— «Ты сплела заклятье» — пели они.
— «Ты приворожила папридоя силой огненной стихии, силой любви, о глупое и невежественное дитя клана. Ты заставила зверя страдать по тебе и мучиться от неразделенного чувства.
— «Ты вплела в наговор силу воздуха» — мерцали прозрачные огоньки. — «И стала нужна ему как воздух. — И как вода» — подхватили сапфировые. — Ибо стал томиться жаждой по тебе, о жестокая девчонка не ведающая что натворила!
— «И силою земли сделала ты наговор вечным, пока шумит лес и зеленеет трава» — осуждающе тянули земляные стихии.
Оглушенная Нинка зажала уши руками. Этого просто не может. Ведь папридой не человек, так не бывает. Или бывает?
Девочка вспомнила все несуразности поведения зверя. Они вполне объяснялись внезапно вспыхнувшей под действием наговора любовью. Ой, что же она наделала. Великий Дух! Что же теперь ей делать? И она задала этот вопрос стихийчикам.
— «Пойти утопиться!» — насмешливо фыркнул ближайший к ней огонек. — А следом за тобой утопится и бедный глупый папридой. И не будет ни каких проблем.
— «А может быть, можно ее расколдовать?» — Нинка опять некстати вспомнила, что ее папридой девочка, Ама. — «Ну в смысле снять приворот?».
— «Такие привороты вечны, дитя» — грустно промолвил крупный зеленый дух земли. — «Они не подвластны действию времени, их нельзя разрушить или снять. Только смерть разлучает связанных ими людей. Прости в твоем случае, человека и зверя.
— «Но я помню, нам рассказывали старшие» — не унималась Нинка — В том клане, который потом весь вымер, Фарси и Марги. Там девочка была, Гризельда; она полюбила мальчика, очень полюбила. Она думала, что навсегда, только она почему-то ему не нравилась. И эта Гризельда так страдала, а потом решила его приворожить. Все у нее получилось, и тот парень, он стал ходить за ней как привязанный. В глаза смотрел, за руку держал, слова всякие хорошие говорил про любовь. Ходил день, два, и три. Сначала Гризельда жутко счастливая была, а потом стало это ее доставать. А тут другой мальчик на нее заглядываться стал. Ну вроде понравилась она ему, сама по себе без приворота. Первому мальчику, приколдованному, это совсем не понравилось. Он сначала ничего, терпел, а потом взял палку и тому по голове, и убил.
— «Старшие поведали вам эту историю, чтобы вы никогда в жизни не пользовались приворотами» — встрял въедливый оранжевый дух огня. — и никогда не ломали жизнь, как свою, так и других. А ты после этого взяла и обрушила любовное колдовство на несчастное животное!
— «Но там дальше говорилось, что вроде можно снять приворот!» — пыталась защититься девочка. — «Ведь когда убийцу хотели изгнать, Мария, ворожея клана, не позволила. Она сказала, что его надо не судить, а лечить. Да я помню, кажется это называется отворот.
— «Как у тебя все легко и просто: полюбила — разлюбила, приворот — отворот» — духи были возмущены. Их огонечки засверкали нестерпимо ярко. — А ты знаешь, что Ама, твой папридой….
Но тут гигантский зверь проснулся, затряс усами и оглушительно чихнул. Стихийчиков разбросало в разные стороны. Пока папридой потягивался и почесывался, Нинка внимательно его разглядывала.
Округлый живот, как пушистый шар на длинных пушистых лапах. И какая-то по детски смешная мохнатая голова, и забавный хвост прутиком. Почему-то девочка думала, что у самки папридоя как и у всякого зверя женского пола, должно быть вымя, но у Амы в самом верху живота выглядывали два соска, совсем похожие на человеческие.
— «Доброе утро!» — прозвучало в голове у девочки. Лучистые глаза Амы искательно заглянули в ее лицо. Нинка попыталась улыбнуться в ответ. Ей придется рассказать Аме все. Рассказать и попросить прощения. Но слова не получались. В голове не рождались нужные мыслеобразы.
— «Что случилось? — ты чем — то не довольна?» — просигналила Ама. Видимо поток эмоций, нахлынувших на девочку, задевал папридоя и без мысленной речи. Тут Нинка решилась. Она объяснит зверю все, но потом; потом, когда все исправит. Она должна ее расколдовать, и тогда она попросит у Амы прощение.
— «Я хочу показать тебе одно место» — послала Нинка папридою слова мысленной речью. — «Тебе там понравится!».
На сосновый бор, притулившийся между звонкой речкой и поганым болотом, девочка натолкнулась еще в детстве. Мелкий серо-желтый песок покрывал сизый ковер сухого ломкого мха. Коричнево-рыжие сосны как человечки склонялись одна к другой. Вроде бы все обыкновенное, но место было совершенно нездешним. Оно не принадлежало этому миру, как, впрочем, и никакому другому. Почему так, Нинка объяснить не могла, но чувствовала она это вполне определенно. Нездешние были покой и отрешенность, даже сам воздух. Сюда никогда не забредали звери и не залетали птицы. Но девочке было здесь хорошо. Поэтому она не поделилась своей находкой ни с кем из клана, но в каждую свободную минутку прибегала сюда посидеть под соснами и тоже стать чуть — чуть другой.
А потом, когда она стала постарше, здесь начали происходить странные вещи. Нинка не засыпала, но как-то отключившись от действительности наслаждалась проведенным здесь временем. И перед ней будто наяву появлялись разные картины. Большую часть их она не понимала, некоторые ее пугали. Но понемногу девочка поняла, что видит кусочки будущей жизни. Так происходило не всегда, но довольно часто.
Вот и теперь Нинка решила, что лучшего места для снятия приворота ей просто не найти. Сначала она попытается посмотреть вперед, в грядущее, а потом, может быть, попробует все исправить.
Нужно было сориентироваться куда идти.
— «Я сейчас полезу на дерево, — передала девочка Аме свои мысли». — Нужно узнать в какую сторону идти.
— «Зачем на дерево?» — удивилась папридой. Покажи, какое место. И в ответ на недоумение Нинки, попыталась объяснить: — Подумай о нем так, чтобы я увидела. Папридои знают…..места.
Девочке не пришлось напрягаться, знакомый образ сухого мха, теплого плотного смолистого воздуха возник в ее голове сам собой.
— «Знаю где, — мгновенно откликнулась Ама. — Туда надо идти? — И Нинка ощутила явную неохоту зверя.
— «Надо, обязательно надо», — ответила девочка и папридой не стала с ней дальше спорить.
Они отправились в путь и вскоре Нинка начала узнавать места, где они шли. До конечной цели их похода было не так уж и долго — к вечеру они должны добраться. Чтобы как-то развеселить загрустившую Аму, девочка попыталась развлечь ее разговором
— «Вы верите в Великого Духа? — спросила Нинка папридоя.
— «Мы знаем только Большого Деда, — тут же откликнулась Ама.
— «А кто это?»
— «Он пришел к папридоям, когда мы были еще зверями, — тут девочка ощутила, что папрдой улыбается. — Он дал нам мысли и научил нас думать.
— «Думать?» — переспросила Нинка.
— «Говорить из головы в голову» — уточнила Ама. — Мы не можем как вы. У нас другой рот, и то что внутри. Тут пушистый гигант наклонился и разинул пасть. За мощными зубами, способными перекусить бревно, развивался раздвоенный язык, переходящий в хрящеватое внутреннее горло.
— «Большой Дед сказал, что делать можно, а что нельзя, — продолжала папридойка. — а потом ушел. Но папридои знают — он видит.
— «А что нельзя делать?» — заинтересовалась Нинка.
— «Нельзя бить больных и маленьких» — важно пояснила Ама. — «Нельзя думать неправду…».
— «Чувствовалось что она выдает истины, которые затвердила еще в детстве».
Когда они пришли к сосновому бору уже стемнело. На небе вступила красная луна. Никогда еще Нинка не видела ее такой огромной. Папридойка настороженно озиралась.
— «Сейчас воды согрею» — просигналила ей Нинка. А ты пока отдохни. Но Ама и не подумала ложиться: напряженная, вытянувшаяся, она замерла как гигантская статуя.
Вода в самодельном котелке из коры железного дерева закипела очень быстро. Девочка протянула руки над паром, чтобы согреться. Невольно взгляд ее упал на бурлящую поверхность воды. Как много пузырей. Один большой все никак не лопался. Его поверхность ширилась, росла и скоро заняла весь котелок. И вдруг Нинка увидела в нем бегущих людей. Все ближе, ближе. Она уже узнает их лица: Гур, Василий, а вот и Мих. Рты раскрыты, они кричат; в руках копья. В воздух взлетают молнии. Девочка уже почти разглядела, в кого они целятся, но тут виденье исчезло. Теперь из котелка на нее смотрело черное страшное лицо из — под черного капюшона. Ведун! Стертые глазницы черепа сверлили тяжелым взглядом. Они искали ее, Нинку, она была в этом уверена. Девочка чувствовала, что у нее нет сил противится, она падает в эти черные злые водовороты чужой воли. А там, в них, поджидало то, что хуже смерти.
Шипя от напряжения Ама мордой опрокинула котелок, и страшное видение исчезло. Нинка упала на мох и закрыла лицо руками. Ее била дрожь. Бежать, надо скорее бежать отсюда. Иначе Ведун найдет их.
Великий Дух! Какой же дурочкой она была, когда думала, что сможет сама освободить Аму от приворота. Нинка ощутила себя маленькой и слабой. Ее сила, ее безопасность — клан. Нужно скорее идти в становище. Там охотники они защитят. И Фатима, их Ворожея. Уж она то наверняка знает, как делают отворот. Они спасут и Аму и Нинку. Все будет хорошо. Дрожь понемногу отпустила девочку. Она погладила морду папридашки рукой еще слабой от пережитого ужаса.
Все будет хорошо! — мысленно сказала она ей и потеряла сознание.
В себя девочка пришла довольно быстро. Ама хлопотала над ней как курица над потерянным и вновь обретенным любимым цыпленком. Но испытанный ею страх не исчез. Он поселился в глубине души как болезнь, ржавчиной разъедая ее. Теперь это была уже не та взрывная, рыжая девченка, вспыхивавшая от любой мелочи. Она начала бояться.
Изменились и их отношения с папридоем. Если раньше Нинка как бы покровительствовала своей мохнатой подружке, то теперь все было наоборот. Животные лучше людей чувствуют неуверенность, порождаемую боязнью. Ама тоже не была исключением. Тем более, что привязанность к девочке делала ее особенно восприимчивой к сменам ее настроения.
Перемену в Нинке папридойка ощущала всей своей шкурой: как зловредные предупреждающие мурашки, делающие волосы колкими и ломкими. И Ама пыталась развеселить Нинку, встряхнуть ее, вырвать из зажатости оцепенения. Но все было бесполезно. Единственным стремлением девочки было вернуться к своему клану. Только там, как ей казалось, подружек ждет надежная защита.
Нежелание папридойки идти к людям было очевидно. Каждый шаг в направлении становища давался ей с трудом. Но она пересиливала себя и шла, потому что так хотела Нинка.
— «Ты не бойся, — в который раз уговаривала Аму девочка. — Никто тебя не обидит. Я все объясню нашим, и тебя не тронут.
Папридойка не верила.
Наконец подружки вступили на охотничью территорию клана. До становища было уже рукой подать. Нинка заметно приободрилась. Еще бы! Тут каждое деревце знакомо, каждый кустик друг. Здесь ей случалось в детстве и в прятки играть, а потом и от строгой Гилви хоронится. Теперь она обрадуется даже ей, даже Варейке-соплюшке!
Шевельнулись ветки и дорогу им заступили охотники.
— «Дим, Гур, Вася!» — возликовала Нинка. — «Мальчики наконец-то я дошла!»
— «Тише, Рыжуха» — оборвали парни ее причитания напряженным шепотом. — «Спугнешь зверя, дурица несмышленая!»
— «Какого зверя? Нинка недоуменно огляделась по сторонам. За время их путешествия девочка совсем отвыкла видеть в Аме жывотное. И сейчас ей даже и на ум не пришло, что охотники имеют в виду именно ее мохнатую подружку.
— «Красного зверя и красную девицу надо брать вовремя, то есть сразу же!» — вдруг вспомнилось Нинке любимое присловье охотников. — это, стало быть, она, Нинка, а красный зверь? Ама?!
Перед ее внутренним взором снова всплыло видение: бегущие охотники с копьями, разинутые в крике рты. Тогда оно и помыслить не могла, что бегут они убивать ее подружку, Аму, которая столько раз вытаскивала Нинку из беды и которая любит ее. Нинке казалось, что она вновь склоняется над котлом и вся эта охотничья сцена происходит не на самом деле, а только отражается в кипящей воде. Потому что те люди, к которым они шли за защитой, теперь убивали Аму. Та даже не сопротивлялась — просто стояла как вкопанная и изо всех сил пыталась спрятать огромную голову в плечи.
— «Нет, не надо! Не смейте» — не своим, диким голосом завопила девчонка. — «Не трогайте ее!» — Она кричала и бежала, пока сильные мужские руки не поймали ее. Как пушинка Нинка отлетела на скользкую черную землю, расползшуюся грязью после недавнего дождика. Тут же вскочила на четвереньки, собираясь броситься опять. Рыжая коса, испачканная и изодранная, болталась как красный хвост.
Такого просто не должно быть. Эти оскаленные морды не могли быть лицами ее соплеменников. Нинка помнила их умиротворенными и добрыми, когда по вечерам весь клан собирался у костра: горел огонь, слушали сказки старших и пели песни. Люди клана — та надежда, помощь от черного ужаса, в которых она так отчаянно нуждалась!
Копья разили без промаха. Еще бы ведь зверь не сопротивлялся. Редкая удача! Охотники даже не сочли нужным прибегать к магическим уловкам, чтобы осилить папридоя. Зачем? Ведь он и так уже стал добычей, уже пойманный, закланный и загнанный гигант, который не делал даже слабой попытки убежать.
Били все. Даже Мих, с которым Нинка дружила с детских лет, и о котором думала, когда плела приворот, под который по несчастной случайности попала Ама.
И что могла она, девчонка, сделать против чуть ли не десятка опытных охотников, сильных мужчин, членов ее клана? Ама умрет, ее мясо будет съедено, а шкуру поделят между собой местные модницы.
Никогда! Ни за что! Нинку подбросило. Руки сами собой взлетели вверх. Ненависть и отчаяние, клокотавшие у самого горла, вдруг стремительно перетекли в руки и сорвались с кончиков пальцев синими обжигающими молниями. Она метала их в охотников, и те корчились и падали. Падали Гур и Дим, Вася и Мих. Ошеломленные помертвелые лица. Нинка не знала, убила ли она их или нет. Не важно. Она сделала выбор.
Нужно увести Аму подальше и как можно скорее. Ясно, что их крики и устроенная иллюминация не могли остаться незамеченными. Сейчас сюда сбежится весь клан, а Нинка не сможет выстоять против всех.
Копья торчали из шкуры папридоя и мешали идти. Девочка принялась вырывать их. Ама глухо стонала.
— «Потерпи милая» — шептала Нинка. — «Потерпи, хорошая. Никогда тебя не брошу!».
Она говорила вслух, но папридой понимал ее. Из полу закрытых глаз зверя скатывались крупные слезы. Пошатываясь, она шла за девочкой, из последних сил, тяжело поводя боками.
— «Ама надо идти» — твердила Нинка мысленно. — «Надо идти. Надо».
Но она не отвечала. Девочка не знала, слышит ли ее папридойка, но продолжала посылать ей свои мысли. Она настойчиво протягивала ниточки между их сознаниями, мостила дорогу образами. Связь не должна прерваться, ибо только она удерживала сейчас зверя, не давала упасть в мягкие лапы поджидающей смерти. С отчаянием обреченной Нинка звала свою подружку, уговаривала, теребила. Шаг, еще шаг, еще. А надо идти быстрее, за плечами может быть погоня.
Теперь клан уже никогда не будет заботиться о Нинке, никогда не станет на ее защиту. Она нарушила основное правили: нельзя поднимать руку на своих. Жизнь каждого члена клана священна. Она — основа благополучия всех. Чем больше клан, тем легче добывать пищу, защититься от Ведунов, диких зверей, холода. А она использовала магию, чтобы уничтожить своих. Сколько она убила их сегодня, Нинка не знала.
Теперь она стала изгоем. Ее не будут убивать. К чему отягощать свою совесть кровью человека? Но никто и никогда не станет ей помогать. Она больше не член клана Твердислава. И ни какой другой клан никогда не примет ее под свое покровительство. Никто не даст ей ни пищи, ни крова. Никто не отомстит за ее смерть, и не станет платить за нее долг крови. Клан изверг ее, все люди отвернулись. Она одна на свете, и только раненый полуживой папридой отныне будет ее поддержкой и опорой.
Шаг, еще шаг. Как медленно они идут!
— «Я не могу больше» — прошелестели мысли Амы, слабые, где-то на границе сознания.
— «Соберись» — закричала Нинка. — «Ты должна».
— «Нет» — мысли папридойки стали какими-то отстраненными. — «Я не говорила, но теперь ты должна узнать…У меня внутри маленький…»
Малыш папридой. Так вот о чем хотели рассказать девчонке стихийчики. Великий Дух, какая же она была дура!
Нинка взглянула на папридоя, теперь по-новому, отягченная новым знанием. Конечно, круглый живот ходит из стороны в сторону. И она же слышала как бьется сердце малыша. Она должна была понять! А она потащила Аму за собой к клану! Ведь папридойка же чувствовала, она так не хотела идти.