Меж тем игра на бильярде закончилась. Худощавый небрежно сунул в карман мятую бумажку.
— А не желаете ли сгонять партийку? — предложил Мещёрский. — Очень полезная и необходимая для офицера игра. Способствует глазомеру и силе руки.
— Нет-нет, увольте, я никогда не играл.
— Так нет ничего проще научиться! Эй, Авксентий, господин офицер никогда не держал в руках кия! Ты мне младший брат, Авксентий, и потому приказываю научить моего друга играть. Сейчас же! Ты слышишь, Авксентий?
— К вашим услугам, господин офицер, — поклонился худощавый и стал старательно тереть мелком конец кия.
— Нам, господин офицер, деньги не нужны, — пустился в объяснения Мещёрский. — У нас своих достаточно, куры не клюют. Но ежели угостите пивом, мы не откажемся. Пиво здесь аглицкое, в бутылках. Не пиво, а одно наслаждение.
Андриан не стал скопидомничать и велел принести дюжину бутылок.
— А ты, брат Авксентий, не пей, не дозволяю, — предупредил Мещёрский, и тот послушно кивнул.
К удивлению, играть оказалось не так уж трудно, а у Авксентия не ладилось: то кий соскальзывал с руки, оставляя на зелёном сукне меловой след, то шар проносился мимо цели или летел через борт. Часто после его удара шары почему-то останавливались у лузы, и Андриан добивал.
— Уж как не повезёт, так хоть в петлю лезь, — сетовал неудачник, вызывая у старшего брата насмешку.
В конце концов партию Андриан выиграл, вызвав восторг находящихся в комнате.
— Плати, Авксентий, за проигрыш! Плати!
— Зачем? Мы ж условились на пробную партию, — отказался от денег Андриан.
— Тогда мы закажем бутылку хмельного! Того, что покрепче! — распорядился Мещёрский.
После пива и водки Андриану стало совсем весело и хорошо. Потом они ещё что-то пили, обнимались и целовались.
— А теперь пойдём к тебе в нумер, там приготовим пунш. Гусарский напиток! Я, брат Андриан, наловчился готовить его. Можно сказать, первейший умелец! Ты, случаем, не одолжишь мне до утра сто рублей? — спросил вдруг Мещёрский у буфетной стойки. — До утра. Утром непременно возвращу, вот святой истинный крест!
И Зосим Мещёрский картинно перекрестился. Мог ли он, Андриан, отказать новому другу?
В нумере братья вылили в миску содержимое бутылки, подожгли, и пламя стало плавить головку сахара. Потом, не дав остыть напитку, пили его из чайных чашек.
После первой же Андриана свалило с ног, и его уложили на кровать. А братья занялись замком дорожного сундучка, в котором лежала немалая сумма.
Они уже совсем было взломали сундук, как появился казак. Увидев воров, он схватил саблю и бросился на них.
— Мы друзья твоего господина! — объяснил Зосим, в то время как его брат улепётывал по коридору гостиницы.
— Я сейчас покажу вам друзей! — размахивал саблей казак. — Держите воров! Полиция! Эй!
Наутро, когда Андриан тяжко маялся головой, пришёл полицейский.
— Здесь пребывает господин Денисов? Полицмейстер требует его к себе. Велено прибыть без промедления.
— Вы что же, господин офицер, вчера в трактире побили камнями стёкла в окнах? — не скрывая раздражения, спросил полицейский начальник.
Его вид не сулил ничего доброго.
— Стёкла? Камнями? Такого не было.
— Как не было? Трактирщику доложено, что это сделали вы, офицер Денисов... Ведь вы же были в трактире? Не станете отпираться?
Пришлось рассказать о братьях, признаться, что одолжил до утра старшему сто рублей.
— Нашли кому верить! Да это же известные всему городу шалопаи. Они умеют играть в бильярд. Считайте, господин офицер, что ваши денежки плакали. Хорошо ещё, что не дали больше. Кстати, по какой надобности вы приехали в Рязань?
Андриан, конечно, не стал объяснять, что приехал искать невесту, сказал, что привёз письмо фельдмаршалу Каменскому.
— Михаилу Федотовичу? Он вам родственник?
— Нет. Всего раз встречался да ещё видел на балу.
— Тогда, господин офицер, послушайте моего совета: уезжайте. Уезжайте поскорей, пока Михаил Федотович в своём имении, в Раненбурге! Ежели приедет, вам несдобровать! Уж ему-то донесут о случившемся, а он на такие дела страшно лют. Я его преотлично знаю.
Андриан не стал испытывать судьбу. В тот же день, так и не побывав в домах рязанских невест, он выехал домой.
— Ну, рассказывай, с чем вернулся. Нашёл ли то, зачем ездил? — спросил отец, глядя ястребиным взором.
Он был строг, властен не только к казакам своего полка, но и к детям. Кроме Андриана, были ещё сын Логин и дочь Варвара. Сыновей выучил, дал образование. Теперь его беспокоило сватовство старшего, чтобы женитьбой укрепить не совсем прочное хозяйство.
Выслушав о неудачной поездке, он с досады крякнул.
— Выходит, послушал деда Фёдора зря. Но, пока ты ездил по столицам, я тут высмотрел для тебя синицу. В станице Дубовской живёт дочь казачьего чиновника Персидского.
— Это в какой же Дубовской? Уж не на Волге ли?
— В той самой.
— Так туда же сотня вёрст!
— Невеста далече, да богатство близко. Одна дочь, а сам Персидский из зажиточных. Большое приданое обещал. Я уж о том справлялся.
— А вы-то, батя, её зрили?
— Не пришлось. Зато другие видели, говорят, невеста подходящая. Да ты на это не гляди, с лица воду не пить. Была б богатая оправа.
Возражать отцу было бесполезно. Уж ежели тот задумал чего, то своего добьётся. На следующей неделе послали сватов. Потом и Андриан с отцом и матерью поехали в Дубовскую. Увидел девицу, и камень лёг на душу: с виду вроде ничего, но какая-то вялая да капризная. Даже смеяться по-настоящему не может. Хотел отказаться, да каша заварилась, делать нечего, нужно расхлёбывать. Прошлой осенью и сыграли свадьбу.
Встреча со светлейшим
Фельдъегерский экипаж, в котором находился Николай Раевский с Федотычем, ещё задолго до Днепра повернул на дорогу, ведущую к Екатеринославу. В этом губернском городе на Днепре находился штаб Екатеринославской армии.
Когда-то на месте города была польская крепость Кайдак. Овладев ею, там обосновались казаки. Но в 1778 году Потёмкин основал на месте слияния двух нешироких рек уездный городок Новомосковск.
Однако проявленная фаворитом поспешность вынудила его вследствие заболоченности низины с тучами комаров и мух избрать другое место. В ожидании приезда императрицы Екатерины Потёмкин развернул строительство, наподобие петровского — каменных домов, роскошных строений, университета, — проложил широкие, обсаженные деревьями улицы. К приезду Екатерины была завершена подготовка к возведению Преображенского собора, и императрица положила первый камень в стройку.
Узнав о приезде родственника Потёмкина, штабные чины проявили к Николаю особое внимание: сказали, что светлейший в отъезде, приедет лишь на следующий день, помогли устроиться на квартире.
Главнокомандующий действительно появился под вечер следующего дня. Первым к зданию с колоннами и чугунной оградой подскакал вестовой с трубой, вывел звонкий пассаж. Потом загремели колеса кареты, застучали копыта коней охраны. Из здания выбежали офицеры, засуетились, выстраиваясь в шеренги.
Со ступеньки кареты не спеша сошёл огромного роста и косая сажень в плечах генерал с чёрной повязкой на правом глазу. Николай от матери слышал, будто глаз у дяди матушки вытек, когда он неосторожно попытался выцарапать соринку. В дороге фельдъегерь неосмотрительно назвал светлейшего одноглазым.
Зычным голосом прибывший главнокомандующий что-то высказал подбежавшему адъютанту и важным шагом направился к распахнувшимся пред ним дверям. Стоявшие там гвардейцы откинули в стороны ружья и застыли в стойке, провожая фельдмаршала выпученными глазами.
Наблюдавший за ним Николай не посмел приблизиться к дому, чтобы напомнить о себе. Только через добрый час его разыскал адъютант главнокомандующего. Сверкая золотом эполет, он сказал, чтобы Раевский шёл к светлейшему, который ждёт его.
Потёмкин сидел за большим, покрытым белой скатертью столом, уставленным посудой из серебра, золота и хрусталя.
— A-а! Родственник! — прогремел он иерехонской трубой, вглядываясь в юношу.
Лицо главнокомандующего было малознакомо: Николай видел его всего два или три раза, к тому же давно.
— Садись, поговорим, — предложил Потёмкин. — Я чертовски устал и голоден. Рассказывай, кик там в Петербурге твоя мать?
Бесшумно вошёл слуга, уловив кивок Потёмкина, стал обслуживать Николая.
— Так ты уже прапорщик гвардии? Чин для тебя, скажу, немалый. Впрочем, он тоже меня не миновал. С того чина я начал делать карьеру. Мне тогда было двадцать три. И вот, как видишь, достиг фельдмаршальских погон.
Заняв в 1762 году престол, Екатерина, отмечая тех, кто помог ей совершить государственный переворот, вспомнила бравого гвардейца Конного полка.
— Как фамилия молодца, который нёс в Ропше караульную службу? — спросила она.
— Вахмистр Потёмкин.
— За усердное старание надобно оделить его тремя тысячами рублей.
— Пожалуй, многовато, — возразили те, кто возвёл её на престол.
— Тогда две тысячи рублей и ещё памятный сервизик.
Эту же фамилию императрица встретила, просматривая списки Конного полка, где Потёмкина предлагали произвести в корнеты.
— Для него мало, — сказала она и, зачеркнув написанное, вывела: «Быть в подпоручиках».
Так за три июньских дня в судьбе Григория Потёмкина произошёл коренной перелом.
Небольшое местечко Ропша находилось на полпути из Ораниенбаума в Петербург. Там в заточении был арестованный сторонниками мятежной Екатерины её муж, император Пётр Третий. В своё время он сменил на престоле Елизавету, теперь сменили его.
Соотечественники писали о нём: «Пётр Фёдорович от рождения был слабого, болезненного сложения; дряблый телом и духом, он жил впечатлениями минуты, то безгранично самоуверенный, то бесконечно растерянный. Впечатления, пережитые им 28 июня, были ему не по плечу; слабый организм не выдержал бурных толчков, и Пётр несколько раз впадал в обморок. Удар 29 июня сломил его окончательно. Все 35 лет, прожитые им на свете, он сознавал себя то герцогом, то великим князем, то императором... Однако менее чем в 24 часа Пётр из самодержавного императора обратился в бесправного узника. Ещё в пятницу вечером его слово было законом для всей империи, а в субботу утром грубый солдат повелевал в Ропше каждым его движением».
Императора, свергнутого своей женой Екатериной, привезли в ропшинский дворец в арестантской карете. Его поместили в довольно обширную комнату, где стояла кровать в алькове. Оставили одного, выставив у дверей часового. Всё здание дворца было оцеплено гвардейским караулом. Офицеры и солдаты относились к ненавистному бывшему императору грубо, даже жестоко.
А в это время в Петербурге гвардейцы столичного гарнизона торжествовали по поводу успеха осуществлённого переворота. Государыню императрицу доставили в казармы Измайловского полка. Радость встречи с ней у солдат была невыразимой. Оттуда Екатерину повезли в Семёновский полк. Облачившись в гвардейский мундир, она объявила себя полковником этого полка. Из казармы она направилась в Казанский собор, куда не замедлила прибыть рота гренадер Преображенского полка, извинившись за своё опоздание. Туда же поспешили артиллерийские батареи, подтверждая факт свершившегося грохотом орудийных колёс по мостовой столицы.
В Зимнем дворце уже собрались Синод и Сенат и все сановники. Там составили манифест и присягу, и все признали Екатерину российской государыней.
Она же в тот же день приказала главному сообщнику по перевороту гвардейскому капитану Алексею Орлову ехать в Ропшу, во дворец, где находился несчастный Пётр Третий.
Прошло три дня, и в субботу вечером 6 июля из Ропши прискакал нарочный. Он подал Екатерине пакет от Алексея Орлова. На листе серой нечистой бумаги неумелым почерком, пьяной рукой было написано:
«Матушка милосердная государыня! Как мне изъяснить, описать, что случилось: не поверишь верному своему рабу; но как перед Богом скажу истину. Матушка! Готов идти на смерть; но сам не знаю, как эта беда случилась. Погибли мы, когда ты не помилуешь. Матушка, его нет на свете. Но никто сего не думал, и как нам задумать поднять руки на государя! Но, государыня, свершилась беда. Он заспорил за столом с князем Фёдором; не успели мы разнять, а его уже и не стало. Сами не помнили, что делали; но все до единого виноваты, достойны казни. Помилуй меня, хоть для брата. Повинную тебе принёс, и разыскивать нечего. Прости или прикажи скорее окончить. Свет не мил; прогневали тебя и погубили души на века».
Прочитав сие, Екатерина поняла, что жизнь Петра разрешил не кто иной, как скорый на руку князь Фёдор Барятинский. Рука у него увесистая, тяжёлая, как кувалда. И ещё она поняла, что смерть Петра — это единственно возможный и желанный исход в развернувшейся драме.
А Потёмкин вскоре овладел вниманием моложавой и любвеобильной императрицы. Он не только обольстил её, но и стал незаменимым советчиком и помощником в больших делах.
За обедом, вместившим в себя и ужин, Николай Раевский просидел с Потёмкиным долго. Светлейший много ел и пил, без умолку говорил, обещал родственнику помогать в службе, но и строго назидал:
— Ты хотя и в чине прапорщика, однако поначалу должен овладеть солдатским делом. Оно лишь с виду простое и обыкновенное, в действительности же нелёгкое и сложное. А в мундир облачишься завтра же!
Он требовательно постучал о тарелку, вызывая адъютанта.
— Кличь ко мне интенданта!
Услужливо кланяясь, вошёл седой бородач и приблизился к Потёмкину.
— Весь внимание, ваша светлость!
— Приехал мой родственник. Вот он. Завтра же поутру всё цивильное с него снять! Облачить в форму Семёновского лейб-гвардии полка, в чин прапорщика. Надеюсь, в твоём цейхгаузе[3] найдётся должный мундир, рейтузы, ботфорты и прочее. Всё чтобы соответствовало размерам.
— Так точно... Будет исполнено... Непременно найдём-с... Сделаем-с, — повторял интендант, отвешивая поклоны.
— Иди, — не глядя на него, Потёмкин махнул рукой, и тот поспешил к двери.
Обращаясь к Николаю, Потёмкин продолжил:
— Службу начнёшь не в своём Семёновском, а в казачьем полку. Там покамест будешь простым казаком. Познай и как за конём ухаживать, и нести охрану, и ходить в разведку. Одолеешь всё, тогда и в атаку на неприятеля сумеешь ходить. И ещё. Скоро прибудет под моё начало генерал Суворов. Умнейший человек и большой отваги воин. У него есть и сочинение, как побеждать врага. Полезная книжица. Её непременно изучи!
Казак Андриан Денисов
Возглавляемая есаулом Денисовым команда казаков шла к месту назначения ходко. Вскоре она была уже у городка Чугуева, где её ждал Платов.
— На тебя, Андриан, возлагается особая задача, — объявил он есаулу, — сформировать из мужиков казачий полк немалой численности: в тысячу четыреста человек!
— Сколько? — не сдержался тот.
Обычно казачий полк был в пять сотен. Особый, атаманский полк не превышал десяти сотен. А этот вдруг — почти полторы тысячи!
— Сколько слышал! — ответил Платов. — Завтра из цейхгауза получишь на всё число людей сукно для мундиров, кожу для сёдел и ремней, седельную щепу[4] и всё прочее и приступай к делу.
— А кто же будет шить мундиры? Есть ли хоть портные? Кто изготовит сёдла, ремни?
— Кое в чём поможем, но мастеров изыскивай сам.
— А кто будет учить рекрутов?
— Направлю тебе сотню наших казаков.
— А офицеров? Ведь нет ни одного.
Платов в упор посмотрел на Андриана:
— Ежели тебе задача не под силу, назначу другого, который посговорчивей.