Кардинал приехал из Парижа и с триумфом вступил в отвоеванный город. В тот же день на главной площади казнили двух нотаблей, подозреваемых в сговоре с врагом.
— Скольких теперь еще схватят? Скольких посадят в Бастилию? — мрачно сказал Гастон, когда ему сообщили о казни.
Ему вдруг стало страшно. Еще совсем недавно кардинал выглядел побитой собакой, а теперь, когда опасность миновала, вновь смотрит победителем. Его боятся, перед ним заискивают. И никто не знает, что когда Ришелье приезжал в королевскую ставку, на него готовили покушение. Или знают?..
У Гастона застучало в висках. Планы убийства строил его новый фаворит граф де Монтрезор со своим кузеном, служившим Суассону. Кого они успели посвятить в свой заговор? И не поторопятся ли теперь вчерашние заговорщики донести обо всем кардиналу? Нетрудно догадаться, кого тогда запишут в главные виновники, тем более что Суассон упорно не желает породниться с Ришелье, всячески уклоняясь от брака с его любимой племянницей — госпожой де Комбале. Год назад в Венсенском замке умер Пюилоран, а сейчас, как говорят, там готовят апартаменты для «важной птицы». Надо предупредить Суассона!
Девятнадцатого ноября оба сокомандующих покинули армию: герцог Орлеанский выехал в Блуа, а граф де Суассон — в Седан, к герцогу Бульонскому.
Неожиданный отъезд обоих принцев заставил Людовика встревожиться. В Блуа поскакали гонцы с заверениями в том, что Гастону не о чем беспокоиться. Тем временем герцог Бульонский воспринял приезд Суассона как сигнал к действию. Он тотчас связался с королевой-матерью; Суассон отправил своего фаворита Александра де Кампьона к герцогине де Шеврез, чтобы «все подготовить», ждали только прибытия Гастона, и тогда можно выступать. Но тот не приехал: в феврале к нему в гости нагрянул старший брат с женой, прихватив с собой — на всякий случай — две тысячи солдат.
Гастон махнул на все рукой: в конце концов, ему не нужна была корона, он просто хотел жить в свое удовольствие. Людовик уплатил его долги и дал денег на перестройку замка в Блуа; он даже обещал признать его брак с Маргаритой Лотарингской, если тот будет снова заключен во Франции. Пока «маленькая Анжелика» тосковала в Брюсселе, ее супруг утешался в разлуке с хорошенькой дочкой местного мещанина — Луизон Роже…
Луиза поднялась с подушек, приблизилась к королеве и присела перед ней в реверансе.
— Ваше величество, прошу вас, выслушайте меня, — произнесла она звенящим голосом.
Все разговоры прекратились. Король удивленно обернулся.
— Говорите, дитя мое, — милостиво разрешила Анна.
— Ваше величество, я решилась, и ничто не заставит меня переменить мое решение, — заговорила Луиза, волнуясь. — Я прошу у вас позволения покинуть двор и удалиться в монастырь.
Фрейлины зашептались, прикрываясь веерами; Мари де Отфор обменялась торжествующим взглядом со своей подругой Шемеро. Король был как громом поражен.
— Разумеется, дитя мое, я не смею противиться воле Отца небесного, раз он призывает вас служить ему, — ласково проворковала Анна. Людовик был готов ее убить.
Луиза снова поклонилась и отошла в сторону. Разговоры возобновились, словно ничего и не случилось. Девушка все еще была здесь, но ее уже не замечали, как будто ее и не было.
Людовик, ловко лавируя, приблизился к ней.
— Одумайся, что ты делаешь! — прошипел он.
— Все решено, ваше величество; так будет лучше для всех, — тонким голоском отвечала Луиза.
— Ты не можешь бросить меня, — Людовик встал вполоборота, чтобы никто не видел его лица. — Ты нужна мне, я не смогу без тебя жить!..
Луиза смотрела на него недоверчиво. В ее больших наивных глазах застыл немой вопрос: правду ли он говорит? Но что тогда значит…
— Вы скоро уедете на войну, я все равно не смогу быть с вами, — прошептала она, опустив голову. — А здесь, без вас…
— Хорошо, — сдался Людовик, — поговори с моим духовником, отцом Коссеном. Он даст тебе добрый совет. Но что бы он ни сказал… — король запнулся. — Дождись моего отъезда…
Он побыл еще несколько минут, затем простился с королевой и ушел.
Ришелье явился к королю с докладом и протянул ему записку, в которой подробно излагал свои планы военных операций. Людовик положил ее на стол, даже не просмотрев. Он сидел в кресле вполоборота, закинув одну ногу на другую и подперев рукой подбородок, лицо его было напряжено, а вторая рука, напротив, бессильно свесилась вдоль туловища. Кардиналу была знакома эта поза.
— Право же, ваше величество, вам не следует принимать все так близко к сердцу, — мягко сказал он.
— Девочка хочет запереть себя в монастыре, — бесцветным голосом отозвался Людовик.
— Не пристало великому королю занимать свои мысли ничтожной девчонкой, — в голосе Ришелье зазвучали металлические нотки.
Людовик резко обернулся к нему и оттопырил нижнюю губу, как избалованный ребенок. Потом лицо его приняло обычное страдальческое выражение, взгляд потух.
— Вы правы, кузен. Займемся делами.
Сквозь цветные витражи часовни струился мягкий, теплый свет. Луиза де Лафайет и отец Коссен вышли из исповедальни. Священник смотрел на девушку ласково и сострадательно.
— Теперь вы все знаете, святой отец, — сказала Луиза, искательно заглядывая ему в глаза. — Скажите же, что мне делать?
Отец Коссен подвел ее к изображению Девы Марии.
— Спросите ее, — сказал он, — и вы услышите ее ответ в своем сердце.
Луиза опустилась на колени; священник отошел в сторонку и отвернулся. Через некоторое время девушка присоединилась к нему.
— Я решилась, — тихо произнесла она. — Мне только досадно, что мой уход доставит радость моим мучителям.
— Мы должны думать о том, какие наши дела доставят радость Господу, — возразил отец Коссен. — Отрешись от злобы, ненависти и гнева, гони их из своего сердца, пусть в нем останется только любовь.
При слове «любовь» на глаза Луизы навернулись слезы; священник заметил это и погладил ее по голове.
— Твоя любовь чиста, и должна такой остаться, — наставительно сказал он. Луиза слегка покраснела. — Нет ничего сильнее такой любви. Дурные помыслы отступают перед ней, как тьма перед светом. Ты кажешься себе слабой, дочь моя, но ты сама не знаешь, насколько ты сильна. Возможно, что благодать, сошедшая на тебя, коснется и того, кого ты любишь, зажжет и в его сердце светоч любви; и тогда и на него снизойдет Господне благословение…
Они молча подошли к выходу из часовни. У кропильницы отец Коссен остановился.
— Пока ты еще здесь, дочь моя, мы должны объединить наши усилия, дабы священный союз короля и королевы укрепился и принес, наконец, долгожданный плод.
— Я молюсь об этом каждый вечер! — с жаром отвечала Луиза.
Священник улыбнулся.
— Ступайте, дитя мое, и знайте, что вы всегда найдете во мне доброго друга.
Он помолчал.
— Помните, что если меня посадят в Бастилию, вы должны будете молиться обо мне вдвойне: и как о соседе, и как о сообщнике…
Весна уже давно вступила в свои права. Деревья оделись свежей зеленой листвой; в густых кронах щебетали невидимые птахи. Королева подолгу гуляла по парку Сен-Жермена; фрейлины бегали по сочной зеленой траве, играли в кольца и в мяч. Только Луиза держалась в стороне, стояла одна на высоком берегу реки, глядя вдаль. В хорошую погоду там можно было рассмотреть два острых шпиля собора Сен-Дени, Монмартрский холм, Шайо… Если прислушаться, то ветер иногда доносил еле различимый звон колоколов, и тогда у девушки сладко трепетало сердце.
Ей показалось, что ее окликнули. Она вздрогнула, словно очнувшись ото сна, и поспешила в парк. У входа в аллею она неожиданно столкнулась с королем. Оба в растерянности остановились.
Людовик, исхудавший, осунувшийся, с набрякшими веками, молча смотрел на Луизу; в конце концов та залилась краской и опустила глаза.
— Скажи, — резко спросил король, заметно заикаясь, — если бы тебе было здесь хорошо, ты бы осталась?
Луиза не отвечала: ее щеки горели так, что на глаза выступили слезы.
Людовик вдруг порывисто схватил ее за руку:
— Поедем со мной в Версаль! Ты будешь жить там, будешь ждать меня там. Никто не посмеет тебя обидеть!
Луиза в ужасе отшатнулась от него. Побледнев, она испуганно смотрела на короля; если бы он сделал к ней хоть один шаг, она побежала бы прочь, не разбирая дороги.
Людовик сам испугался. Недоуменно смотрел на свою руку, которая посмела коснуться этого ангельского создания, словно не веря, что эта рука принадлежит ему.
— Прости, — просипел он сдавленным голосом.
Луиза поняла, чту творится в его душе. Ей было жаль этого человека и жаль себя, но все же только что пережитый страх не отпускал ее. И еще… Она поняла, что в следующий раз, возможно, и не подумает убегать…
— Вот видите, ваше величество, я должна уйти, — прошептала она еле слышно. — Если хотите, я подожду до вашего отъезда…
Людовик медленно покачал головой. Потом коротко поклонился и, не взглянув ей в глаза, пошел прочь, все ускоряя шаг.
…Девятнадцатого мая 1637 года, на церемонии пробуждения королевы, Луиза де Лафайет официально сложила с себя обязанности фрейлины. Простившись с ее величеством, она подошла к королю. По лицу Людовика текли слезы.
— Прошу вас, ваше величество, принесите эту жертву и продолжайте исполнять ваш долг, — тихо произнесла Луиза, собрав все свое мужество.
— Ступайте туда, куда зовет вас Бог, человеку не пристало противиться его воле, — с усилием выговорил король. И добавил, глядя в сторону: — Я мог бы силой королевской власти удержать вас при дворе и запретить всем монастырям в королевстве принимать вас, но я не хотел бы однажды корить себя за то, что лишил вас великого блага.
Луиза пошла к себе. Ее вещи давно были собраны, уместившись в две небольшие дорожные сумки. Девушка подбежала к окошку: во дворе король садился в карету.
— Я больше никогда его не увижу, — прошептала Луиза сквозь слезы…
Часть четвертая
ДЬЯВОЛ
Глава 1
ГЕРЦОГИНЯ В БЕГАХ
Лапорт быстрым шагом шел по улице Больших Августинцев. На углу он почти столкнулся с патрулем из королевских мушкетеров. Два усача преградили ему дорогу.
— Именем короля, вы арестованы! — отчеканил капитан.
Лапорт не стал сопротивляться и позволил усадить себя в карету. Он даже не спросил, куда его везут.
Всю дорогу его мозг сверлила мысль: письмо! Эх, не надо было оставлять его при себе! Раз не удалось передать, нужно было сразу спрятать в тайник, а не расхаживать с ним по городу. Но теперь уже ничего не изменишь, остается только молчать, и он будет молчать.
Карета въехала в ворота Бастилии. Лапорта провели к коменданту, тот велел его обыскать. Солдаты принялись ощупывать его куртку; арестованному велели снять сапоги и в одном из них обнаружили письмо.
— Ваше? — спросил комендант.
Лапорт кивнул. Комендант взломал печать.
— Не смейте! — рванулся Лапорт, но было поздно. Комендант пробежал глазами первые строчки и удовлетворенно хмыкнул.
— В камеру его! — приказал он.
— Ну, что я говорил! — торжествующе воскликнул король, помахав письмом. — А вы боялись, что мы ничего не найдем. Вы же не живете в Лувре и не видите того, что вижу я.
— Я всего лишь скромный слуга вашего величества и не могу быть прозорливее вас, сир, — смиренно отвечал Ришелье. — Но все же дерзну заметить, что в письме ее величества к герцогине де Шеврез нет ничего крамольного.
— Эта женщина — дьявол, — резким тоном ответил Людовик. — Я слишком хорошо ее знаю, она наверняка что-нибудь замышляет.
Он бросил письмо на стол.
— Позвольте взглянуть, сир! — попросил Шавиньи.
Бросив украдкой взгляд на Ришелье, он развернул бумагу и стал водить ее над пламенем свечи. Людовик подошел и с любопытством заглянул ему через плечо. Между черными строчками стали проступать рыжие буквы и цифры. Король выхватил письмо и впился в него глазами.
— Шифр! — пробормотал он. — А вы говорите — ничего крамольного.
— Я предполагаю, — сказал Шавиньи, — что МРБ может означать «Мирабель»…
Он осекся под взглядом Ришелье, явно не одобрявшим такого усердия.
— Испанцы! — Людовик помрачнел. — Возьмите это и поезжайте в Шантильи, — велел он канцлеру Сегье, — допросите королеву. А я займусь этим приютом лицемерок, где под маской благочестия творят измену!
В монастыре Валь-де-Грас произвели обыск, но ничего не нашли. Архиепископ Парижский попытался разговорить настоятельницу, но та отказалась отвечать на вопросы. Тем самым она лишь усилила довлевшие над ней подозрения, ведь ее брат был губернатором Безансона, находившегося под властью испанцев. Мать Сент-Этьен заменили сестрой де Поншато, кузиной Ришелье, и увезли в дальний монастырь.
В то же время солдаты проводили обыск в особняке Шеврезов на улице Сен-Тома-дю-Лувр; там нашли целый ворох писем герцогини к королеве, но все они были вполне невинного содержания. Важные бумаги, шифры и печати хранились в надежном тайнике в одной из стен; Лапорт ловко замаскировал отверстие куском раскрашенного гипса — никто и не заметил.
Его самого в восемь вечера привезли на допрос во дворец кардинала. Увидев, что против него нет никаких улик, Лапорт повеселел. Он отказался в чем бы то ни было признаться и не стал писать к королеве. Пробившись с ним до часу ночи, Ришелье и Сегье махнули рукой и велели отвезти его обратно в Бастилию.
Анна Австрийская не находила себе места от тревоги и тоски. Вчера король приказал ей немедленно выехать в Шантильи и ждать там его дальнейших распоряжений. Перед отъездом она передала Лапорту письмо, которое надлежало переслать в Брюссель Мирабелю, и теперь ее терзало нехорошее предчувствие. Она потеряла аппетит и во всю ночь не сомкнула глаз.
На церемонии утреннего пробуждения королева едва сдерживалась, чтобы не расплакаться. Во время туалета ей замазали белилами глубокие тени под глазами и нарумянили щеки. Мари де Отфор уговорила ее выйти немного прогуляться.
Был погожий августовский день. Светлые башни замка нарядно смотрелись на фоне ярко-голубого неба. Зеленые гребни леса убегали за горизонт. Но Анна смотрела не туда, а на запертые ворота, за которыми расхаживали часовые.
Они с Мари де Отфор стояли на мостике через ров и бросали в воду крошки хлеба. Мари забавлялась, глядя, как они исчезают в широкой пасти усатого карпа, подоспевшего к угощению раньше своих сородичей. К ним подошел принц де Марсильяк.
— Господин де Марсильяк, хотите бросить? — Мари протянула ему корку.
— Вы здесь, не в Туре? — перебила ее королева.
— Я собирался ехать, когда узнал о том, что вас выслали сюда, — отвечал молодой человек. — Я подумал, что мне лучше остаться подле вас. Смогу ли я быть вам полезен?
— Сможете! — Анна вцепилась руками в парапет, почувствовав, как учащенно забилось ее сердце. — Вы смелый человек, принц, и я знаю, что могу вам доверять.
Марсильяк поклонился.
— Вы должны нас похитить!
Марсильяк невольно оглянулся на часовых у ворот. Анна пошла к замку, увлекая обоих спутников за собой.
— Вы должны похитить нас обеих и отвезти в Брюссель, — снова заговорила она, когда они отошли на безопасное расстояние и остановились. Мари тихо ахнула.
— Можете на меня рассчитывать, ваше величество, — твердо произнес принц. — Однако… все это требует времени. Нужно найти верных людей, подготовить лошадей, карету…
— Умоляю, поторопитесь!
Анна посмотрела на него так, что у Марсильяка захолонуло сердце. Она подхватила подол платья и быстро ушла.
При виде посетителя королева побледнела, у нее похолодели руки. Дородный, невысокий господин с достоинством поклонился и устремил на нее проницательный взгляд карих глаз в ларчике одряблевших век, ловко скрывавших насмешку и иронию.