Лесной дух освежил голову. Солнечные зайчики играли на лице, весело дразня веки, верещали птахи. Будто мир радовался его возращению. Куда девались вчерашние грозовые тучи? Келлос улыбнулся. Стезя легионера не по нему.
Быть может торговые гильдии? Сейчас, когда вера в легионеров подточена, они в почёте. И нужда в них большая, недавно Император издал манифест о поощрении купцов. И сам найду место в жизни, и семью смогу поддержать. Только вот придётся перебираться в Бринзий…
Взором упёрся в землю, думы заполнили сознание, пред глазами он видел не петляющую тропу, а бесконечные караваны, богатый дом в Мельине, всегда улыбающуюся Амоллу с ребёнком на руках. Их ребёнком.
Когда наконец очнулся, из-за стволов показался крайний дом, маячил кривой забор. От тропы отделилась узкая стежка — к погосту, а сама она влилась в дорогу к Дензбору, селению Келлоса. В душе шевельнулось, как на солнце набежало махонькое облачко.
Дорога была безлюдна. Одежду задел набежавший ветерок, по спине прошлась рябь мурашек. К чему бы? Прежде предчувствия не посещали. И волнение не встревожило.
Но через минуту сердце часто забилось, глаза расширились, твёрже застучали ботинки, вскоре перешёл на бег. Воздух бил по лицу, но в голове мысль: дым, дым над Дензбором, чёрный дым!
Вокруг потемнело от сажи, трещал огонь, сжирающий жилища людей. Из окон первого дома вырывались багровые языки, воздух трепетал от жара, догорали занавески. Другое жильё обречено, пламя буйно гудело, скача по крыше.
Тело встретило у третьего дома. Мужчина распростер руки, тело развалено от правого плеча до левого бока, лицо залито кровью. У колодца красная лужа, на цепи барабана рука, тонкая — женская, Келлос не отважился заглянуть за край. С искаженным ликом он мчал дальше, едва подавляя вскрики, когда налетал на новое тело.
Трупы лежали в пыли на улице, многих вешали на ограде, лица изрезаны кинжалами. Дети, женщины — душегубы не щадили никого, напротив, на мужчин тратился лишь один удар, над женщинами же глумились изощрённо. Изверги!
В душе — пустота. И крик боли, гулко разносящийся под сводами черепа. Текли слёзы, глаза жгло, сквозь зубы вырывались сипы и стоны. Дышалось тяжко, мешал склизкий ком в горле. Кто это сделал? Подонки!
Душевные муки, наверно, не описал бы никто, отчаяние заполнило разум, движения стали дёрганными, Келлос чаще спотыкался.
Из-за поворота возник родной дом.
Встал. Грудь вздымается, руки свисли, в глаза лезет пот. Горит! О, Спаситель, горит!
Келлос рванул, заплетающиеся ноги взмели столб пыли. В момент забылись видимые доселе тела женщин и детей, в уме одно: только не это!
…Над селением разнёсся крик — боли, что рвала изнутри, стальными когтями драла сердце на куски. От вскрика хотелось зажать уши, и ясно понималось — издавший способен на всё…
Он обнимал мать, целовал в окровавленную щёку, руки нежно убирали прядь с лица. Жизнь ушла, сердце матери больше не билось, Келлосу казалось, что в груди тоже остановилось, а кровь жидким льдом растеклась по жилам.
Братья и отец лежали вместе, перебитые руки и ноги смешались. Он ничто не видел, едкие слёзы укрывали взор. Стиснул зубы, больше не единого стона не вырвалось в тот день…
Остриё кинжала отражало свет, сверкало, пальцы сжали рукоять. Келлос держал оружие у лица, сузившиеся глаза внимательно рассматривали.
Пять перечёркнутых стрел смотрели в небо, пять холмиков на краю кладбища. Два брата, мать, отец и… Амолла. Оборвалось внутри, с каждым вздохов возвращался образ девушки, над которой зло надругались убийцы. Вечность он стоял в крови, разум отказывалось верить в увиденное. Но, правда. И время не обратить вспять.
Кинжал отыскал там же. Затейливая, перевитая узорами рукоять, узкое лезвие. И избавление на остром кончике. Лишь сильнее ударить. Прямо в грудь, чтоб сразу, и чтоб больше без боли.
О, Спаситель, за что ты даёшь мне такие муки? «Вся наша жизнь — испытание перед посмертием», — слова священника. Он был добрым человеком, Келлос не пошёл на пожарище, оставшееся от церквушки. «Нет большего греха, чем лишение себя жизни, не один человек не может добровольно уйти из этого мира».
В памяти вспыхнуло, что мыслил стать легионером. Ушёл, и в ночь на деревню напали. А мог остаться, пасть под клинками убийц. Зачем Спаситель оставил меня жить?
И ясно раздалось роковое слово: МЕСТЬ.
4Слова гулко разнеслись в голове. В тот же миг взгляд упёрся в обломок, на серой поверхности небольшая гравюра. Перечёркнутая стрела.
Оружие? Какое оружие?
Рука была пред взором, Парень шевелил ножом-крюком. Что же всё-таки происходит?
В ЭТОМ МИРЕ, ДА И ВО МНОГИХ ДРУГИХ, МЕНЯ НАЗЫВАЮТ СПАСИТЕЛЕМ. ГРАВЮРА — МОЙ ЗНАК.
Он оглянулся, но вокруг по-прежнему — погружённый во тьму коридор и камни под ногами.
Спаситель? Кто ты?
ХМ, БОЛЬШЕ ВСЕГО Я ПОДХОЖУ ПОД ОПРЕДЕЛЕНИЕ «БОГ». ШАГАЮЩИЙ ПО МИРАМ, ОДНА ИЗ СИЛ УПОРЯДОЧНОГО.
Упорядочное? Я не понимаю тебя.
УПОРЯДОЧНОЕ — СФЕРА, ОБЪЕДИНЯЮЩАЯ В СЕБЕ ВСЕ МИРЫ. ЗА НЕЙ — ХАОС, А ДАЛЬШЕ… ВПРОЧЕМ, ТЕБЕ ЭТО НЕ ОБЯЗАТЕЛЬНО ЗНАТЬ.
Парень опустился, сильно подымалась грудь. Он говорил с Богом… Или разум играл злую шутку?
И… что тебе нужно от меня? Почему я?
ГОРАЗДО ВАЖНЕЕ, ЧТО НУЖНО ТЕБЕ. ПОДУМАЙ И ОТВЕТЬ.
Что нужно мне? Я не знаю даже кто я. Ответь, кто я такой?
НЕ ДУМАЮ, ЧТО ТЕБЕ ЭТО НУЖНО. МОЙ ОТВЕТ — НЕТ.
Почему?.. Тогда, что со мной происходит?
ТЫ ЗАХОТЕЛ — ЭТО СЛУЧИЛОСЬ. ВСЁ В ТВОЕЙ ВЛАСТИ.
Парень вновь пристально посмотрел на руку. Желал выбраться из тюрьмы, значит, цель выполнена?
Кровь заледенела, прошибло ознобом, в сердцевине мышц будто вызрели морозные комки. Тускнея, чешуя вжалась внутрь, красные прожилки порозовели, взбухли складками, поверх лёг покров обычной кожи. Лезвие поблекло, кость на глазах обмякла, бывшее грозное оружие втянулось в руку. Миг — и показались пальцы.
Парень несколько секунд взирал с изумлением.
Это твой дар? Оружие? Зачем мне это?
КОГДА СМОЖЕШЬ ОТВЕТИТЬ, ЧТО ТЕБЕ НУЖНО, Я ОТВЕЧУ. ДО ВСТРЕЧИ.
Глас смолк, некоторое время Парень взывал, но потом обратился к ходу.
Он видел мир не прикрытым занавесей тьмы. Чуял, так не должно, но тени расступались, а мрак крылся в углах. Часть оружия? Высокий проход уходил вдаль, не виднелись повороты, на сто шагов пространство размывалось, непонятно, что там. Оставалось лишь идти.
И да поможет мне Спаситель, хе-хе.
Парень вытянул руку, пальцы касались просыревшего мха, под ногами хрустела каменная пыль. Коридор, подобно желудочной клоаке, втягивал, грань видимости пятилась с каждым шагом.
Что ещё я могу? Мысль тревожила, кидал боязливые взгляды на руки, во что могут обратиться через миг? Ощущал враждебное внутри, опасное, напряжённое, словно тетива лука, готовая к рывку. Когда он произойдёт, этот рывок?
Дохнуло спёртым воздухом, под левой лопаткой кольнуло. Внутри сжалось, напряг и расслабил руки. Что такое? Внезапное ощущение насторожило, тщился понять, что вынудило сжать кулаки, напружинить ноги. Коридор впереди был другим, но что это значит?
Отступил ближе к стене, где тьма слишком сгущена даже для него. Тело прижалось к холодному камню, грудь опускается сдержанно, Парень старался, чтоб дыхание не тревожило мир. Хотя, что может обычный трепет воздуха?
Смотря для кого.
От тишины в ушах нарастало звенящее жужжание, но он осознал, слух ни к чему, ненужное чувство, гасящее нечто глубокое, пришедшее от пращуров. На грани чутья. Даже за гранью, не поддающееся определению обычными словами. А что, есть не обычные слова?
ЕСТЬ. РЕЧЬ МАГОВ И КОЛДУНОВ. РЕЧЬ СИЛЫ.
Мирный голос Спасителя привёл в себя. Понял, несколько минут не видел коридора, целиком уйдя в себя. Вот только почему Бог решил говорить именно сейчас?
РЕШИЛ ПОДСКАЗАТЬ. ВИДИШЬ ТЕНЬ МЕЖ ТЬМОЙ И СВЕТОМ? ТЫ МОЖЕШЬ СТАТЬ ЕЁ ЧАСТЬЮ, РАСТВОРИТЬСЯ В НЕЙ.
Стать невидимым?
НЕТ, ЧУТЬ СКРЫТЬСЯ, ВЫИГРАТЬ ВРЕМЯ, ЧТО ЕСТЬ САМОЕ ДОРОГО В ЭТОМ МИРЕ. ОСОБЕННО ДЛЯ БОГОВ.
Как мне это сделать?
КАК ВСЕГДА — СТОИТ ТОЛЬКО ЗАХОТЕТЬ.
Как всегда…
Тень лежала узкой полосой вдоль коридора. Мутного цвета, чудилось, треплется, хотя — не более чем обман зрения. Стать часть этого…
Парень шагнул от стены, взгляд упёрся в тонкий рубеж сумрака. Словно испугавшись, тень заколыхалась, отхлынула от ног. Частью…
Но как это сделать? Но, в конце концов, не сложно ведь контролировать свои желания.
И мир померк. Стал, каким и обязан быть, скрытым темью от сторонних глаз. Будто Парень лишился зрения. Он поднёс руку к лицу, спустя несколько мгновений взгляд вырвал из размазанной мглы контуры пальцев, затем и руки целиком. Пришёл покой, как накинул тёплое одеяло, что спасает от любых детских страхов. В каком-то смысле он и был ребёнком, только родившимся, лишённым памяти.
Без памяти — все мы дети. Принимаем всё на веру.
Мир окунулся в тишь. Парень стоял в тени, тело не сбрасывало напряжения. Ход во тьме, виделось лишь на десять шагов.
Чувство, наполнившее разум, почувствовало движение. Словно услышал шорох лапок в темноте. Ступают осторожно, шуршат жёсткие волоски. Шарит взгляд. И не понять, просто изучающий, или ищущий добычу.
— Выходи, — раздался голос.
Парень вздрогнул, пробрала дрожь. Голос был детским, писклявым, чуть картавости. Этого ожидал меньше всего, что враг, уверен — враг, будет говорить не раскатистым рыком, коробящим слух, а невинным детским голоском.
— Да, выходи, — тоже детский, но чуть отличный. — Мы хотим поиграть с тобой.
Сковал ужас, руки мелко дрожали, глаза едва различали коридор. Стылая капля стекла по виску, упала на плечо, Парень вздрогнул.
В темноте рассмеялись, будто ребёнку принесли любимую игрушку, коряво крикнули:
— А ми тебя видим!
Понял быстро — медлить нельзя. И кинулся вперёд, рвя лёгший на плечи теневой плащ.
Мир расцвёл, свет — неяркий, но свет — резанул глаза. Ударила стена, дух выбило из груди. Быстро обернулся.
И замер.
Пред ним стояло существо. Неясно — порождение некромантии или чудовищный опыт над живой материей. Но не важно, суть — оно не имело права на жизнь. Пока мир не отдан Тьме — нет.
Человеческий торс. Обтянутый мышцами и вздутыми жилами, окровавленный, вырваны куски плоти. Словно кто-то пожевал и выплюнул. Тело разлагается, гниль затронула, но живёт, поддаваясь каким-то магическим законам. Руки создания — тоже обвиты мускулами, сплошь усеяны язвами, пальцы неестественно длинны. Они шевелятся, изгибаются, будто не имеют костей. Голов у монстра две — вот откуда два голоса… — маленькие, детские, озорные глазки весело подмигивают, золотистые волосы в грязи. А вместо ног — шелест… — паучьи лапы, чёрные, покрытые жёсткими волосками. Они пружинят, раскачивают жуткое тело существа… Кто такое мог сотворить?
— Ты не хочешь с нами поиграть? — Спросило создание, в голосе звучала обида. Словно вот-вот заплачет, заревёт как ребёнок в истерике.
— Почему? — Спросила другая голова.
Парень молчал. Нечего было говорить.
И оно заплакало, обе головы. Желудок скрутило спазмом, когда осознал, что происходит. Из уголков глаз тонкой струйкой текла кровь. Тёмно-багровая. А личика лишь кривились от обиды, нанесённой Парнем.
И он понял, смоет обиду лишь кровь. Теперь — его.
Он прыгнул, заметил, как тварь взмахивает руками, но хватают лишь воздух. Паучьи лапы с лёгкостью развернули уродливое тело, в детских глазах пылал гнев, в скривлённых от ухмылок ртах блеснули клыки.
И кто ж тебя, урод, сделал?
Ждал, что Спаситель ответит, но тот молчал.
Второй раз увернулся с трудом, монстр ярился больше и больше. Когда оказался совсем рядом, Парень наугад махнул рукой, воздух пробил досадный визг. Дало немного времени, и он попытался вновь нырнуть в тень. Не вышло, паучья лапа больно ударила по хребту, отлетел к противоположной стене. И в голове вспыхнула мысль.
От него не убежать. Надо драться.
Ударил, вложил всю силу, создание бешено взревело, пытаясь достать паучьими ногами, задели лишь чуть, но к руке что-то прилипло. Прожгло болью, застонал, пальцы вцепились в склизкий белесый комок. Тот, как живой бился, невидимые зубы грызли плоть. Наконец, удалось оторвать, откинул. Кожа на руке покраснела, долго отзывалась жжением.
Монстр прыгнул.
Тело легко скользнуло под тушей, существо попыталось достать кулаком в воздухе, но Парень ловко опустился, перекатился подальше. В этом теле шансов нет, но ведь есть дар Спасителя.
Прыгнул вперёд, на существо, разворачивающееся для атаки. Оно не ждало отпора, лишь руки дёрнулись защитить лица.
Парень ощутил, что меняется. Закричал, казалось, стены дрогнули от крика боли, когда огонь начал раздирать тело. Менялся целиком, чувствовал, как перестраиваются ноги, крепнут кости, руки дёргаются от набухания мышц меж множеством новых суставов. Голову сдавило покровом чешуи.
Паукочеловек всё же успел прыгнуть, лапы легко оттолкнулись от стены. Они встретились в воздухе, руки сплелись, но Парень сумел вывернуть многосуставчатую лапу — оканчивалась костяным клинком, и молниеносным ударом снести голову монстру.
Вторая пронзительно вскричала, на миг оглушила, клыки впились в плечо, выдернула кусок плоти. Парень стиснул зубы, сдавил вырывающееся тело. Кулаки существа били по спине, болью отзывалось внутри, но слышался хрип.
Последним усилием схватил монстра за лапу, мышцы напряглись, и рука вырвала конечность. По телу потекло.
Вскрика боли не было. Тело создания обмякло, и они наконец рухнули на пол.
Неведомо как продержавшись в воздухе целую минуту.
5Пред взглядом пелена. Белесая, прозрачная. Возникла тотчас, как покинул погост. Келлос тёр глаза, но не исчезала. Мир изменился, пройдя сквозь призму: поблек, солнце над головой ярко-белым кругом, каждое тёмное пятнышко — провал во тьму.
Но шёл. Иногда бежал, но чаще бездумно брёл, в такие моменты удавалось впасть в забытье, когда не всплывают образы родных, когда пелена обращается в сплошной туман. Он мог идти и с закрытыми глазами.
Вело чутьё. Вела кровная месть.
Не тревожила усталость, да и как устанешь, если реешь, словно в вязких серых облаках? Когда чувства стираются под натиском уверенности: настигну, догоню, их ждёт смерть.
Или — кара.
Очнулся лишь вечером. Не заметил, как ночь накинула на лес вуаль, отогнала за горизонт солнце. Вернулся разум, некоторое время Келлос сидел, опёршись о дерево, тщась вспомнить, как же добрался сюда. И пришло облегчение — загнал кровавые тени селения в дальний угол памяти.
Подумалось, наутро всё вернётся. Но надежда о забытье не растаяла, быть может, и месть не нужна?
Ощущал шершавую кору, холодную землю, вдыхал свежий воздух. Было мирно на душе, мысли текли неспешно, и не хотелось мстить, просто остаться здесь, может, построить дом…
Нет. Дом сгорел, семья погибла. Осталось только мстить.
Мысль сверкнула, и Келлос уснул…
ПРОСНИСЬ.
Резкий вдох, глаза распахнулись. Он напрягся, лоб покрылся испариной, рыщет взор. Ничего. Никого.
Что разбудило? Ответить не мог, но в глуби шевельнулась догадка: приказ.
Месть зовёт.
Второй день не ел, но нужда отпала, желудок будто уснул, забылся. И на руку, ценна каждая секунда. Окинул взглядом утренний лес. Лучи вставшего солнца пронзали строй деревьев, листья налились изумрудным цветом. Сонно пела ранняя птаха, словно ведая Келлосу лесные вести.
Вздохнул полной грудью. И рванул с места.
Дыхание сбилось, заныли мышцы. Но подсказывало, если поспешить… Однако, что будет, не понимал. Бежал. Ветер бил, заставлял клонить голову, чуть сужать глаза. Через пару минут осознал, ещё несколько шагов и всё. Келлос хотел стать легионером, но лишь хотел, потому бег оставался тяжким.