Она снова взялась за пылесос, но одолевающие ее мысли мешали наведению чистоты и порядка. За полтора часа, отведенные ей журналистом Ершовым, она не успела как следует сделать уборку. Едва дождавшись назначенного времени, Ева позвонила.
Ершов не обманул: он оказался на месте и согласился встретиться с Евой у станции метро «Измайловский парк». Она летела туда, как на крыльях, охваченная сыскным азартом.
Солнышко припекало, цветочная пыльца носилась в горячем воздухе. Ершов, высокий, худощавый мужчина лет тридцати, стоял, обмахиваясь газетой. Ева узнала его по росту и рубашке в малиновых разводах, что было оговорено. Его лицо с угловатыми, заостренными чертами, покрывали бледные веснушки; высокий лоб с залысинами придавал журналисту вид интеллектуала; бесцветные глаза прятались за стеклами очков.
Он без улыбки поздоровался, сухо представился.
– Чем могу быть полезен?
Ева слегка растерялась. Увлеченная самыми фантастическими предположениями, она не подготовилась к разговору. Пришлось импровизировать на ходу.
– Я… понимаете, с матерью моей подруги происходит то же самое! – выпалила она.
– Что именно? – наклонив голову, уточнил Ершов.
Казалось, он плохо слышит.
– Кто-то звонит ей по телефону и придумывает разные страшилки. То пауками пугает, то… «жучками».
– Энтомологический[3] триллер! – глубокомысленно изрек Ершов, криво улыбнулся. – А я здесь при чем?
– Ну… вы писали, что вашу маму тоже запугивали.
– Это совсем другое дело, милая барышня, – нахмурился журналист.
– Да? Ей не звонили по телефону?
– Ей присылали письма…
Ева молча обдумывала услышанное. Неужели чутье подвело ее? Не может быть! Во время чтения заметки «Нелепая смерть» она отчетливо ощутила внутренний толчок: щелк! – ситуации Ершовых и Рудневых взаимосвязаны. Неизвестно, как и чем. Это она собиралась выяснить у автора материала.
– Какие письма? – спросила Ева, собравшись с мыслями.
– Чудовищно глупые и страшные, в духе черной магии. Будто бы сами Силы Тьмы явились из преисподней, дабы отправить душу моей матери в ад, обречь ее на вечные муки. А чтобы она не задерживалась на этом свете, против нее был произведен заговор на смерть, обряд с использованием кладбищенской пыли… и прочее. Письма изобиловали жуткими подробностями магических ритуалов – гробовыми гвоздями, могильными червями, проклятиями типа… «пусть отступится от тебя Ангел-Хранитель, твой избавитель… землю с трех могил мешаю, тебя проклинаю…». Что-то подобное. Ну и «сувениры» соответственные подкладывались – то пучки волос, перевязанные черной ниткой, то гвоздь ржавый, якобы из гроба, то осиновые щепки, то… словом, нарочно не придумаешь. Мать у меня была верующая, очень из-за всего этого переживала, сильно боялась, заболела даже. Особенно после того, как соседский пес Марсик издох.
– Марсик? – удивилась Ева.
– Да. Сначала нам подбросили фигурку собаки из воска, проколотую насквозь иглой… а потом Марсик… ну, вы понимаете. Мама ужасно расстроилась, она решила, что собака пострадала из-за нее. Представляете? Я потом узнал, что в городе эпидемия чумки, в том числе это коснулось и нашего двора. Сдох не только Марсик, а еще пара бездомных собак, которые ютились в нашем подвале.
– Вы пытались все объяснить матери?
– Много раз, – кивнул Ершов. – Она вроде бы слушала, соглашалась, но страх был сильнее. Вскоре после смерти Марсика мы нашли в почтовом ящике восковую фигурку женщины, проколотую иглой. Мама как ее увидела, сразу в обморок… слегла, и больше не встала. Вот чем закончились «магические» шутки!
– А что сказали врачи? Они назвали причину смерти вашей матери?
Ершов подавленно развел руками.
– Какая разница? Мама раньше болела бронхитом, пневмонией… у нее было слабое здоровье. Участковый врач сказал, что на почве нервного перевозбуждения возникла легочная недостаточность, потом паралич сердца… в общем, зачем вам такие грустные подробности?
– Я дотошная, – сказала Ева. – Хочу сделать вывод на основании большего количества фактов. Каким образом попадали к вам эти ужасные письма?
– Их бросали в наш почтовый ящик. Они были в простых конвертах без обратного адреса. Насколько я могу судить, текст писем набирали на компьютере, потом распечатывали. К сожалению, мама их сразу сжигала: она была уверена, что таким образом нейтрализует вредное воздействие.
– Жаль…
– Чего? – встрепенулся журналист. – Писем?
– Жаль, что нельзя на них посмотреть, – вздохнула Ева.
– А что вы ожидали увидеть? Настоящие колдовские атрибуты? Уверяю вас, бумага была самая обыкновенная, для принтера… шрифт тоже не готический и не похожий на каббалистические символы; почтовый конверт, какой можно приобрести в любом отделении связи. Ничего сверхъестественного.
– Фигурки из воска вы тоже уничтожили?
– Тем же способом, – подтвердил Ершов. – После смерти матери я решил написать об этом злодеянии в газете. Вдруг кто-то еще стал жертвой подобных «шуток»?
– Можно, я вам позвоню, если понадобится? – спросила Ева.
– Конечно. Вы первая, кого заинтересовала моя заметка. Люди привыкли проходить мимо чужой беды.
Ева поблагодарила журналиста и побежала к метро. Ей не терпелось позвонить Славке.
Паутинки летали в остывающем воздухе, невесомые, свободные от людских печалей.
* * *День Рудольфа Межинова начался как обычно – ранний подъем, разминка, душ, легкий завтрак. Подполковник поддерживал свое тело в хорошей физической форме.
– Ты куда? – спросила жена, когда он, стоя перед зеркалом в прихожей, причесывался.
Коротко подстриженные волосы не желали ложиться ровно.
– На работу.
– Рано еще…
Он смерил Светлану таким взглядом, что следующий вопрос застрял у нее в горле.
Межинов вышел на улицу – во дворе распускалась сирень: ее запах напомнил ему Карину, ее влажные черные глаза, опушенные длинными ресницами, ее нежную грудь, ее сильные стройные ноги…
– Рудольф Петрович!
Черт! Как неудобно получилось – задумавшись, Межинов прошел мимо служебной машины, которая уже ждала его. Водителю пришлось окликнуть начальника.
Подполковник не любил субординацию – он предпочитал ходить в штатском, если условия позволяли, и приучил подчиненных обращаться к нему по имени-отчеству.
– Подбрось-ка меня на Осташковскую, – сказал Межинов, не глядя на водителя.
– Разве мы не в управление?
– Нет.
Парень молча выехал на шоссе – время от времени начальник просил отвезти его на Осташковскую улицу, выходил и отпускал машину. Водитель подозревал, что там живет любовница Межинова. Мужчина он еще молодой, видный – почему бы ему не закрутить роман на стороне? Впрочем, это были только догадки.
Впереди ехала поливальная машина. От мокрого асфальта поднимался пар.
– Останови здесь.
– Так ведь мы…
Парень хотел сказать: «Мы еще не доехали», – но Рудольф Петрович уже хлопнул дверцей, не оглядываясь, зашагал по тротуару. Здесь неподалеку жила Карина. Однокомнатную квартиру на Осташковской улице ей купил отец, предприниматель Игнат Серебров, занимающийся продажей компьютерных игр и программ. Его фирма «Интерком» пошла в гору.
Можно было бы подумать, что Карину обеспечивает отец. Но это не соответствовало действительности, Межинов проверял. Отношения Серебровых с дочерью складывались тяжело – она редко встречалась с родителями, отказывалась брать у них деньги и вела независимый образ жизни. Квартиру – и то приняла скорее по необходимости иметь отдельное жилье, чем по родственным мотивам.
Межинов увидел ее дом, замедлил шаг и спрятался в кустах. Вернее, занял удобную позицию для наблюдения. Карине в голову не могло прийти, что он иногда следит за ней. Узнай она о сих неблаговидных поступках, скандал устроила бы грандиозный. Разругались бы насмерть! Рудольф опасался разоблачения, но не справлялся со своим жгучим интересом к «неуловимому любовнику», не выдерживал и в очередной раз оказывался рядом с домом Карины. Что он рассчитывал увидеть?
Он досконально изучил ее рабочий график в «Анастазиуме» – в те дни, когда ему удавалось проследить за ней, маршрут Карины был один и тот же: дом, работа, изредка магазины, дом. Все. Казалось, она ведет строгую, почти монашескую жизнь. Однако Межинов прекрасно знал, какой вулкан бурлит под этим обманчиво спокойным покровом.
В периоды потепления в их отношениях Карина приглашала Рудольфа к себе домой. Стены ее квартиры были оклеены обоями под шелк, мебель и все предметы обихода тщательно подбирались и стоили немалых денег. Он молча рассматривал это великолепие, но вопросов не задавал. Боялся услышать откровенный, безжалостный ответ.
– Что ты так вздыхаешь? – однажды спросила она. – Не нравится?
– Наоборот, – притворно улыбнулся он. – Прикидываю, сколько средств пошло на такой телевизор, кресла, столик в мавританском стиле, узорный паркет.
– Чужие деньги не считают, – холодно отрезала Карина.
– Тебе отец помогает?
Она молча повернулась, сверкнула глазами, как раскаленными угольями. Будто прижгла к месту. Слова были не нужны, Межинов все понял.
Паутинка попала ему в лицо, вернула к действительности. И вовремя. По аллее шла Карина – она торопилась на работу: сегодня у нее первая смена.
Сердце Рудольфа замерло и неистово забилось, дыхание перехватило. Ее появление всегда заставало его врасплох. Она была безукоризненно одета: тонкая юбка до колен, в обтяжку, блуза с воланами, туфли на маленьких каблуках. Движения ее бедер, ее походка… сразу вызвали у Межинова желание, от которого он до ломоты сжал зубы. Что она с ним делает?!
Он пригнулся. Карина прошла мимо, оставляя за собой запах тропической зелени – ее постоянных духов. У подполковника закружилась голова, он с трудом взял себя в руки. Теперь он наблюдал за ней сзади: прямая спина, вьющиеся локоны, белая полоска шеи между волосами и воротником… Если бы он мог прикоснуться к ней губами!
Карина поймала машину. Конечно, у нее достаточно денег раскатывать по городу на такси. Денег ее любовника! Проклятая, божественная женщина… она сведет его с ума!
Межинов подошел к тому месту, где Карина только что садилась в такси – в груди у него болезненно заныло. Он остановил следующую машину, показал водителю служебное удостоверение, уселся рядом.
– Езжайте прямо, пожалуйста.
Тот молча двинулся за такси, которое везло Карину. Ничего интересного и на сей раз не произошло. Дама приехала к Киевскому вокзалу, велела водителю ждать, а сама куда-то направилась. «Наверное, собирается отдохнуть недельку на юге, – подумал Рудольф. – Интересуется билетом на поезд». Выходить из машины он не рискнул: на вокзале потеряться – раз плюнуть. Раз Карина не отпустила такси, значит, скоро вернется. Так и случилось. Она вынырнула из толпы приезжих, села в авто и поехала к фитоцентру «Анастазиум», вышла, перед ней открылись, впустили и закрылись раздвижные стеклянные двери здания.
– Ну что, я больше не нужен? – раздраженно спросил шофер у Межинова. – Могу быть свободен?
Подполковник рассеянно кивнул. Он был занят невеселыми мыслями. Уже несколько раз Карина ездила на Иссык-Куль, не одна, наверное. Восторженно делилась впечатлениями.
– Ненавижу заграничные курорты, – искренне говорила она. – Все эти сусальные, пряничные домики, неестественную чистоту, ухоженность каждого клочка земли, хлорированные бассейны, пресную пищу, безвкусную воду. То ли дело – горные хребты Тянь-Шаня, необозримые просторы, ущелья Ала-Тоо, белоснежные вершины, родники, запах полыни и лаванды… прозрачный, как слеза, воздух.
Карина привозила с Иссык-Куля киргизские войлочные коврики, изделия из серебра, пиалы для чая. Она показывала Межинову редкой красоты серебряные серьги с бирюзой – длинные, все из мелких подвесок, цепочек, покрытые тончайшим узором.
Этим летом она тоже куда-нибудь уедет, будет часами сидеть на берегу, любоваться водой – морем, рекой, озером, предаваться в воображении любовным ласкам. Или, что еще ужаснее, наяву отдаваться другому мужчине, ее тайному возлюбленному. Там, вдали от посторонних глаз, им нечего бояться и не от кого скрываться. Там они…
Межинов скрипнул зубами. Он опомнился, увидел, что стоит на тротуаре, как истукан, и мешает прохожим. Надо идти к метро, ехать в управление – его ждет насыщенный рабочий день. А сил уже нет… их выпила, вытянула по капле Карина, иссушила его душу до дна.
Подполковник не заметил, как оказался в своем кабинете, распахнул окно, включил вентилятор. Ему было жарко, внутри все горело… запеклось незаживающей раной.
За окном шумел в липовой посадке ветер, небо затягивали тучи. Парило. Из-за горизонта надвигалась гроза.
Глава пятая
Смирнов встретился с двумя своими осведомителями и по их подсказке без особых хлопот разыскал бывшего шоу-продюсера Олега Загладина. Тот проживал на заброшенной даче своего друга, такого же опустившегося растлителя малолетних, алкаша и наркомана по кличке Звон. Прозвище свое Звон получил за неуемную болтливость.
Оба заблудших грешника пытались раскурить адскую смесь из маковой соломки и еще какой-то гадости, которую им удалось раздобыть. Небритые, немытые, с мешками под глазами, они долго не могли понять, кто к ним забрел.
Всеслав поморщился от спертого воздуха. Он не переставал удивляться, до какой степени нищеты и самоуничижения могут опускаться люди за какие-нибудь два-три года. Стремительность падения вниз ужасала.
– Чего надо? – угрюмо буркнул Загладин.
Сыщик узнал его по длинным заостренным ушам и рыжим волосам.
– Поговорить, – располагающе улыбнулся гость.
– Деньги есть? – пискнул маленький, тощий Звон.
– Деньги потом.
Загладин заинтересованно поднял голову, отрываясь от своей самокрутки.
– У него «башли» есть! – радостно пропищал Звон, вскакивая из-за колченогого, уставленного грязной посудой стола. – Слышь, Олежка?
Смирнов достал из кармана несколько хрустящих новеньких купюр и помахал ими.
– Деньги получит тот, кто ответит на мои вопросы! – торжественно заявил он.
Звон с готовностью придвинулся, разразившись тирадой по поводу их бедственного положения.
– Заткнись ты! – не выдержал Загладин. – Ну, что тебя интересует? – грубо обратился он к гостю. – Мы не стукачи, парень!
– Я понял. Вы Ирину Рудневу знаете?
Загладин сразу помрачнел, замкнулся. Звон тупо уставился на сыщика. Слышно было, как жужжат под грязным потолком мухи.
– Что, язык проглотили, ребятишки? – ехидно произнес Всеслав. – Так я вам живо напомню, за чей счет вы тут кутите!
Ему уже стало ясно, что ни Загладин, ни Звон телефонными хулиганами быть не могут. Вымогать деньги у женщины с запятнанным прошлым – это предел их фантазии. И то – на этот шаг их толкнуло отчаяние. Вероятно, и видеокассет никаких у них не имеется: пропили, продали. Хотя… чем черт не шутит? А вдруг?
– Я, ребята, с вами церемониться не собираюсь, – зло сказал сыщик. – Заложу вас с потрохами. И переедете вы на казенной машине из этой вонючей берлоги в ментовку. Вас там заждались!
– Он нас заложит! – в ужасе завопил Звон, оправдывая свое прозвище. – Слышь, Олежка? Как он нас нашел? А?! Все! Нам кранты! Сваливать надо! Сваливать! Говорил я тебе, нечего в Москву соваться! Это все ты! «Пастушку», мол, разыщу… она нас озолотит. Она теперь богатенькая!
– Тебя Ирка прислала? – заорал Загладин, наступая на гостя. – Сука! Я этой стерве покажу, где раки зимуют!
Неуловимым легким движением сыщик взял его за руку, повернул, дернул, и Олежка с размаху грохнулся на немытый пол. Звон в страхе забился под стол и непрестанно скулил оттуда, вымаливая пощады.
– Он нас замочит! – визжал. – Его Иркин муж нанял! Я тебе говорил, не связывайся!
– Цыц ты… – простонал Загладин, отползая в захламленный угол. – Придурок…
Смирнов наклонился и одним рывком выволок хозяина дачи из-под стола. У того глаза чуть из орбит не вылезли от страха.