— Ваше превосходительство! Никак генерал Розенберг! — предупредил Денисова казак Семерников.
Полковник выехал в сторону от строя:
— По-олк! Слуша-ай!.. Равнение на-а ле-ево-о!
В открытое оконце кареты выглянул сам генерал: сухой, лицо в морщинах, обшитый золотом воротник мундира. Он ответил Денисову едва заметным кивком.
Карета, а вслед за ней и всадники промчались мимо. Потом проскакала ещё группа военных. Впереди — князь Багратион. На нём был новый парадный мундир: всего месяц назад он надел генеральские эполеты и носил их в охотку.
— С добрым утром, Андриан! — приветствовал он казачьего начальника. — А ты почему не торопишься?
— Куда?
— На совет, к Суворову. С ночи нас ждёт. Он уже там, впереди.
— Не получал приглашения, — не скрыл Денисов обиды.
— Так получишь.
— Что же нас, Андриан Карпович, обходят вниманием? — спросил подъехавший командир другого, следовавшего за головным, казачьего полка майор Греков.
— Понадобимся — вызовут. Если меня пригласят, ты, Пётр Матвеевич, останешься за старшего. Подумай, как расположить полки.
— Кажется, к нам скачут, — догадался Греков, завидев приближающегося всадника, и не ошибся.
— Господин полковник, извольте к главнокомандующему, его сиятельству фельдмаршалу Суворову. Поспешайте, чтоб не опоздать. Он велел вам непременно быть, — произнёс посланный.
На душе у Денисова просветлело: знать, помнит его Александр Васильевич, помнит.
Впервые он, молодой офицер, командир казачьего полка, попал под начало Суворова в 1787 году. Тогда на Украине для армии Потёмкина создавалось Новодонское войско.
С полком Денисов наступал на Очаков, Хаджибей, теперь Одесса, штурмовал Измаил. Полк входил в колонну бригадира Орлова — нынешнего донского атамана. После неудачного нападения на турецкую батарею контуженый и раненный в плечо и голову Андриан собрал у крепостного рва казаков и вторично повёл их на штурм. Он первым выбрался на высокий вал и атаковал батарею. На этот раз удачно. Орудия повернули против турок и ударили по ним.
Орден Святого Георгия ему вручал Суворов. «Твоей храбрости завидую», — сказал он при этом...
И вот опять встреча с Александром Васильевичем. Узнает ли фельдмаршал? С той поры прошло более восьми лет!
Розенберг представлял фельдмаршалу генералов корпуса, когда прибыл Денисов. Суворову были знакомы многие по прежним походам. Знал и любил он и отважного Багратиона, и высокого красавца Милорадовича, и генерала Меллер-Закомельского. Увидев Денисова, Суворов воскликнул:
— Вот и ещё один знакомый! Здравствуй, атаман! Рад, что твои гаврилычи будут у меня.
Казаков он называл гаврилычами.
В комнате находились и австрийские генералы и офицеры во главе с фельдмаршалом Меласом.
Слегка прихрамывая, Суворов подошёл к столу, на котором лежала карта, и вгляделся в неё. Накануне в австрийском штабе на карту нанесли обстановку, вычертили на ней расположение французских войск.
Ещё в пути Александр Васильевич немало времени уделил изучению места предстоящих сражений, расположенных на нём городов и дорог, по которым предстояло наступать, не обошёл вниманием реки и мосты, где войска должны были переправляться. Он мысленно рисовал будущие сражения, совершал полками неожиданные манёвры, которые заставляли бы врага отступать.
На его лице обозначились глубокие морщины, волосы с коком над большим лбом поредели и были совсем седыми. Лишь глаза с живым блеском выдавали его энергичный характер.
«Постарел, постарел Александр Васильевич, — отметил про себя Денисов. — Знать, укатали сивку крутые горки».
Мелас стоял рядом с Суворовым и молчал. Крутой характер русского полководца он испытал на себе совсем недавно, в Вене. Там гофкригсрат — австрийский военный совет — пытался навязать свой план войны, но Александр Васильевич его не принял, перечеркнул карандашом.
— Не любо мне заниматься кабинетным враньём. Начну кампанию переходом через Адду, а кончу, где Богу будет угодно.
Теперь Мелас терпеливо молчал.
— Кто здесь командует французами? — спросил наконец его Суворов.
— Шерер, — ответил австрийский фельдмаршал.
— A-а, Шерер! Он ещё здесь? Тогда нужно действовать без промедления. Пока этот вояка будет чистить солдатские пуговицы, его можно основательно поколотить.
Суворов произнёс это так, словно был Шереру близок, знал его слабости. И, однако же, не ошибался, потому и не хотел терять время, спешил упредить французскую сторону в действиях.
— Ваше превосходительство, — обратился он к Розенбергу, с которым не был знаком. — Пожалуйте мне два полчка пехоты и два полчка казаков.
— В воле вашего сиятельства всё войско, — щёлкнул каблуками генерал. — Которых прикажете?
Фельдмаршал недовольно крутнул головой:
— Надо два полчка пехоты и два полчка казаков.
Розенберг недоумённо поглядел на генералов, как бы испрашивая подсказки. Выручил Багратион:
— Мой полк готов.
— Ты, князь, вижу, понял меня, — воспрянул Суворов. — А коли так, подчиняй себе авангард и следуй к реке Адде. Вот по этой дороге. Поди-ка взгляни.
Багратион уловил замысел начальника. Нужно было как можно скорее вступить в сражение с французами, не дожидаясь подхода ещё находящихся на марше австрийских частей.
Вышагивая по кабинету, Суворов энергично говорил:
— Мои правила, господа, таковы: субординация, экзерциция[13], голова хвоста не ждёт, внезапно, как снег на голову, надобно атаковать, смять и не терять мгновения, потом гнаться по пятам, истреблять до последнего человека. Казаки ловят бегущих и весь их багаж. Без отдыху вперёд, пользоваться победой. Берегись рекогносцировок, которые раскрывают намерения!
Эти истины Суворов изрекал часто, и почти каждый из русских начальников слышал их, но понимал, что на этот раз фельдмаршал обращается к австрийским генералам, которые ему подчинялись.
— Мальчик далеко шагнул, — продолжал он, имея в виду Наполеона, — его нужно унять. Бить французов надобно не всех разом, так их не одолеть. Бить обязательно по частям. Смело! Решительно! Первым увидел — победил! Прозевал — сам битый! Во всём точность, глазомер, натиск.
Когда расходились, Денисова предупредили, чтоб он остался. Суворов с Розенбергом и Меласом обсуждали что-то у карты.
— Подходи, Карпыч! Зри на план.
«Карпыч»? Никогда ещё его так не называли.
Он вгляделся в карту. Значок, означавший главную колонну войск, направлен в сторону реки Кеаса и дальше на запад, к реке Мелле. Справа, у подножия гор, следовала ещё одна колонна.
— Здесь пойдёт отряд Вукасовича, — пояснил Суворов. — Вначале он овладеет крепостью Брешиа, а потом направится далее.
Была помечена ещё одна колонна, левее главной. Здесь находились австрийцы под командованием Меласа.
Было понятно, что главнокомандующий замыслил выйти к реке Адде на широком, почти стовёрстном фронте одновременно всеми силами.
— Твои полки, атаман, пойдут в авангарде этих колонн. Здесь два, — Суворов ткнул пальцем в правую колонну Вукасовича. — И у фельдмаршала Меласа — два. Сам же с двумя полками находись в авангарде главной колонны. Твоя задача — первыми достигнуть крепости Бергамо и, не дожидаясь пехоты, атаковать и ворваться в неё. Скачи к ней без промедления, одвуконь[14]! Никаких остановок! Возьмёшь крепость — слава твоим казакам!
— Дозвольте идти?
— Ступай, Карпыч. С Богом и победой!
Суворов перекрестил его.
Прибыв к полкам, Денисов скомандовал Грекову:
— Подать сигнал на построение! Выступаем на Бергамо!
— Это где же Бергамо?
Майор Греков стал разворачивать карту. Небольшого роста, плотный, чернявый, он почти на полголовы был ниже Денисова. Одногодок с ним, он начал службу казаком, нигде не учился, но воином был лихим. Восемь лет воевал простым казаком, потом за боевые отличия его произвели в офицеры, дали сотню, а затем и полк.
— Сейчас разберёмся, где этот Бергамо, пока казаки будут собираться.
Картами их снабдили австрийцы, и Денисов, учивший в прошлом году французский и немецкий языки, без особого труда разбирался в них.
— Вот Бергамо, — прочитал он по-немецки написанное название. — Вот дорога, по которой пойдём, — вёл он пальцем по бумаге. — Ты на своей тоже отмечай. Пойдёшь с полком первым, а я — вслед.
Бергамо — небольшой городок с крепостью — находился неподалёку от реки. Беря начало в предгорье, Адда текла на юг через равнину и впадала в широкую и полноводную По.
У дороги, по которой предстояло двигаться, рассыпались селения с садами, рощи. Путь пересекали небольшие речки и каналы. А севернее тянулись отроги Альп.
— Вперёд, Пётр Матвеевич, пусти дозорную партию. Надобно заслать её подалее, чтоб схватила пленного, да по возможности поболее чином. Сам фельдмаршал о сём сказывал.
— Прохора Семерникова послать следует. Этот чертяка из-под земли пленного достанет.
Задачу ставил сам Денисов. Семерников, слушая полковника, пытался напустить на бородатое лицо серьёзность, шмыгал носом и сопел.
— Где находятся французы, мы не знаем. Может, за десять вёрст, а может, и далее. Будешь с дозором ехать, внимательно гляди по сторонам. Не проморгай неприятеля! И ещё, Семерников, нужен пленный поважней, чином поболее.
Прохор хмыкнул:
— Так я живого француза ещё в глаза не видывал, не то чтоб различить, какого чина! Каков сам француз-то из себя?
— Как приволокут казаки пленного, я обязательно тебе покажу, каков француз на вид, — ответил Денисов.
Семерников расплылся в улыбке.
— Впрочем, — продолжил Денисов, — ежели схватитесь с ними, кричите: «Пардон, мусье!» Это значит: «Сдавайся!» Ежели ответят: «Пардон!» — не трогайте, они, стало быть, запросили плена.
Прискакал адъютант начальника главной колонны Розенберга.
— Генерал требует начать марш! Опоздание недопустимо!
Розенберг усердствовал в деле, стараясь завоевать доверие главнокомандующего. Ему было известно, что Павел намерен был немного погодя сменить его.
Погода менялась. С гор надвинулись тяжёлые облака. Они плыли низко, скрывая не только дальний, снежный хребет, но и невысокий, ближний, с частыми виноградниками на склонах.
— Опять, ядрёный корень, дождь! — возмущались казаки.
Дозор Семерникова удалялся крупной рысью от вытягивающегося из окраины полка Грекова, стараясь набрать поболее от него дистанции. Скакали уверенно, без опаски встречи с неприятелем, который пока ещё находился в удалении.
Родословная Семерникова, как у большинства казаков, была туманна. Его дед подался на Дон от барской лютости, прознав, что оттуда выдачи беглых нет и там спасение. Бежал тайком, один.
В верховьях Дона таких отчаянных и обиженных собралась целая ватага. Добыли лодку и в ней пустились по течению. Плыли долго, ночами приставали к пустынному берегу. Наконец достигли Раздорского городища, где определились на жительство.
Дед прожил в одиночку год, а потом сторговал у пропойцы-соседа его жену, вечно ходившую в синяках турчанку. Тот привёз её из-за моря, когда ходил в набег.
На кругу[15], который бывал на широком майдане, дед вышел из толпы с турчанкой на общее решение. Прикрыл её худое плечо полой зипуна и заявил атаману:
— Беру её в жёны!
— Берёшь, так бери! У меня возражения нет, — ответил атаман. — Вот только как народ.
Круг не возражал: пусть берёт.
Сосед-пропойца опомнился, и от него не стало житья. Трижды бились на кулаках, счастливый обладатель лишился двух зубов. Молодожёны решили перебраться на новое место.
Ночью тайком перетащили в лодку немудрёный скарб и поплыли вниз по течению. У небольшой, впадающей в Дон речки причалили. Речку называли Темерником.
Прожили здесь два года. То ли от степного воздуха, а может, от доброты мужа турчанка расцвела, превратилась в пышнотелую красавицу, на которую начали заглядываться мужчины. А их тут объявилось в избытке: неподалёку заложили крепость Димитрия Ростовского с немалым солдатским гарнизоном. Соседство беспокойное.
И они опять поплыли дальше, к морю. Выбрали место на высоком правобережье. Только сложили печку, соорудили над головой крышу, как заявился объезд, а с ним и писец длинноволосый.
— Ты кто есть? — вопросили казака, длинноволосый достал книжицу.
Поселенцы обмерли: кто знает, что власти надумают? Жена, не будь дурой, скорей запалила печь, чтоб из трубы дым повалил. Такой существовал порядок: ежели очаг горит, то поселенцев не трогают, признают их жительство. Отошёл от робости и казак.
— Да ить мы темерниковские, оттеда приплыли.
Потеряв в драке с соседом зубы, предок шепелявил.
— Стало быть, ты Семерников, — уточнил писец и нацарапал гусиным пером на бумаге: «Семерников».
С той поры и повёл начало род Семерниковых. А место, где стояла их хибара, назвали Семерниковым.
Отец Прохора был русоволосым, в плечах косая сажень, слыл правдолюбцем, за что часто страдал. От него сын заимствовал силу и характер, а вот лицом удался в мать: слегка скуластый, нос с горбинкой, глаза узкие. И бородка будто мазана сажей.
Хотя дозор Семерникова шёл ходко, однако к ночи французов так и не догнали. Но нетрудно было догадаться, что они здесь были не более как сутки назад, а то и меньше: мосты через речки разрушены, лодки угнаны, приходилось действовать вплавь. В узостях дважды наталкивались на заветы. А в одном месте, где дорога тянулась у крутизны, на казаков сверху обрушился камнепад, чудом никого не задело.
К довершению не переставая лил дождь. Казалось, ему не будет конца. Все промокли до нитки, и усталость брала своё.
На следующий день слегка прояснилось, и казаки увидели вдали город.
— Кажется, кончились мучения, — приободрились они.
Но оказалось, что это город Брешиа, а не Бергамо.
— А где ж этот самый город Бергамо? Опять мокнуть?
— Помокнем, не привыкать, — строго ответил Семерников.
— А может, попытаться ворваться в этот самый Брешин?
Но тут подоспел офицер от полка с приказанием обходить город и делать это как можно поспешнее.
Когда до Бергамо оставалось с десяток вёрст, дозор заметил трёх всадников в форме.
— Никак француз! — заволновались казаки, вглядываясь в верховых.
Те ехали по дороге, не подозревая об опасности: один — впереди, двое — позади. Лошади поджары, ухожены: если преследовать — не догонишь.
Скрытые густым кустарником казаки остановились незамеченными.
План у Семерникова возник сразу.
— Борщов, с тремя казаками скачи к дороге и отрезай французов от города! Сотников, с пятёркой — в голову! Нападёшь с фронта! А прочие — изготовьсь. Атаковать по моей команде!
Они выждали, когда Борщов и Сотников, укрываясь складками местности, приблизятся к дороге. И удивительное дело: волнение казаков передалось лошадям.
— Ну, с Богом, — проговорил урядник и ударил коня в бока.
С гиком и свистом, выставив вперёд пики, казаки вынеслись к дороге.
— Мусье, пардон! — закричал Семерников, а вслед за ним и остальные.
Французы бросились вперёд, но там показался Сотников.
— Мусье, пардон!
Видя, что окружены, французы соскочили с коней и поспешно бросили сабли к ногам.
Город атаковали без пехоты. Узнав от пленных, что гарнизон не ожидает нападения и ворота крепости отворены, дозор Семерникова ворвался в него первым, французы даже не успели занять места для сражения. Были захвачены пленные, девятнадцать орудий, много ружей и военных запасов, знамя.
Вечером Денисова вызвал Суворов.
— Веди своих гаврилычей к реке. Там они более надобны. Ежели подвернётся случай учинить какую диверсию против французов, действуй без оглядки.
Полк выступил в путь ночью, чтобы на рассвете достигнуть широкой реки По. Расчёт оказался точным, однако ни одной лодки для переправы не обнаружилось. Все лодки французы угнали на противоположный берег. Переправляться же вплавь в студёной воде без риска застудить людей было невозможно.