Дневник Патрика
29 апреля 1852 года
Дело сделано. И дело сделано успешно.
Кашель Сэма исчез. Он прошел не сразу, но с каждым днем Сэм чувствовал себя все лучше и лучше. Он уверился, будто бы лондонские доктора куда как лучше американских. Пускай. Меня радует успешность моего опыта.
Оправившись от недуга, Сэм изменился. Он стал добрее, мягче. Он охотно говорит со мной, особенно о прошлом. Он неустанно повторяет, что я – истинный сын своей матери, а она – достойная женщина. Правда, отца моего Сэм по-прежнему считает засранцем, но это не важно.
Гринджер рад, что Сэм поправился, но что-то подозревает. Я замечаю его косые взгляды, но не вижу в них осуждения. Сегодня Гринджер поблагодарил меня за помощь. Я не думаю, что он имел в виду помощь с продажей товара. Тут успешно справился мистер Н., и он согласился оказывать подобные услуги и в дальнейшем. По его же совету «Сэм и Грин» заимели на островах представителя в моем лице. Не знаю, чем это обернется, но сейчас я получил за помощь сто фунтов. Это весьма кстати: дело мое требует покупки некоторых химикатов, а они не дешевы.
Но даже если бы у меня не было ни копейки, я все равно отыскал бы способ. Я спас Сэма. Я спасу миссис Эвелину. Но рисковать я не стану. Зачем идти в трущобы, если есть заведение, где собирается вся гниль человеческая, – Ньюгейт.
Я стану одним из тех джентльменов, которые жаждут острых ощущений и добровольно ныряют в грязь. Моя просьба, подкрепленная деньгами, не покажется необычной, как и желание сделать дагерротип какой-нибудь особо опасной преступницы – убийцы или отравительницы.
Я выберу ту, которая уже приговорена к смерти или же будет приговорена в самом скором времени, ту, чья вина несомненна, а жизнь – растрачена впустую.
Но мне становится дурно, когда я вспоминаю грязный переулок и человека, кровь которого осталась на моем ноже и моих руках. Он умер не зря, но убийство по-прежнему претит мне.
Хорошо, что отцовская камера позволяет забирать жизнь, не проливая крови.
Дневник Эвелины Фицжеральд
11 мая 1852 года
Патрик вернулся. Мне стыдно, что я не смогла спуститься и встретить его, как стыдно, что я вообще позволила себе дойти до подобного состояния. Сегодня я попросила горничную поднести мне зеркало и ужаснулась увиденному. Неужели вот эта седовласая желтокожая старуха – это я? Я помнила себя совершенно иной и почему-то была уверена, что болезнь ничуть меня не изменила.
Не стоит думать об утраченном. Скоро сердечная боль остановит земные мои мучения, позволив перейти в лучший из миров. Но пока я здесь, мне следует вспомнить о своих обязанностях.
Мы пили чай. Патрик рассказывал о поездке. О своих друзьях он говорил охотно и описывал их столь живо и талантливо, что я почти воочию видела этих нелепых американцев. Я рада, что Патрику удалось оказать им помощь, и его желание участвовать в торговом деле вызывает у меня и радость, и беспокойство. Я радуюсь тому, что Патрик не склонен к праздному образу жизни, каковой избрал мой несчастный сын, и беспокоюсь, поскольку Патрик юн и его легко обмануть.
Брианна, весьма обрадованная возвращением кузена, засыпала его вопросами. Ее живое любопытство было укором моим подозрениям. Девочка выросла. Ей хочется окунуться во взрослую жизнь, выйти в свет, побывать на балу – я в ее возрасте мечтала о том же. И совестно мне, что я согласилась с просьбой Джорджа, оставив Брианну на этот год дома.
Доживу ли я до следующего?
Я обязана. Я отыщу ей хорошего мужа и только тогда отойду в мир иной. И пусть сама смерть уберется с моего пути.
(Дописано позже.)
Я быстро устаю. Силы вытекают, как молоко из треснувшего кувшина.
Я уснула и проснулась. Не знаю, день ли, ночь ли. В моей комнате пусто. Хотела позвать горничную, но передумала. Она вновь станет пенять, что я утомляю себя писанием. А мне важно писать. Я словами привязываюсь к жизни, и дышать становится легче.
В груди жмет и жмет.
Неудобно.
Сердце кажется непомерно большим и медлительным. Ничего. Я справлюсь. Я должна жить и найти для Брианны мужа. Это сложно. Мы не столь богаты, чтобы дать хорошее приданое. Мы не столь и знатны. Чем больше думаю, тем сильнее осознаю, сколь далеко оторвалась я от света.
Патрик просил дозволения сделать мой дагерротип. Подозреваю, что мальчик понимает, что мои дни сочтены. Дагерротип стал бы памятью для него и для Брианны, но я не желаю, чтобы они запомнили меня такой – слабой и уродливой.
Мои возражения он отмел с легкостью и был настойчив как никогда. Все повторял и повторял… я ответила согласием.
Только пусть меня приведут в порядок.
Пусть…
Завтра. Мне нужен отдых…
Дневник Патрика
12 мая 1852 года
Я едва не опоздал.
Миссис Эвелина совсем слаба. Я вдруг вспомнил маму. Я думал, что не помню ее, но, взглянув на это лицо, ставшее вдруг чужим, понял – помню. Желтая кожа. Темные глаза. Белый чепец и пряди волос, из-под него выбивающиеся.
Но хуже – ужас в глазах мисс Брианны.
Как я мог бросить их? Я должен был. Мое лекарство требует особой готовки. Но оно со мной, и я ничуть не жалею о цене, за него уплаченной. Та женщина была чудовищем. На ее руках кровь супруга, новорожденной дочери и ее нянечки, которой едва-едва исполнилось четырнадцать.
В ее глазах я не увидел ни раскаяния, ни сожаления, лишь глухую ненависть.
Зачем такой жить? Суд согласен. Приговор был вынесен. До исполнения его оставалось несколько дней. Я взял лишь эти дни, но взамен подарил смерть тихую, во сне.
Сегодня я подарю жизнь. Я счастлив.
(Дописано позже.)
Я устал, но сделал то, что должен был сделать. Пластина (двойной слой серебра, отравленный химикалиями и магией Седого Медведя) – свидетельство удачи. Миссис Эвелина будет жить.
Ее изображение накрывает другое и срастается с ним. К утру они станут неразличимы, черты сольются, как сливаются жизненные потоки. Я слышал, что есть люди, которые изучают эти потоки. Наверное, им интересно было бы услышать Седого Медведя.
Он бы сильно огорчился, узнав, что я сделал, но он сам отдал знание. В ту зиму, когда его народ умирал от голода, потому что правительство в очередной раз обмануло индейцев, он пришел к отцу, не имея на продажу ничего, кроме знания, и отец купил его за два мешка муки и дюжину луковиц.
Этого было мало, как мало было и того лося, подстреленного мной. Но может, я спас хоть кого-то. Я не просил ничего взамен, а получил то, что получил.
– Твой отец и прежде приходил ко мне. – Седой Медведь дожил до весны, хотя исхудал до того, что едва-едва ходил. – Тогда я сказал «нет». Но вышло так, что я пришел к твоему отцу. И уже сказал «да». И тебе скажу «да». Мне больше некому. Я умру. Все умрут. Знание тоже. Мне жаль, если так.
Тогда я уверял, что худшее позади, но Медведь лишь улыбался. А потом велел сесть и начал рассказывать.
Он меня хорошо учил. А отец злился, что я в резервацию сбегаю. Я все равно сбегал. Я должен был узнать все. Смешно, когда индейцев называют дикарями. Я думаю, что люди, которые не могут понять других людей, называют их дикарями, чтобы не называть себя глупыми.
Почерк плохой. Это виски. Я украл бутылку из буфета. Надеюсь, миссис Эвелина не сильно расстроится. Но я заплачу, у меня остались еще деньги.
Я вот думаю, что могу заработать много денег. Ведь есть люди, которые не хотят умирать. Никто не хочет умирать. И Медведь говорил о том же. Он предупреждал, что нельзя брать жизнь у одних, а отдавать другим. Нет, он говорил иначе, но я уже не помню, до того все спуталось.
Я могу брать и отдавать. Я могу сделать так, чтобы любой человек жил очень-очень долго. И чтобы не болел. Я могу спасать… ведь есть же дети, которые уходят в могилу, едва-едва открыв глаза. Есть девушки вроде мисс Брианны. Они начинают жить и умирают, отравленные гнилым воздухом Лондона. Есть сильные мужчины вроде моего дяди… я бы спас его, если б мог.
Теперь могу. Может, в этом мое настоящее предназначение? Не убивать, а спасать? Отделять зерна от плевел?
Я так думаю, потому что пьян уже.
Нельзя. Я дважды нарушил слово. Медведь предупреждал… но собака-то жива. И Сэм жив. Кому плохо? А тот, из переулка, все равно погиб бы. И женщину бы повесили.
Не могу перестать думать. Я не спасу мир, но сделаю его лучше. Люди хорошие живут, люди плохие – уходят.
И зачем знание, которым нельзя воспользоваться?
Нет. Все. Я остановлюсь. Я разберу аппарат и стану жить, как прежде. Мистер Н. предлагает мне учиться. Я буду учиться… это знание можно использовать… это правильно, когда знание можно использовать.
Милая Летиция!
Я впервые пишу тебе с легким сердцем. На душе моей радостно, как будто бы весна наступила! Моя матушка поправится! С возвращением Патрика она словно бы ожила. И с каждым днем оживала все больше и больше. Я радовалась, конечно, но и боялась, что это вдруг остановится. Ты же знаешь, как легко спугнуть чудо?
Но оно свершилось! Вчера доктор снова нас навестил и долго-долго осматривал матушку. Кажется, он удивлен и обрадован.
Представляешь?
Он приписал все месмерическому таланту того немца и все повторял, что только урожденный магнетизм моей матушки не позволял эффекту проявиться раньше. А как матушка ослабела, то и воздействие Ганса сказалось, исправив поврежденное тело.
Не знаю, правда ли это, но я счастлива!
А еще счастлива получить письмо от Джорджа.
Представляешь? Он и Бигсби – кто бы мог подумать, что этот ужасный человек способен на что-то дельное, – открыли контору и занялись торговлей. Джордж прислал мне шкатулку удивительно тонкой работы, а матушке – веер. Но ее куда больше порадовало письмо и то, что Джордж извиняется за ту отвратительную сцену на Рождество. А еще он пообещал, что на следующий сезон устроит мне самый блистательный дебют, какой только возможен! И чтобы подготовить меня, направил миссис Гринвич, даму очень достойную и сведущую в манерах.
Господи, Летти! Если бы я могла написать, до чего счастлива!
Матушка вновь здорова. Джордж и Патрик помирились – ну или вот-вот помирятся! И ты в самое ближайшее время навестишь нас.
Знаешь, мне кажется, что матушка приглашает тебя и твоих сестер с некоторым умыслом, но я не стану говорить, с каким.
Приезжай же скорее!
Я так по тебе соскучилась.
Твоя подруга Брианна.Часть 4
Проявка
Стоя у окна, Адам смотрел, как Дарья и Артем спорят. Стекло отсекало звуки, но активная жестикуляция свидетельствовала об эмоциональном накале. Артем то и дело указывал на дом, Дарья мотала головой, вероятно не соглашаясь с предложением.
Спор закончился, когда Артем приблизился, нарушив границу личной зоны, и положил руку на плечо Дарьи. Она же руку не смахнула. Так они стояли несколько секунд, а после разошлись.
Дарья помогла открыть ворота, выпуская Артема. И когда тот уехал, она еще некоторое время стояла и смотрела вслед.
– Он вернется, – это были первые ее слова по возвращении в дом. – Это как в мультике. Он улетел, но обещал вернуться. А нам с тобой придется одной рукой жарить тефтели, другой – взбивать сливки.
Адам подумал, что ему следует проинформировать Дарью о недавней находке.
– Знаешь, иногда мне кажется, что он – сволочь распоследняя. А потом вдруг сделает что-то, и совсем-совсем не сволочь. – Она робко улыбнулась, точно ждала одобрения.
А если находка не является значимой? Подозрения спровоцируют конфликт, последствия которого труднопрогнозируемы.
– Я понимаю, что он моложе меня, и все такое… и еще альфонс. Только с принципами. Ты когда-нибудь слышал про альфонса с принципами? Почему ты ничего не говоришь? Тебе он не нравится?
– Моя оценка относится к факторам малой степени значимости, – сказал Адам.
Нельзя пугать Дарью, но нельзя оставлять находку без внимания. Необходимо продолжить наблюдение.
– Ну да… – Ее тон был бесцветен. – Я уже отвыкнуть от тебя успела. Но я рада, что ты здесь.
– И я рад.
Она хмыкнула. Адам же попробовал получить дополнительную информацию:
– Куда он отправился?
– Кто? А… Темка. К Людочке своей. Говорит, что она обещала инфу по нашей Золушке с тридцать пятым размером. У Людочки в модельном бизнесе знакомые есть. Замечательный, должно быть, человек эта Людочка… Слушай, ну почему я вечно кого-нибудь неподходящего выбираю?
Вопрос относился к категории риторических. Дарья, сделав круг по комнате, остановилась у столика с самоваром и, скорчив рожицу, высунула язык. Нарочито инфантильное поведение как попытка защититься от объективной реальности?
– Людочка то… Людочка се… меня вот убьют, а Людочка останется. Несправедливо. Зато у Темки появится сенсация. Или «Смерть-поклонник»! Или еще вот «Смертельное фото на память»! Звучит?
– Поскольку имеющаяся информация позволяет исключить убийство как акт непосредственного воздействия на субъект с причинением ему повреждений, не совместимых с жизнью, остаются два варианта.
Дарья отвлеклась от разглядывания себя в самоваре.
– Первый: ты веришь в мистический компонент и, следовательно, включаешься в игру, что в конечном счете приводит тебя к самоубийству. Второй: ты не веришь в мистический компонент. Следовательно, включение невозможно.
– И третий добавь, умник. Я не верю, но оно существует.
– Подобная вероятность крайне мала.
Но есть. Существовали ведь ночь, маски, отлитые из тумана, и визиты с той стороны. Ирреальность бытия вступала в конфликт с логикой. Реальность также не радовала. События представляли собой мозаику фактов, которые упорно не складывались в общую картину. Информация была противоречива, ориентиры отсутствовали.
Но Адам упрямо продолжал стыковать элементы чужой биографии.
Антонина Кривошей. Сорок два года.
Родители: Семен и Анастасия Малышевские. Социальное положение – госслужащие. Материальная обеспеченность – выше средней, чему способствовали частые визиты за границу. Судебный процесс, начавшийся в середине восьмидесятых, нарушил стабильное существование семейства и в конечном итоге привел к смене места жительства.
По хронологической шкале и суд, и теоретическое удочерение Антонины, в котором Адам продолжал сомневаться, и переезд совпадали, однако не представлялось возможным вычленить определяющее событие.
– Удочерение, – вердикт Дарьи был окончателен, хотя она снизошла до пояснения: – Смотри сам. Суд, которого еще и не было, это неприятность, но знакомая. Полстраны у нас судилось…
Дарья говорила медленно, делая большие паузы между словами. Она устала, и усталость ощущалась не только в речи: плавные движения, которые вдруг сменялись резкими и суетливыми. Перемены настроения. Проступившие сосуды и частое моргание, словно Дарья пыталась избавиться от рези в глазах.
– Конечно, есть вариант, что они сами предпочли сбежать… ну позора не вынесли…
– Ложись спать.
– Что? А… я не хочу. Честно, не хочу.
Адам не поверил.
– Другое дело – ребенок. Если они хотели, чтобы Тоня считала себя родной, то убрали бы всех, кто мог бы сказать, что она не родная! – фразу Дарья выпалила на одном дыхании.
– Но она знала, что Малышевские не являются ее биологическими родителями.
– Да. Но только она. А другие? Им важно было, что скажут другие!
Дарья вскочила и тут же села.
– Извини. Что-то я и вправду… спать надо. Я не хочу спать. Точнее, хочу, но… боюсь.
– Чего?
– Того, что проснусь, а все пойдет по-старому.
– Это иррационально.
– Ну да… конечно. Рационально – нерационально. У тебя все просто. Научи?
Пожалуй, при иных обстоятельствах Адам не решился бы задать мучивший его вопрос.
– Ты помнишь Яну? Ее внешность?
Он ждал ответа. Какого-нибудь, но получил еще вопрос:
– В этом проблема? Ты забыл? – Дарья не обвиняла. Она вообще как будто не с ним говорила. – И поэтому тебе нужны были те фотографии? Ты так боялся забыть, что… Господи, Адам. Это нормально. Все когда-нибудь забывают… отпускают… нельзя их держать, потому что свихнешься тогда. Ты и так свихнулся и продолжаешь себя добивать. И…
– Ты помнишь ее лицо?
– Нет, – ответила Дарья. Адам не поверил: слишком быстро был дан ответ. Дарья же, явно опасаясь продолжения беседы, скрылась за занавеской. Она легла в кровать – до Адама донесся скрип старых пружин – и долго ворочалась, но в конце концов затихла.
Это хорошо. Дарье нужен сон.
Подумалось, что отдых требуется и самому Адаму, однако голова работала, тело не протестовало, а дело требовало решения.
Фактология чужой жизни вступала в противоречие с имеющейся информацией.
Школа. Поступление. Учеба. Замужество. Похороны. Снова похороны. Никаких снимков. Короткие справки и копии документов, принесенные Дарьей из чужой квартиры. Свидетельство о рождении. И снова свидетельство о смерти.
Другие дети? Отсутствуют.
Тупик. И поворот.
Адам взял свидетельство о браке. Имя. Отчество. Фамилия. Год рождения. Кольцо на пальце Всеславы. Подслушанный разговор. Явный личный интерес. В чем? В ком?
Супруг номера третьего? С юридической точки зрения, он свободен. Развод состоялся более пяти лет назад, следовательно, выставление новых имущественных претензий номером третьим невозможно. Более того, скорое достижение Анной восемнадцатилетнего возраста автоматически освобождает ее отца от выплаты алиментов. Ко всему данный расклад не подразумевает мистического компонента, который, несомненно, имеет определяющее значение в мотивации убийцы.
Вывод: объем информации недостаточен для анализа.
Адам хотел было окликнуть Дарью, сообщить о том, что следует обратить внимание на супруга Антонины, но остановил порыв. Дарья спала. Она лежала на покрывале, обняв руками подушку. Ее лицо было спокойно, а дыхание выровнено, движения глазных яблок под пленкой век указывали на фазу быстрого сна. Вместе с тем если Дарье что-то и снилось, то не кошмары.
Кем бы ни был убийца, Адам сумеет ее защитить.
Он покинул дом на цыпочках и, оказавшись во дворе, направился в сарай.
Мотоцикл Артема отсутствовал, однако машина стояла на прежнем месте. Она была не заперта, и Адам приступил к обыску.
Бардачок пуст, если не считать кожаного портмоне и пустой пачки от сигарет. «Данхилл». Дамские. Облегченные. Портмоне. Мелочь общей суммой двадцать два рубля семьдесят пять копеек. Прошлогодний лотерейный билет. И карамель «Взлетная» в металлизированном фантике.