– Вы мне не нравитесь, – заявила она со свойственной ей прямотой, чем привела в ужасное беспокойство бабу Надю. – И вопросы у вас какие-то странные. Как вы узнали про исчезновение Ивана?
– Если эта «ворона», – как она про себя называла Элину, – раскаркается, добра не жди! Следователь еще больше обозлится, и тогда…
Что будет тогда, баба Надя не отдавала себе отчета. Произойдет что-то ужасное! Игорь Петрович посадит их всех в тюрьму! Дальше этих предположений ее фантазия не простиралась. За что на них свалилась еще и эта беда? Правду люди говорят: несчастье одно не ходит. Если уж началось невезение, то оно растет, как тесто на дрожжах!
Баба Надя еле успела вытащить из печи румяные пироги с капустой, как к ней подошла Элина.
– Я не хочу, чтобы этот… Игорь Петрович оставался у нас! – заявила она, даже не потрудившись понизить голос. – Он плохой человек!
– Тише! Тише! – замахала на нее руками баба Надя. – Ты что себе позволяешь? Ты знаешь, что он всех нас подозревает? Не смей его злить, а то он нас упечет за решетку!
– Не говорите глупости! – возразила Элина, ничуть не пугаясь. – Вы хоть документы у него проверили?
– А как же! В первую очередь! Это следователь из прокуратуры, – прошипела баба Надя, выпроваживая Элину с кухни. – Шла бы ты от греха подальше!
– В чем он нас подозревает? – поинтересовалась Элина, помогая нести поднос с пирогами в горницу.
– Что мы…убили Ивана, – прошептала ей на ухо баба Надя. – И Алену…
Элина закатила глаза и захохотала.
После обеда Игорь Петрович возобновил «допрос» бабы Нади.
– На какие средства вы живете? – спрашивал он. – Кто из вас работает?
– Никто. Я получаю пенсию, а… девочки на моем иж-дивении, – она с трудом выговорила мудреное слово. – А что?
– Живете вы не бедно! – гнул свое следователь. – Стол каждый день от еды ломится, перины, иконы дорогие повсюду, посуда хорошая… На какие средства это все приобретается? И почему ваши родственники в последнее время, извините, мрут, как мухи?
– Как это мрут? – аж задохнулась от возмущения баба Надя. – Матери моей, Марфе, уж под девяносто было, своей смертью померла. Алена в городе погибла, – несчастный случай… А Иван еще, может быть, вернется! Он не раз уходил, месяцами пропадал где-то, потом приходил домой. И живем мы по средствам! Здесь же лес, – грибы, ягоды, орехи, травы. Мужики у нас охотники, дичь добывают. Еще у нас дом в селе, сад, огород, скотина всякая, куры, гуси, индюшки, кролики… На земле только ленивый или безрукий плохо живет! Вот ты, видать, привык по гастрономам бегать, покупать каждую малость, – тебе и невдомек, как люди-то живут! Небось, петрушки от крапивы не отличишь, а туда же… Учить меня вздумал! На какие средства… Какое твое дело? Ты скажи, где мой сын Иван? Это твоя работа! А у нас своя!
Следователь задумался, записал что-то в свои бумаги, и поднял на бабу Надю глаза.
– Я вас разоблачу! – заявил он не предвещающим ничего хорошего тоном. – У вас тут целая банда! Преступный синдикат! Я знаю, чем вы занимаетесь…
– Ну, чем? – спросила баба Надя. Такие названия, как «банда» и «синдикат» привели ее в шок. Она потеряла нить разговора и прятала дрожащие руки под фартуком.
– Вы занимаетесь продажей человеческих органов для трансплантации! Убиваете людей, и…
– Что?
У бабы Нади чуть глаза на лоб не выскочили. Она не поняла иностранного слова, которое произнес Игорь Петрович, но уловила смысл сказанного.
– Да-да, – ничуть не смутившись продолжал следователь. – Убиваете людей, которых никто искать не будет, у которых немного не в порядке с мозгами, как у Ивана… А потом их внутренние органы сбываете за большие деньги. Ваш бывший зять ездит за границу именно с этой целью!
Игорь Петрович победоносно посмотрел на бабу Надю, которая побледнела, как полотно.
– Что ты такое…
– Его разыскивает Интерпол! – перебил ее следователь. – Международная полиция! Он опасный преступник! Может, он и жену свою убил…Алену? Кстати, я собираюсь взять разрешения на эксгумацию трупа вашей внучки.
– Экс…гу… что? Я не понимаю…
– Ну, надо разрыть могилу и убедиться, есть там тело Алены, и целое ли оно.
Баба Надя не нашла, что сказать на такое, и побежала за вишневым киселем. Ей казалось, что она спит и видит кошмарный сон. То, что говорил следователь, было невероятно! Как он мог выдумать подобное? Что за дикость? Такой бред даже Элина не несет!
Вишневый кисель только что сварился и чудесно пах. Цвет тоже хороший. Баба Надя разлила его по стаканам и понесла на подносе в горницу. К киселю она приготовила манные клецки, которые удались на славу – пышные и вкусные. Это было для нее близким и реальным, а «международная полиция» и вскрытие могил, – чем-то запредельно далеким и непонятным, похожим на сложную, запутанную головоломку. Лучше не вникать, а то голова разболится…
На чердаке было пыльно и холодно. Старые сундуки, сваленные в кучу деревянные и картонные ящики, обломки мебели, – все изъеденное жучком, трухлявое. Вадим осторожно прошел между грудами хлама, занял давно подготовленное место у маленького окошка, закрытого редкой деревянной решеткой. Через окошко был отлично виден недавно отремонтированный «под Европу» двухэтажный особняк, каких в этом районе Москвы было полно. Аккуратно расчищенный перед особняком снег блестел на солнце.
Вадим любовался прекрасным зданием, стройным и хрупким, как мечта о дворянском прошлом. Белоснежные колонны, отреставрированная лепнина, нежный пастельный тон стен делали дом похожим на изящный маленький дворец. Осыпающийся с карнизов снег искрился на солнце, как алмазная пыль.
У особняка стояли несколько шикарных машин. Высокую дубовую дверь с позолоченной инкрустацией и массивными, начищенными до блеска ручками, открывали два огромных швейцара. На первом этаже дома располагалось дорогое казино «Фортуна», один только вход в которое стоил немало «зеленых». Вадим к рулетке и картам относился без всякого волнения, к деньгам тоже. Работа сделала его мрачным философом и циником, а может быть, он всегда был таким.
В своем деле Вадим был виртуозом. Он не признавал помощников и посредников, и разработал собственную систему связи и передачи денег, надежную и безотказную. За «объектом» он всегда вел наблюдение самостоятельно, и место для «заключительного акта» тоже выбирал сам. Он не имел никаких связей с криминальным миром и тщательно сохранял инкогнито, дабы обезопасить себя. Никто никогда не видел его лица. Все переговоры он вел по телефону, а расчет производил, избегая непосредственных контактов. Деньги для него оставляли в условленном месте или переводили на анонимный счет. Вадим был киллером. Он убивал по заказу, – «больших людей» за большие деньги.
К казино подъехали три дорогих автомобиля. Из первого и третьего вышли охранники, – крутые «качки» в длинных темных пальто, – напряженно озираясь вокруг. Вадиму стало смешно. От киллерской пули не спасет ни взвод телохранителей, ни бронежилет, ничто… Человек не может жить в бункере или танке. Рано или поздно придется выходить, вот тут-то и подстережет терпеливый снайпер!
Телохранители, задирая головы вверх и оглядываясь, сгрудились возле средней машины, из которой медленно выбирался седоватый невысокий мужчина, – хозяин. Окружив его плотной стеной, они двинулись к дверям «Фортуны». Пока все шло по плану. Киллер посмотрел на часы, – до начала оставались секунды… Из подворотни соседнего дома выскочил маленький юркий мужичок в темной одежде и низко надвинутой на глаза шапочке, опасно приблизился к кольцу телохранителей, вытащил из кармана нечто… Длиннополые «качки» дрогнули, на миг в их плотном кольце образовалась долгожданная брешь.
Выстрела никто не услышал. Внимание охранников привлек брошенный в их сторону пакет из-под молока… мужичок исчез, юркнув в дверь какого-то цокольного этажа. А хозяин, которого они должны были уберечь, неуклюже осел и распластался на белом снегу. Посреди лба у него образовалась маленькая аккуратная дырочка, почти незаметная.
Вадим удовлетворенно хмыкнул и положил на пыльный пол свою «оптику». Оружие он с собой не брал никогда, – оно было заранее принесено и спрятано на месте, с которого будет производиться выстрел. А потом там же и оставалось. Рисковать понапрасну не стоило. Он вздохнул и легко поднялся, – пора было уходить. Пути отхода он изучил досконально, и никаких трудностей не возникло, как всегда. Ему даже стало скучно, когда он сел в ожидающую его машину, завел ее и тронулся с места…
Засыпанная снегом Москва смотрела на него равнодушно и отрешенно. По бульварам спешили по своим делам прохожие, скрипя на морозе меховыми ботинками и модельными сапожками. В жгучем ледяном воздухе стоял пар от их дыханий. Белые деревья жались к чугунным оградам. Вадим уже забыл о том, что произошло только что у казино «Фортуна». Он думал о Евлалии…
У пастельного особнячка бестолково топтались телохранители. Пакет из-под молока оказался всего-навсего пустым пакетом из-под молока; человек, бросивший его, исчез бесследно, а хозяин, который платил им немалые деньги, лежал на снегу мертвый. Не уберегли… Швейцары нервно курили, стоя у входа в казино, ожидая милицию. Их заведению грозила плохая репутация, – уже второе убийство за эту зиму. Одно прямо в зале, во время перестрелки, устроенной «новыми русскими», когда пострадала женщина-крупье, и второе, у входа. Неудачный сезон!..
Киллер никуда не спешил. Он любил зимнюю Москву, розово-золотую от мороза и солнца, над которой высоко стояло яркое голубое небо. Выйдя у Елисеевского, он купил самый лучший коньяк, копченое мясо, рыбный балык, икру, свежие огурчики, фрукты и сладости. Удачное дело надо отметить как следует, – эту традицию он не нарушал никогда!
Добравшись до квартиры, которую он снимал через подставное лицо у метро «Беговая», Вадим разделся, накрыл на стол и напился в одиночестве. Пьяным он не был, но изрядно расслабился, растекся мыслями… Его сводили с ума черные глаза Евлалии! Господи, почему она так смотрит? Чего она требует от него? Если бы он знал, мог понять!
Евлалия была его тайной болью, сладостной, как мгновение перед смертью. Почему их разлучила безжалостная судьба? Проложила между ними пропасть, которую не перейти… Что за мука быть с Евлалией, не видя, не слыша ее, без возможности ее обнять, прижаться губами к ее черным волосам!
Она не всегда смотрит на него вот так, как сегодня…словно молит о чем-то. Она его царица, богиня! Он все, что угодно, готов сложить к ее ногам! Как она зазывно улыбается со сцены, под переливы струнных! Как взлетает и падает ее дивный голос, завораживая, околдовывая навсегда! Евлалия необыкновенная, – страстная и наивная, порочная и нежная, – не такая, как все. Она парит в иных высотах и вкушает от иных гармоний. Она жаждет невозможного и дарит невообразимый восторг. Нет, не существует больше таких женщин, как она! Последняя богиня закрыла глаза в тот страшный день, выпив на сцене отравленный кубок… позволила унести себя, положить в сырую, холодную яму…засыпать землей…
Киллеру всю ночь снилась давно умершая оперная прима Евлалия Кадмина, которая выпила его сердце по капле, иссушила его душу, лишила воли и желания жить. Без нее он был более мертв, чем его жертвы после рокового выстрела. Он принадлежал ей, весь, без остатка, на все времена… Он только тень ее, слабый след, который она оставила на земле, уходя! Ему суждено вечно гореть в пламени неутоленной любви…
Киллер просыпался от собственных стонов и вновь засыпал беспокойным, неглубоким сном. И снова он видел ее горящие глаза, полные безумства и тоски… Неужели, она гневается, завидует земным женщинам, их счастью? Ее гордое и неукротимое сердце грезит о мести и жестокой расправе? Или это Вадим придумал сам?
Прекрасная Евлалия не успела познать любви полной, страстной и великой, какую мог дать ей только он, Протасов… Она ждала поклонения и безрассудств, а ей доставались жалкие крохи в виде ленивого ухаживания, глупых комплиментов и неприкрытой лести! Тогда как другие, обыкновенные, даже некрасивые женщины все это получали.
Вадим все чаще задумывался о жизни, мужчинах и женщинах, странности их отношений… Взять хотя бы Лиду! Обыкновенная сельская девушка, непритязательная, простенькая, можно сказать, невзрачная, – а такой избалованный красавец как Горский крепко сел на крючок, с которого не сорвется. Это киллер знал точно. Он умел безошибочно определять, когда мужчина «влип по уши». Все! Пропал! Гиблое дело! Такого зови, не зови, он будет идти к пропасти и не оглянется. Так и шагнет в бездну с улыбкой на счастливых губах…
Горский не то, чтобы нравился Вадиму… но киллер уважал «настоящего мужика», которого чуял нутром, нюхом, кожей и «всеми потрохами». В Сергее было что-то неопределимое, глубоко запрятанное, необъяснимое словами: может, внутренняя сила. Или еще что-то очень похожее, – стержень, прочный и несгибаемый. Горский совсем не тот, за кого себя выдает. И другие его видят не тем, кто он есть на самом деле. Далеко не тем!