– Илья Степанович? Это муж заведующей?
Матильда кивнула и покраснела еще сильнее.
– Вера встречается с ним по субботам? – Бабкин осторожно нащупывал тропинку, мысленно уговаривая Черникову не влезать в их разговор и удержаться от резких высказываний. – Они проводят время вместе?
Девочка отрицательно покачала головой.
– Они не могут, ведь у него есть жена, – наивно проговорила она. – Вере просто хочется смотреть на него, вот и все.
– Когда она рассказала тебе об этом? Или вы часто общаетесь?
– Мы разговаривали только пару раз! – воскликнула Матильда. – Честное слово! И это было давно!
– Как давно?
– Наверное, когда мы только приехали. Они сами подошли ко мне познакомиться! Им было интересно, где я живу, и я показала наш домик. Вера сказала, что ей нравится Илья Степанович, потому что он похож на одного американского актера, а Ольга Романовна глупая и старая. А я сказала, что она вовсе не глупая! И все. Мы поспорили, они обиделись и ушли.
Бабкин долго расспрашивал девочку, но больше Матильда ничего не могла добавить. Таким образом, она лишь подтвердила то, что он услышал от ее матери двадцатью минутами раньше. Еще Матильда призналась, что Вера с Катей ей не понравились, и потому она перестала с ними дружить, но Сергей подозревал, что это было высказано в расчете на мать.
Одно он счел бесспорным: дочь Черниковой и впрямь была очень простодушна для своего возраста. Он дал бы ей не больше десяти лет. Конечно, девочка могла мастерски притворяться, но Бабкин счел, что выискивать гениальную актрису в этом ребенке ему не по силам. «Если уж она врет, мне ее не расколоть. И дюжине детских психологов тоже. Будем надеяться, малышка говорит правду».
В конце концов Матильду отпустили. Когда дверь за ней закрылась, Бабкин выразительно посмотрел на Черникову:
– Убедились?
– Это ни о чем не говорит! – она не собиралась сдаваться. – Они всего лишь болтали!
– Это как минимум говорит о том, что вы неправильно оцениваете положение дел, – жестко сказал Сергей, решивший больше не идти на поводу у клиентки и не уступать ей. – Три девочки, включая Матильду, пропадают и возвращаются, и каждая твердит о том, что заблудилась в лесу, но толком ничего не помнит! Я уверен: если бы мы сделали девчонкам из Вязников анализ крови, результаты показали бы то же самое, что и у вас: наличие вещества, отшибающего память.
– Ну и что же? – упрямствовала Черникова.
– А то, что если я прав, то это система, а не единичный случай! И расследовать его надо, исходя из этого!
Бабкин встал, рассерженный ее упорством и нежеланием признавать очевидное.
Евгения Черникова умела хорошо чувствовать границу, за которую не стоило заходить.
– Ладно, допустим, – примирительно сказала она. – Я действительно погорячилась с этими деревенскими дурочками, очень уж они меня раздражали. Но что вы теперь будете делать?
– Сначала поеду в райцентр, потом в Вязники. Для начала неплохо бы пообщаться с местным следователем прокуратуры. Заодно познакомлюсь с девицами, которых вы так живописно обрисовали.
До райцентра Сергей добрался на удивление быстро, хотя по пути в голове у него безостановочно, словно заевшая пластинка, вертелся детский стишок: «по кочкам, по кочкам, по маленьким дорожкам, в ямку – бух!» Машина ухала в ямы, выбиралась из канав, переваливалась через колдобины, напряженно рыча, и, кажется, сердилась на водителя за то, что он загнал ее в такую глушь.
Но в конце концов дорога сама вывела Бабкина к прокуратуре, стоявшей на главной улице райцентра. Двери здания были приветливо распахнуты, и он расценил это как хороший знак. На ходу доставая паспорт, Сергей перебежал через дорогу и нырнул под прохладные своды.
А ровно через десять минут вышел наружу и недобро взглянул на двери, не оправдавшие его надежд. Начальник следственного подразделения по фамилии Мурзоев был на месте, но беседовать с Сергеем об исчезновении девушек наотрез отказался. Стоило ему узнать, что перед ним частный сыщик из Москвы, как из просто неприветливого следователь сделался грубым и выразил пожелание, чтобы все умники, рассчитывающие сшибить легкую деньгу, ехали бы обратно в Москву и не портили нормальным людям настроение.
Бабкина было непросто вывести из себя, поэтому он только пожал плечами и поинтересовался:
– Что будешь делать, когда мать пострадавшей напишет заявление? А если она к тому же шум поднимет? У тебя на участке за три недели – трое пропавших.
– Нет никаких пропавших. Все на месте, – невозмутимо ответил Мурзоев. – Баба дурит, никто ее слушать не станет.
– Я ж от тебя ничего, кроме информации, не прошу.
– А зачем мне облегчать тебе работу? – искренне удивился мужчина. – Тебе платят, ты и вкалывай. А то вы привыкли на нашем горбу в рай въезжать!
У Сергея появилось подозрение, что следователь пьян. Но развалившийся на стуле самодовольный толстощекий человек смотрел на него совершенно трезвыми глазами.
– Ты пойми: круг подозреваемых ограничен теми, кто живет в пансионате, – Бабкин попробовал сделать еще одну попытку. – Проверить их не так сложно. А если с девчонками…
– Слушай, – перебил его Мурзоев, – ты русский язык понимаешь? У себя в Москве будешь объяснять про круг подозреваемых. Нам тут умники не нужны, своих дураков хватает.
– Это точно, – не удержался Сергей. – Я заметил.
– Чего-о-о?
Следователь привстал, но Бабкин был уже за дверью.
«От следака никакой помощи, попробуем с девицами», – Сергей вышел из машины на главной площади Вязников и огляделся.
«Площадь Евросоюза, значит. Так-так-так…»
Первым, кто обращал на себя внимание на площади с громким названием, был Ленин. Он высился посреди сквера, покрытый буро-зелеными проплешинами и белыми подтеками, и по кепке его топтались бесцеремонные голуби. У постамента курили подростки, кто-то катался на скейтборде, и стук переворачиваемой доски эхом отражался от низких кирпичных домов, смыкавших кольцо вокруг сквера.
Сергей неторопливо пошел по улице, чувствуя, что его провожают недобрым взглядом. Ощущение было таким сильным, что он обернулся, словно проверяя, на месте ли машина, и наткнулся на следовавшего за ним пенсионера в потертом пиджаке.
– Чего встал-то? Чего встал? – дед злобно зыркнул на него. – Понаехали тут московские… Ворье!
Сергей не собирался связываться с полоумным стариканом, поэтому уступил дорогу и подождал, пока тот обгонит его. Но пенсионер неожиданно развернулся и побрел обратно, ругаясь себе под нос.
Бабкин пожал плечами и пошел дальше. Разглядывая окрестности, он вынужден был признать, что поселок Вязники производит невеселое впечатление. Стоял погожий день, но солнечный свет только подчеркивал облезлость домов, с которых ободранной кожей слезала штукатурка. «А асфальт здесь, похоже, после немецкой бомбежки не меняли», – подумал Сергей, обходя ямы, встречавшиеся на пути.
Он шел мимо забора, густо исписанного матерными надписями, мимо пародии на детскую площадку, где в песочнице сидела одинокая кошка и, судя по озадаченной морде, размышляла, куда делся столь нужный песок, мимо грязного рынка, возле которого продавщица выкрикивала: «Мороженое! Мороженое!» таким яростным голосом, словно мысленно присовокупляла к каждому возгласу одно из слов, написанных на заборе. Прохожие обходили ее стороной и опасливо косились.
На противоположной стороне улицы Сергей заметил странное двухэтажное здание, которое при ближайшем рассмотрении оказалось школой. Странность заключалась в цвете. Школа была выкрашена оттенком желтого, который Бабкин сходу окрестил цветом подгоревшего омлета. Над входной дверью всех подошедших приветствовал плакат, посмотрев на который, Бабкин вздрогнул.
Вероятно, человек, рисовавший плакат, не задумывал ничего плохого. «Мы ждем тебя, ученик!» – было написано прописными буквами на белой ткани. Если бы художник на этом остановился, то плакат ничем не отличался бы от сотен похожих.
Но у художника были творческие амбиции. Только этим, подумал Бабкин, можно объяснить, отчего после восклицательного знака он не оставил белое незакрашенное поле, а изобразил учителя с глобусом в руках.
Возможно, художника подвело плохое знание предмета изображения. Или же у него были личные счеты к преподавателю географии. Как бы то ни было, рисунок мог составить достойную конкуренцию афише к фильму «Возвращение живых мертвецов». Учитель с глобусом, многозначительно ухмыляясь, протягивал вперед длинную тонкопалую руку, другой прижимая к себе голубой шар, и его ровные, как шланги, ноги волнообразно изгибались по всей длине. Рисуя кисти рук, художник проявил неуместную склонность к детализации и изобразил на каждом пальце заостренный синий ноготь.
Вкупе с призывом «Мы ждем тебя, ученик!» картинка выглядела неоднозначно.
– Памяти покойного педагога, – пробормотал Сергей, разглядев шедевр. – Ладно, пойдем дальше.
По словам Черниковой, большинство взрослых мужчин в Вязниках работали на мебельной фабрике – единственном предприятии, обеспечивавшем поселок рабочими местами. Фабрика выпускала только деревянные стулья и табуретки. Директор фабрики с гордостью утверждал, что следует классическим традициям производства мебели: дизайн их вещей не менялся уже больше двадцати лет.
Еще не дойдя до фабрики, Бабкин издалека заметил плакат над проходной. После географа с глобусом он полагал, что удивить его больше ничем нельзя. К тому же здесь не было рисунка, только лозунг.
Но из любопытства он все-таки сделал небольшой крюк, подошел ближе к проходной, запрокинул голову и прочел:
«Работник! Проверяй свой инструмент не реже раза в месяц!».
Контролер на проходной увидел перед воротами здоровенного стриженого верзилу, одетого по-городскому: в джинсы и клетчатую рубашку – не иначе, турбазовского. Верзила издал странный звук, нечто среднее между всхлипом и хрюканьем, и сложился пополам. Он хлопал себя по коленкам, хохотал и зачем-то фотографировал плакат, сохранившийся еще с советских времен. Контролер подумал, что надо бы запретить это дело, но затем оценил габариты верзилы и решил не связываться.
Отсмеявшись, Бабкин перешел обратно на свою сторону улицы и вынул из кармана листочек с адресом Катерины Ивановой – последний сообщила ему Матильда.
Потерпев фиаско с первой задачей, Сергей с некоторой опаской приступал к решению второй. Предстояло поговорить с обеими девочками, и Сергей заранее настраивал себя на то, что ему придется нелегко.
Он не понимал женщин и честно признавался себе в этом. А юные девушки и вовсе ставили его в тупик. Поэтому он приближался к дому, где жила Катя Иванова, со смешанными чувствами. Рассказ девочки мог многое прояснить, но лишь в том случае, если бы она согласилась с ним разговаривать.
И тут Бабкину неожиданно повезло: возле дома он заметил двух девчонок, по описанию очень похожих на Катю Иванову и Веру Осипову. Младшая, пухлощекая толстушка в обтягивающих шортиках и маечке, придерживала за руль велосипед. Старшая стояла рядом, крутя на пальце сумочку: темноволосая, загорелая, в коротком полудетском платьице, которое, казалось, вот-вот свалится с оголенных плеч. Личико у нее было некрасивое, но яркое: над выпуклым лобиком вилась густая челка, губки надуты, как у рыбки, и накрашены чем-то сиреневым, и над синими глазами до самых бровок тоже закрашено чем-то таким… цветастым.
Девицы обернулись к нему, откровенно изучая, и захихикали, заметив, что он приближается к ним.
Сергей страдальчески вздохнул, приказал себе собраться – и расплылся в широкой улыбке:
– Здравствуйте, красавицы! Вы, случайно, не Катя и Вера?
– Случайно да, – кокетливо ответила старшая.
– А вы кто? Откуда вы нас знаете? Вы из Москвы приехали, да? – засыпала его вопросами младшая.
– А он нас еще не знает, – вместо нее ответила Вера. – Но, наверное, не против узнать?
Она повела плечом и взмахнула ресницами. Платье съехало с плеча вниз на пару сантиметров.
«Ого! – про себя присвистнул Сергей, не ожидавший, что его сразу возьмут в оборот. – Что, вот так сразу, даже не познакомившись?..»
Но тут Вера исправила положение, спросив, как его зовут.
– Сергей, – представился Бабкин.
– О-о-о! Мое любимое имя! Очень приятно, Сережа.
Бабкин заметил, что второй девочке стало не по себе. Не такая развязная, как подруга, она явно почувствовала себя не в своей тарелке. Правда, ему показалось, что и Вере приходится преодолевать неловкость, играя роль, к которой она не успела привыкнуть.
– Девушки, где мы с вами можем побеседовать? – спросил он, чувствуя себя совратителем несовершеннолетних. И добавил, чтобы избежать двусмысленности: – Я частный сыщик, мне нужна ваша помощь.
Девчонки переглянулись. Но на их лицах Бабкин, пристально наблюдавший за обеими, не заметил ни страха, ни растерянности – только удивление.
– А что, кого-то убили? – осторожно спросила Катя.
Вера притихла, ожидая ответа.
– Боже упаси, – искренне рассмеялся Сергей. – Нет, все не так страшно. Просто в пансионате «Рассвет» потерялась девочка, а потом нашлась.
– Знаю, – кивнула Вера. – Матильда.
– Она самая. Мне сказали, что у каждой из вас тоже был похожий случай. Не расскажете?
– А зачем? – опасливо спросила толстушка.
– Вот ты, Катька, дура, – лучезарно улыбнулась ей Вера, не дав вставить Бабкину и слова. – Чтобы найти это место, где все теряются, понятно же! Да?
Она взглянула на Сергея, ожидая подтверждения своим словам, и тот кивнул. В конце концов, отчасти так оно и было.
Он никак не мог придумать, каким образом разделить девушек: ему хотелось поговорить с каждой из них по отдельности. Не придя ни к какому решению, он уже собирался прямо сказать им об этом, но Катя его опередила.
– А я не могу сейчас разговаривать. Мне нужно до магазина доехать, – виновато объяснила она. – Бабка попросила купить кое-чего. Я куплю и вернусь, ладно?
– Конечно, – великодушно разрешил Сергей.
Вера бросила на него короткий взгляд, облизнула губы, и он тут же решил, что беседовать им нужно в таком месте, где они будут на виду. Но становиться предметом обсуждения для всего поселка ему тоже не хотелось.
Пока он размышлял, обе девочки послушно ждали. Вера помахала на себя ладонью, будто веером, и еще приспустила лямки платья, открывая незагорелую полоску над грудью.
Бабкин увидел полоску и тотчас пришел к выводу, что нет ничего страшного в том, чтобы побеседовать при свидетелях.
– Где тут у вас набережная? – спросил он, вспомнив рассказ Черниковой.
– Набережная? – разочарованно протянула девушка. – А разве мы не к вам поедем?
– Пока нет… Может быть, после, – вывернулся Сергей, не желая разочаровывать поселковую красавицу окончательно. – Так где набережная?
– Здесь недалеко! – Катя показала, куда нужно идти. – И там есть скамеечки!
– Вот и чудненько. Тогда мы ждем тебя где-нибудь на скамеечке.
Девочка вскочила на велосипед, живо заработала крепенькими смуглыми ножками и скрылась за поворотом. Оттуда донеслось лихое дребезжание велосипедного звонка.
Вера ухватила Бабкина под локоть и повлекла за собой, очень неубедительно делая вид, что не обращает внимания на взгляды редких прохожих. К счастью для Сергея, единственная пешеходная улица Вязников начиналась неподалеку.
«Набережная Сколычева» – гласила надпись на табличке, висевшей на таком дряхлом доме, что, казалось, он весь держится на единственном гвозде – том самом, которым приколотили табличку.
– Кто такой Сколычев? – полюбопытствовал Бабкин.
– Это наш мэр, – хихикнула Вера. – Он сделал набережную и захотел, чтобы ее назвали в его честь.
– Увековечил себя, значит, – кивнул Сергей. – Ясно.
Будь Бабкин мэром Вязников, он доплатил бы за то, чтобы набережную не называли его именем. Но у честолюбивого мэра, очевидно, были другие соображения.
Они стояли на плохо заасфальтированной извилистой дороге, огибавшей два больших пруда. По обеим сторонам прудов скособочились деревянные дома, явно стыдящиеся того места, где они обречены были стоять. В ближнем пруду плавали два лебедя, при ближайшем рассмотрении оказавшиеся истощенными гусями.