— Вашим отказом матушка-государыня будет в недовольстве.
— Ты, Платон Александрович, не матушка. С императрицей, возможно, сложилось бы и по-другому.
На следующий день Зубов доложил Екатерине об этом разговоре.
— Отказывается? Уговаривать не станем. Найдём кем заменить, — сказала она.
— Кем же?
— А братцем твоим, резвушей Валерианом. Он достоин такой почести.
Зубов прикусил губу. Он знал, что его младший брат был матушке более чем любезен, но никак не ожидал, что императрица решится на такое.
— Пусть будет Валериан, — не смея перечить, согласно промолвил он.
Решение о Персидском походе состоялось.
В марте в Георгиевск пожаловал генерал-поручик Гудович. Он командовал находившимися у предгорья Кавказа русскими войсками. Зная обстановку и нравы горцев, он умело проводил политику Петербурга и рассчитывал возглавить поход в Персию, но Екатерина назначила главнокомандующим Валериана Зубова, отведя Гудовичу в походе второстепенную роль.
Это был незаурядный человек: в молодости он учился в двух университетах — Кёнигсбергском и Лейпцигском, участвовал во многих больших сражениях. Властный, самолюбивый, он, узнав о своём новом, унизительном для себя назначении, подал прошение об увольнении его от должности. Позже его просьба была удовлетворена.
Прибыв в Георгиевск, он приказал Николаю Раевскому готовить полк к переходу под Кизляр. Заметив округлившийся живот Софьи Алексеевны, сказал:
— А супругу надобно отправить в Петербург. Ей непозволительно трястись в долгом пути в солдатской повозке.
Через несколько дней Софья Алексеевна уехала в сопровождении казачьей охраны на Украину, в любимое Раевским имение Каменку. Там осенью появился на свет старший сын Александр.
Раевский же поспешил с полком к Кизляру.
Городок Кизляр находился в далёком углу Российской империи — у впадения Терека в Каспийское море. Земли здесь были плохие, тощие, а совсем неподалёку начинались Чёрные земли. Поросшие чахлой травой, песчаные холмы уплывали за горизонт и много дальше: ни лесочка на них не было, ни кустика. Когда же дули ветры, холмы оживали, двигались, холодный песок подбирался к самым саманным строениям сельчан.
Весной 1796 года кизлярское захолустье ожило. И крепость и городок заполнились войсками, на широком поле выросли ряды палаток и островки землянок подошедших полков, в числе которых был и Нижегородский драгунский полк.
По ранее разработанному плану полк не входил в состав корпуса генерала Зубова, но, знакомясь с планом, Валериан Александрович обратил внимание на фамилию Раевский. Он вспомнил молодого энергичного полковника, не однажды отличавшегося в Польше, и приказал включить его драгунский полк в состав экспедиционного корпуса. Возразить любимцу Екатерины-матушки никто не посмел.
К Кизляру уже спешили войска двух пехотных бригад генералов Булгакова и Римского-Корсакова и двух кавалерийских бригад генералов Беннигсена и Апраксина с астраханскими и таганрогскими драгунами.
В бригаде Булгакова капитан артиллерии Ермолов командовал мощной брешь-батареей, предназначенной для взлома крепостных стен.
В начале апреля в Нижегородский полк пожаловал Зубов. Выслушав рапорт Раевского, он сказал:
— Слыхал о твоих делах. И рад за тебя. Потому и пожелал видеть тебя в походе. Пока полку придётся пребывать в моём резерве, но возникнет надобность — не задержу, поручу решать ответственные дела.
Николая поразила внешность генерала. Румянощёкий, крепкого сложения, тот передвигался прихрамывающей походкой. Раевский знал, что генерал без ноги, вместо неё был изготовленный в Англии протез. В уверенности, что протез изготовлен из золота, горцы называли Зубова Кизил-Аяг, что означало Золотая Нога.
Когда же Зубову подвели коня и он, попрощавшись с Раевским, одним махом вскочил в седло, тот не скрыл удивления.
— Что, Раевский, не ожидал от меня такого? — спросил Зубов.
— Не ожидал, ваше сиятельство. — И своим признанием вызвал у генерала довольную улыбку.
Некоторое время Нижегородский полк находился при главной квартире командующего, солдаты несли службу охранения, выполняли хозяйственные работы, даже привлекались к охоте. Зверья и дичи в этом непуганом крае было в избытке, и без особого труда удавалось бить нужное для солдатских котлов.
Боевые действия успешно вели шедшие авангардные полки. Многие ханства и княжества, напуганные жестокостью персидского владыки, дружески встречали русские войска. Нередко одаривали первых вошедших в селения солдат деньгами, ценными подношениями, обменивали уставших и больных лошадей на свежих, крепких и сильных.
20 апреля войска зубовского корпуса отметили день Пасхи. «В сей праздник, — записал в дневнике прикомандированный из Императорской академии наук письмоводитель, — сам граф был во всенощной, причём пальбы никакой не было. После он христосовался со многими обер-офицерами, был у обедни и кушал у себя. В сей праздник он приказал выдать всем нижним чинам порцию по одной чарке горячего вина и по одному фунту говядины.
21-го — день рождения Ея Величества. Войскам был дан роздых. Граф слушал обедню и молебен при стрельбе со всех орудий главной и полковой артиллерии.
В последующие дни двенадцатитысячный корпус в бригадных колоннах направился по определённым маршрутам в сторону Дербента».
Бригада генерал-майора барона Беннигсена, в которой числился Нижегородский драгунский полк, продвигалась у Каспийского моря, надеясь в дальнейшем обойти крепость Дербент слева и замкнуть кольцо окружения немалого гарнизона противника.
Высланный вперёд казачий отряд 3 мая приблизился к стенам крепости, хотел с ходу ворваться внутрь неё, однако замысел не удался.
Наблюдавший схватку Зубов высказал неудовольствие:
— Восьмого мая предпримем штурм. Для главного удара воспользоваться брешь-батареей! Кажется, её начальник капитан Ермолов уже подтянул к Дербенту орудия?
— Так точно, ваше сиятельство. Батарея уже на месте.
Наутро 8 мая загрохотали орудия, от тяжёлых ядерных ударов вздрогнули стены крепости. Сосредоточенные отряды егерей, казаков и драгун ожидали, когда наконец последует сигнал и все, преодолевая страх, бросятся к пролому, чтобы через него проникнуть в цитадель. И когда штурмовые отряды готовы были кинуться к пролому, послышалась команда:
— Стой! Отбой! Всем оставаться на месте!
В воротах крепости распахнулись огромные створы и показалась вооружённая толпа. Впереди неё находился начальник гарнизона хан Шейх-Али. У него на шее висела кривая сабля. Приблизившись к Зубову, он с поникшей головой протянул ему оружие.
Штурм крепости завершился.
После двухнедельного пребывания у Дербента корпус продолжил поход. Разведка установила, что у Аги-Мохаммеда войск совсем немало — более сорока тысяч и что к нему примкнули бакинский хан и ханы Карабаха и Шенхали.
Стремясь оказать влияние на местных властителей, Зубов написал князькам послание, в котором утверждал, что русские войска идут на помощь Грузии и что враг у них один — Ага-Мохаммед. Никаких злых замыслов против кавказских народов русская армия не имеет, и потому он, генерал Зубов, требует, чтобы местные ханы и владыки отказались от своих вредных для освобождения Кавказа замыслов, чтобы распустили войска и не шли в союзники к персидскому владыке. Если они не сделают этого, он, генерал Зубов, вынужден будет послать во враждебные ханства войска и опустошит их огнём и мечом.
Один из кавказских ханов, получив послание, писал Зубову: «Я долго думал над ответом. Свою вину признаю, а потому прошу прощения и готов принять Ваши условия». Повинуясь, он явился к Зубову и присягнул на русское подданство.
Отставка
А в далёком от Кавказа Петербурге происходили события, встревожившие Россию и Европу. С утра 6 ноября 1796 года императрица Екатерина Великая почувствовала тревожное недомогание. Всполошившиеся доктора и прислуга, приближённые к царской особе, пытались унять неожиданную немощь, однако все их усилия были тщетны: шестидесятисемилетняя государыня теряла сознание, уходила в мир иной.
Видя умирающую Екатерину, фаворит Платон Зубов впал в полную прострацию. Находившийся подле Алексей Орлов-Чесменский подсказал, что надобно сообщить о беде наследнику Павлу Петровичу.
— Да, конечно, — согласился Платон и, увидев брата Николая, проговорил: — Скачи что есть духу в Гатчину, передай цесаревичу, в каком состоянии матушка.
— Лечу, — ответил тот и бросился к экипажу.
Ничто в то утро не предвещало Павлу неприятности. Он возвратился с плаца, где наблюдал, как маршируют солдаты полка, и сам принял в том деятельное участие. Стоя у окна, он увидел мчащуюся во весь опор карету. Взмыленные кони подскакали к парадному входу. Из кареты выскочил гигант-полковник без кивера и взбежал по ступеням. Павел узнал в нём Николая Зубова.
Зубовых он не любил, особенно Платона и Валериана, которые были первыми фаворитами матушки. Николай Зубов был иного склада — отменный гуляка и бретёр[10], нынешний зять Суворова.
«Что бы это значило?» — подумал Павел, прислушиваясь к приближающимся шагам. Дверь распахнулась, и Николай предстал перед ним. Ботфорты в грязи, мундир помят.
— Ваше величество!
«Величество»? Павел хотел сделать замечание, но не успел. Переведя дыхание, Зубов продолжил:
— Ваше величество... государыня-матушка... при смерти...
— Как? Повтори, что сказал!
— Не могу точно знать, жива ли сейчас...
— Когда это случилось?
— Поутру. Я сразу помчался к вам.
— Спасибо, граф, — произнёс Павел. — Твоё старание не забуду.
Он поспешил в столицу. Уж как он мчался, одному Богу известно. И всю дорогу его не покидала мысль о завещании, в котором решалась его судьба.
К вечеру состояние больной ухудшилось. Вышедшие от неё доктора говорили безутешное. И хотя она была ещё жива, однако часы её жизни были сочтены. Тогда Павел решил пригласить сведущего в тайных делах императрицы графа Безбородко. Тот вошёл с Павлом к умирающей. Выпроводив всех из кабинета, Павел приказал царедворцу подать ему завещание, и тот извлёк из изголовья умирающей документы, перевязанные чёрной лентой.
Вот он, перевязанный чёрной лентой пакет, открывающий путь к престолу! Павел сорвал ленту, разорвал пакет и извлёк завещание. Его писал Безбородко. Павел узнал его почерк. Торопливо пробежал по строчкам... Да, так оно и есть! Не ему, законному наследнику, надлежит ступить на престол, а его сыну, юному Александру. Он, Павел, не в счёт.
Скомкав бумагу, он бросил её в камин. Туда же полетели конверт и лента... Огонь охватил их разом, жадно сожрал.
Всё! Он сделал дело. Теперь можно приглашать к умирающей. Павел опустился в кресло у её ног, поднёс к глазам платок...
Его сын Александр, бывший его соперник, стоит у трона, молодой, златокудрый, унаследовавший бабкину красоту и обходительность. Возможно, он будет императором, но только после своего отца, после Павла Первого.
Императрица Екатерина умерла вечером 6 ноября. Дежуривший во дворце чиновник остановил стрелки часов на цифре 9.
Совершив тайное злонамеренное дело, Павел распорядился собрать придворных. Стукнув унизанной золотом и серебром палкой о пол, он хриплым голосом произнёс:
— Запомните, отныне я вам государь! Призвать сюда попа!
Словно бы в ознаменование новой поры господства в России стоявшие в углу комнаты большие напольные часы разорвали тишину медными ударами. Власть в России перешла к Павлу.
После похорон Екатерины он спросил графа Безбородко:
— Где ныне находятся войска Зубова?
Невозмутимый Безбородко с привычной сдержанностью ответил, что русские полки вышли к Куре и заняты сооружением на реке крепости, которую назвали в честь государыни-матушки Екатериносердом.
— Екатеринослав... Екатериноград... Екатеринодар... Екатериносерд, — с явным сарказмом проговорил новый император. — Не много ли для неё чести?
Приближённые императрицы немало усердствовали, чтобы её именем назвать город на Днепре, на горной речке Малке у Терека, на Кубани, а теперь ещё в Закавказье, на реке Куре.
Безбородко промолчал. Он хорошо знал Павла, чтобы возразить.
— Продолжать поход противу Персии для империи слишком накладно. Надобно немедля направить Зубову манифест о кончине императрицы и потребовать возвращения войск на прежние квартиры, — приказывал Павел.
— Да... Да... — согласно кивал слоноподобный и медлительный Безбородко. — Сегодня же направим Зубову рескрипт...
— Не Зубову, а войсковым начальникам и начальникам колонн и отрядов. Чтобы по получении рескрипта они немедленно исполняли государево повеление и возвращались назад. Кстати, есть ли в Петербурге офицер из корпуса Зубова?
— Есть, подполковник Витгенштейн.
— Это который доставил донесение о взятии Дербента?
— Тот самый, государь! Он ещё вручал императрице ключи от городской крепости.
— Я желал бы его видеть, — повелел Павел.
Подполковник Витгенштейн попал под начало Зубова в Польше, где служил в штабе его корпуса. По взятии русскими войсками Дербента Витгенштейна направили в Петербург с победной реляцией и ключами от города. Тогда его и приметил Павел.
Теперь он приказал запомнившемуся офицеру поспешить к войскам Зубова, чтобы вручить полковым командирам именные высочайшие указы о немедленном возвращении полков в пределы России.
В начале декабря Витгенштейн прибыл в район Ганжи, где находился Нижегородский драгунский полк. Вручив полковнику Раевскому именной императорский указ, он потребовал немедленно выступить в Петербург.
— Выступить, не поставив в известность непосредственного начальника? — переспросил Раевский. — Нет, сделать этого я не могу.
— Вы должны, полковник, прежде выполнять указ императора! — повысил голос нарочный. — О вашем отношении к государевым приказам я непременно доложу.
В начале декабря 1796 года все полковые командиры получили именные высочайшие указы немедленно возвратиться с полками к российским границам.
6 декабря наместник Кавказа граф Зубов сложил с себя звание главнокомандующего и передал свои полномочия графу Гудовичу, сам же был уволен.
Полки возвращались поодиночке и выходили на Терек, где их ожидал Гудович, пышущий гневом от того, что не ему было вверено начальство над экспедиционным корпусом.
По возвращении в Петербург подполковник Витгенштейн доложил Павлу о своём конфликте с полковником Раевским.
— Это какой же Раевский? — насторожился Павел.
Находившийся в кабинете Кутайсов поторопился с ответом:
— Дальний родственник князя Потёмкина.
Придворный брадобрей знал о нетерпимости Павла к давнишнему фавориту императрицы, о том, что одно упоминание имени Потёмкина приводило государя в ярость.
— И кем же ему доводился Раевский?
— Будто бы внучатым племянником, — последовал ответ.
— Исключить его из воинской службы... Дополните его именем список не нужных армии чинов.
10 мая 1797 года оклеветанный недругами полковник Раевский простился с армией: получил отставку.
Увольнение из армии генералов и офицеров в период царствования Павла приняло массовый характер. За три года со службы уволили 7 фельдмаршалов, 353 генерала, 2260 офицеров. Общее число ушедших из гвардии и армии генералов и офицеров достигало 12 тысяч. Многие генералы и офицеры были посажены в Петропавловскую крепость и находились в ссылке. Такой участи не избежали, в частности, генерал Платов и подполковник Ермолов. Возникла угроза и над братьями Зубовыми: фаворитом Екатерины Платоном, генерал-аншефом Валерианом, полковником Николаем — зятем Суворова. Не избежать бы им тюремной решётки или далёкой ссылки, если б не защита генерала Палена. Являясь войсковым начальником Петербургского гарнизона, он втайне готовил свержение Павла, ненавистного многим. Братьям Зубовым он отводил особую роль.
Суворов, получив скорбное известие о смерти императрицы Екатерины, писал своему управляющему имением Хвостову: «Сей день печальный! Я отправил ноне заутрени без собрания, один в алтаре на коленях с слезами...»