый — академик. Как амбань[13] над учеными. Теперь понял? Нет?
Позь удивительно хорошо говорил по-русски. Но кто такой академик, Алешка все же не понял.
— Поп, может?
— Поп это шаман. Академик как китайский ученый, который делает женьшень, карты чертит, скажет, какая будет зима.
— Ну, ученый.
— Конечно! — отвечал Позь.
В русской экспедиции, где Позь был проводником,[14] звали его Позвейн. «Он — гений в своем племени!» — говорили про Позя ученые. Позь встречал и американцев. Ездил торговать к китайцам. Отец Позя был тунгус, явившийся в землю гиляков из России. Позь бывал у русских в селениях.
Гиляк с холодным взором. Как куски черного льда его глаза. Он широкоплеч, носит хорошее оружие. Алешка предлагал ему винтовку за меха.
— Сменяй гольдам, будет выгодней! — посоветовал Позь.
* * *— Русская земля вверху или внизу? — спрашивали гольды.
— Зачем русский домой идет вверх? Разве у них там земля?
Позь любил поговорить о русской земле.
— Русская земля и вверху и внизу, и там и тут! — воскликнул он. Большая земля! Мы целый год шли — только край ее узнали. Еще разных краев есть много. Хорошая земля! Даже такой есть край, где муку делают, где корова живет. Русская земля вот такая, — вскочил он и раскинул руки, словно собирался захватить в объятия всех сидящих в доме.
— А скоро русские придут? — спрашивал Хогота.
— Скоро придут! — отвечал Алексей. — Скоро много наших придет. Полон Амур. По-вашему — Мангу, по-нашему — Амур.
— Правду говоришь?
— Конечно, правду, вру, что ли?
— Уй, как смешно! Совсем у вас название неправильное.
— Правильное название будет не Мангу, а Мангму, — учил Ла русского, Мангму — сильная вода, богатая река. Морской черт будет Му-Амбани. Морской бог — Му-Андури…
Старики возмущенно закричали:
— Ему только пятьдесят лет, а нас учит! Мы всегда говорили «Мангу»… Мальчишка лезет со старшими спорить!
— Нет, Мангбу! — закричали из угла. — Мангбу! Мангбу!
Между гольдами начался спор, как правильно называть великую реку.
Хозяева угощали русского юколой, рыбьим жиром и лепешками.
— Почему в тайге одни только твои следы были?
— Настоящая охота всегда бывает, когда человек один охотится.
— Давай торговать, — предложил Ла.
— Давай меняться! Соболя есть?
— Есть! У-у! Есть! — обрадовались ондинцы.
За разговорами началась меновая.
Алексей Бердышов — краснолицый, голубоглазый, с жестким, худым лицом, темно-русый, косая сажень в плечах, с высокой выпирающей из-под рубахи грудью, с рыжеволосыми руками.
Удоге нравилось смотреть на Алешку. У него волосы такие же, как у девушки, которая встретилась парню летом. Алексей и Позь хотели пополнить запасы юколы.
— Мы слыхали, какие лоча, — говорил Ла. — Вниз по реке деревня есть Мылки. Там наши враги живут. Старик у них с рыжей бородой есть. Зовут его Локке. Его деды русскими были. Когда лоча жили на Амуре, его дедушка в Мылках остался. Пойдешь через Мылки, его увидишь. Чтобы тебя там не обидели, мы с тобой им кое-что передадим. Нашим посланцем будешь. Посланца закон обижать не позволяет. Когда приедешь в Мылки, спроси про старика. Он рода Бельды. Теперь его против нас воевать заставляют. Ему на бороду посмотри — сразу узнаешь, что лоча.
— Красная борода как красный тальник, — молвил Алексей по-гольдски. Ондинцы засмеялись.
— Наш бог от бедных людей родился, был рыбак, рыбу ловил, — щурясь и поблескивая глазами, говорил Бердышов, — нам за бедных заступаться велит. Мы всегда так и делали. Наш бог хороший. Старика бородатого, дедушку Николу, никогда не видал? — Алексей показал маленькую в золотой ризе икону Николая Чудотворца. — Бога нашего помощник, приятель… Русский бог. В одежде из дорогого красного серебра ходит. Хороший старик дедушка Никола…
— Передай Бельды, что летом пусть в лодках выезжают сражаться… Из луков на озере стрелять друг друга будем.
— Кто такие Бельды?
Ла рассказал.
— Вы братья, а хотите воевать! — удивился русский.
Все возмутились:
— Какие мы братья? Они — Бельды, а мы — Самары. Совсем другой род. Они плохие! Совсем чужие люди!
— Род другой, а люди одни! — Русский понял, что у Самаров с Бельды один язык и они друг у друга жен берут.
— Смотрите! Когда подеретесь — меня еще вспомните.
— Вам надо не между собой драться, а вместе маньчжуров бить, — сказал Позь. — Вот так. — Он поставил перед собой бабку и ударил ее так здорово, что она отлетела.
— Силы нету! У них ружья! — закричали Самары.
— У нас тоже ружья! На! — протянул ружье Алексей. — Возьми мое! Это ружье сделал на Шилке сосед и друг Алексея кривоногий шилкинский казак, искуснейший кузнец и оружейник, самоучка Маркешка Хабаров. Ла выменял Алешкино ружье. Отдал соболей, сушеное мясо, сто пластин юколы и упряжку собак.
— Русские хорошие! — говорил Ла, довольный меновой.
— У нас помнят, что на Амуре наши деды жили, — отвечал Алексей.
— Но я один раз слыхал, — сказал Ла, — что русские страшные. Всех ограбят. Любят воровать.
— Глупый вы народ! — сказал Позь.
«Правда, — подумал Алешка, — воров у нас много развелось». Но тут надо было своих хвалить и хвастаться.
— Конечно, наверно, вранье, — сказал он.
— А Бельды плохие! — воскликнул Ла. — По нашей речке ходили! Мы их побьем — домой вернемся, будем богатые, сильные. Жить хорошо можно будет!
— Не надо с братьями драться. Только хуже вам будет. Маньчжурские торгаши только от этого наживутся.
Но никто не хотел слушать его предупреждений.
— Маньчжуры нашего дела с Бельды не касаются!
Утром Позь и Бердышов забрали свежей юколы я пустились в путь на собаках. Толпа гольдов, стоя на берегу между зимниками и амбарами, занесенными снегом, долго смотрела им вслед.
Синие полосы стлались вокруг. Из мглы выступали низкие зимники с тяжелыми крышами в снегу.
«Эх и далеко до Шилки! — думал казак. — Что-то там сейчас?»
Давно Бердышов не был дома. Хотелось ему знать, что же делается на Шилке, в далеком родном Забайкалье.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
МАЙМА
— Араки би?[15] — весело кричал, поворачивая угду[16] кормой вперед, низкорослый косматый гольд, мокрый до пояса.
— Араки би-би… Иди сюда… — растянул человек на майме.
Одна за другой из тальников, затопленных разливом, вырывались на быстрину плоскодонные лодки мылкинцев. Гольды и гольдки, изо всех сил налегая на весла, спешили к торговому судну.
На майме слышался знакомый мылкинцам тонкий голос хозяина. Там спускали паруса, судно замедляло ход.
Могучее течение бурлило у бортов. Накрапывал дождик. Холодный, порывистый ветер всплескивал пенистые волны.
Ослабевшую майму подхватило течением и понесло к низкому берегу. Вершины затопленных тальников зашуршали о ее борта.
— Скорей, скорей! — кричал на рулевого хозяин.
Несколько плоскодонок, полных возбужденных гольдов, пристали к майме на ходу. Пренебрегая опасностью, гольды сильными ударами весел разгоняли лодки прямо на судно, ловко заворачивали их у самого борта и плыли вплотную подле маймы, цепляясь веслами и руками за ее несмоленую обшивку.
Река была в разливе. Мутные тучи вод мчались с верховьев, затопляя болотистые острова и низменности по левобережью.
Одна из сухих стариц выше озера Мылки превратилась в широкую многоводную протоку. По ней река врывалась в озеро, заливая прибрежные луга и чащу краснотала. К подводным пастбищам, в затопленные луга и кочкарники, шли на откорм косяки рыбы. Лов на новой протоке был в разгаре, когда мылкинцы заметили, что сверху плывет двухмачтовая майма.
— Ондинский хозяин едет! — радостно закричал дальнозоркий старик Локке, как только судно появилось из-за крутого мыса.
Наскоро были вытянуты сетки с добычей, и ватага лодок поплыла через затопленный тальниковый лес, напрямик к главному руслу.
Уже не первый день гольды посматривали вверх по течению: не плывет ли с товаром и водкой ондинский торговец, старый Гао Цзо, что-то запоздавший на этот раз. Еще осенью он распродал все свои товары и уехал домой, в Сан-Син.
Гао Цзо торговал в Онда, но мылкинцы, так же как и все жители окрестных стойбищ, были его постоянными покупателями, потому что старик давал товары в долг и ценил их дешевле, чем другие купцы, приезжавшие на озеро Пиван, что напротив Мылок, где летом, в гьяссу, устраивалась ярмарка. Из Онда — летом на лодках, а зимой на собаках — сыновья и работники Гао Цзо развозили товары по стойбищам, променивая их на пушнину, на калужий хрящ и раздавая в долг.
Сотни семей были в долгу у Гао Цзо, и все они полагали, что он подобрей и почестней других торговцев, и охотно несли ему свои меха.
Покупать у Гао Цзо было выгодно, но небезопасно. Старик торговал незаконно, как утверждали маньчжуры из гьяссу.
Несмотря на их старания ограничить торговлю Гао Цзо, купец делал большие обороты. Впрочем, маньчжуры не запрещали старику торговать в отдаленных деревнях, получая за это богатые взятки.
Мылкинцы не видели старика всю зиму. Надо было теперь рассказать ему новости и заодно воспользоваться случаем хорошенько выпить.