— Чтобы ты подождал, пока они все не уедут. А с этим ничего не случится, Кальмар, — Айк кивком указал на металлический кейс, прикованный к узкому запястью Билли. Когда у человека есть такие запасы, он автоматически становится хозяином положения.
— Ты же знаешь, что я не могу так поступить, Соллес. Замки с часовым механизмом. Или я встречаюсь со своим напарником в полдень в ближайшее воскресенье, или мне придется научиться бриться одной рукой.
— У нас есть еще неделя. Может, ты встретишься с ним в каком-нибудь другом месте?
— И что от этого изменится? Или что может изменить отсрочка? Я хочу, чтобы меня освободили от этого как можно быстрее. — И Билли откатился обратно на свою кучу из книг, крекерных коробок и банок из-под сосисок. — Как можно быстрее. У меня есть свои дела, свои мысли, чай, который я хочу держать обеими руками. И у меня тоже есть свои счеты с этим библейским самодуром и всем его кретинским культом. Для начала я собираюсь разослать во все газеты штата статейку, в которой проведу параллели между культом Гринера и культом парникового эффекта, которые оба восходят к темному средневековью — те же предрассудки, то же недомыслие, те же заблуждения. А кроме того, я намерен начать судебное преследование по факту причинения ущерба. О, у меня много планов…
Айк терпеливо ждал, когда Билли выдохнется, в надежде уговорить его изменить место своей нарковстречи, когда из люка вдруг вынырнул Грир. Его заплетенные косички подскакивали, как колокольчики у чертика из табакерки.
— Братья! — позвал он громким шепотом. — Похоже, пора приготовиться к низкому старту… потому что, если я не ошибаюсь… слышите это кваканье? — двери высшего света распахнуты перед нами!
Приемник на камбузе аж трещал от возбуждения, как сообщил им Грир, принимая позывные от крупного корейского рыбообрабатывающего судна стоявшего за островом Миддлтон. Английских слов в посланиях оказалось вполне достаточно для того, чтобы Кармоди понял, что обращаются именно к нему. В сообщениях говорилось, что все работы прекращены, так как на борт только что прибыли крупные дипломаты из Сеула и капитан собирается закатить им шикарный прием. Грир не сомневался, что в самое ближайшее время они изменят курс и двинутся к корейскому судну. «Кармоди обожает вечеринки».
Затем из люка вслед за Гриром появился Кармоди и выдал совершенно противоположные распоряжения: немедленно остановиться и вытравить рыболовные снасти прямо здесь и сейчас.
— Раскатать снасть — будем ловить треску!
Айк благосклонно отнесся к этому распоряжению, хотя и не сомневался в том, что ни у кого на борту нет даже временного разрешения на ловлю в этих водах, не говоря уже о квотах и консигнациях. Они выбросили звуковой буек и начали наживлять крючки, понемногу стравливая лески с барабана. Приятно было выйти из состояния туристического самоощущения, почувствовать, как напрягаются мышцы и струится пот. Но после пары успешных уловов, как раз в тот момент, когда они вышли на глубину и вытащили несколько морских налимов, Кармоди хлопнул в ладоши и приказал остановиться.
— Все, довольно! Сматывайте удочки и готовьтесь к отплытию! — выяснилось, что он всего лишь хотел сделать подарок корейцам, которые находились в водах, где лов рыбы был им запрещен.
— Япошки любят налимов. Вот мы и подарим им их в честь знакомства.
— То есть вы не станете их продавать, мистер Кармоди? — поинтересовался Нельс, отличавшийся серьезностью и уравновешенностью, не в пример своему сводному брату, и до сих пор лелеявший надежду скопить когда-нибудь достаточно денег, чтобы купить собственную посудину и собственную квоту. И хотя Кармоди платил ему не процент с прибыли, а стабильную еженедельную зарплату, ему не терпелось вернуться домой и приступить к регулярной ловле, чтобы заработать какие-нибудь приличные деньги.
— Нет, Нельс, я собираюсь их подарить. «Всегда быть посланцем доброй воли» — вот лозунг Кармоди. Знаю я этих азиатов — они ребята выпить не промах, — он подмигнул Вилли. — И им очень нравятся такие рыбки. Так что вполне возможно, что они пригласят нас к себе на борт.
Зная Кармоди, все думали точно так же. Они решили оставить буек и подобрать его после — а ну как в сеть что-нибудь попадется, пока они развлекаются. К тому же голоса в приемнике с каждой минутой звучали все призывнее и возбужденнее. И они, развернувшись, двинулись к корейскому судну. Не успели они принарядиться, как вдали уже показался Миддлтон. Кармоди распорядился поднять флаг, чтобы дать знать о своей дипломатической миссии. Он хотел «Юнион Джек», но Вилли воспротивилась этому:
— Это все равно что я бы ходила с Техасской одинокой звездой.
Ни звездно-полосатого, ни аляскинского, ни полярного флага у них не было, так что пришлось удовлетвориться футболкой с эмблемой Квинакской средней школы, которая принадлежала Арчи Каллигану. Он обвязал рукава вокруг антенны, и выцветший буревестник затрепетал на ветру.
У них не было координат плавучей базы, но впереди виднелись отчетливые признаки места празднества. Вечерний горизонт то и дело окрашивали ракеты и фосфорическое сияние фейерверков, и Кармоди вручную повел судно на свет. И впервые за все это время Айк понял, на что способны его турбомагнитные двигатели. Создавалось ощущение, что мчишься на бесшумном гоночном катере. Ветер и брызги летели в лицо с такой скоростью, что оставаться на палубе без очков было невозможно, по стальной поверхности палубы, пригибаясь под гиками, можно было кататься на водных лыжах. Остров Миддлтон расположен в семидесяти километрах от залива, то есть в пятидесяти милях, но не прошло и двух часов с того момента, как они смотали снасти, как Кармоди уже начал сбрасывать скорость, притормаживая на почтительном расстоянии от базы. Двадцать пять миль в час — рекордная скорость для любого судна, а для рыболовного просто немыслимая.
Корейская база размером с футбольное поле казалась огромным металлическим монстром. По форме она напоминала железный контейнер для перемешивания цемента — низкая, плоская и со скошенными краями. Единственное, что отличало нос от кормы, так это название, выведенное ближе к переднему краю — «Морская стрела», под которым было изображено и само это оружие, указывавшее острием вверх.
Огромное чудовище стояло на якоре в полутора милях от Миддлтона, спокойно покачиваясь на грязной спокойной воде. К базе было привязано несколько десятков плоскодонок, уткнувшихся в ее ржавый бок, как грязные поросята в огромную свиноматку. Из чрева судна неслась настоящая какофония электронных воплей и стонов, а с высившейся посередине площадки в воздух то и дело взлетали огни фейерверков.
Билли взирал на разноцветное небо со свойственной ему презрительностью.
— «Ты блистай, блистай, блистай». Тьфу ты черт! Если бы эта сволочь Гринер не заграбастал мою пиротехнику, я бы показал им фейерверк.
— А то, что несется изнутри, это корейский рок-н-ролл, — сообщил им Грир. — Мы как-то ловили его по Радио-Мен.
— Кармоди, а ты уверен, что они нам будут рады? — ржавая база напомнила Вилли мусорную баржу, за которой они прятались. — Что-то она мне не кажется образцом элегантности.
— Да, Карм, — подхватил Арчи. — Даже не знаю, что хуже — запах, вид или грохот, который из нее несется. Я бы поостерегся туда соваться.
Арчи, покопавшись в своем сундучке, вырядился в коричневато-белые кожаные туфли, розовую рубашку, галстук и спортивный пиджак с длинными лацканами и теперь чувствовал, что слегка переборщил.
— Арч, мальчик мой, тебе никогда не приходило в голову, что это наш долг — научить бедных язычников стильной жизни? — Кармоди надел белый шерстяной пуловер и новые красные подтяжки и теперь напоминал Санта Клауса на отдыхе без шубы и со сбритой бородой. Когда они приблизились к плоскодонкам, он дал обратный ход одному из двигателей и взял рупор.
— Посмотрите на этого павлина, который возится с пиротехникой! Готов заложиться, что это капитан, судя по его наряду… и уж точно он не безразличен к налимам. Эй там, на «Стреле»! Мы заметили ваши огни. У нас подарки. Сэр, вы капитан? Как поняли?
— Мы поняли, поняли, — покричала фигура в рупор. — Хорошо поняли. Как называется ваше судно?
— Вообще-то оно называлось «Лот 49», но я твердо вознамерился дать ему другое имя, как только представится удобный случай.
— Очень красивое судно. Похоже на кобру с раздутым капюшоном. Можно, мы будем называть ее «Коброй»? Для официальной регистрации.
— Хоть горшком назовите, капитан.
— Тогда, добро пожаловать, «Кобра». — И он поднял вверх двухлитровый кувшин для сакэ. — Пришвартовывайтесь и поднимайтесь к нам.
Павлин был маленьким мужичонкой с тонкими черными бровями и безумным наркотическим смешком, который многократно усиливался рупором. На нем было надето какое-то длинное корейское церемониальное платье со знаком инь-ян на спине, белый шелковый подол был заткнут в зеленые резиновые сапоги. Его голова была увенчана плюмажем древней шляпы офицера британского флота, который нелепо подпрыгивал при каждом движении.
— Это адмиральская шляпа, — с оттенком раздражения заметил Кармоди. — Такая была на Нельсоне при Трафальгаре.
Грир тоже явно был раздражен этим недостойным зрелищем.
К тому же надета задом наперед.
Может, у япошек голова задом наперед повернута. Нельс, найди нам канат на какой-нибудь плоскодонке. Всем приготовиться подняться на борт!
Хихикая и взвизгивая в рупор, капитан приказал развернуть кран и спустить клеть, и все, за исключением Билли, забились в подъемник. Кальмар не пожелал участвовать в добрососедской миссии, особенно учитывая присутствие кейса. Даже корейцы знали, что это означает.
— И передайте этим япошкам, что если хоть одна ракета упадет рядом со мной, я обращусь в ООН и призову их к ответу за ведение боевых действий. Можете сказать им, что у меня за спиной шесть семестров международного права в Беркли.
Что Нельс и передал корейцам, когда компания высадилась на борт. Нельзя сказать, чтобы это произвело очень сильное впечатление на подвыпившего капитана, как и все остальное, что было предъявлено ему янки, а именно — мешок с налимами, новая лодка и спортивный пиджак Арчи. Все было принято им как само собой разумеющееся. А когда компанию проводили вниз, то все поняли, чем это вызвано. Интерьер старой ржавой посудины был столь же современным и великолепным, сколь раздолбанным выглядел ее внешний вид — по каким-то необъяснимым дипломатическим причинам кому-то понадобилось, чтобы настоящий дворец выглядел плавучей развалюхой. Тщеславный капитанишка настоял на том, чтобы досконально продемонстрировать то, что он называл «своим скромным суденышком» — от сияющих холодильников и процессоров на корме до великолепного салона на носу. Салон величиной с гимнастический зал с настоящим баром, живым оркестром и гейшами с традиционным макияжем производил фантастическое впечатление. В его центре вращался дискотечный шар, а в бумажных фонариках пульсировали огоньки. Около сотни моряков кружились и плясали в центре танцевальной площадки. Некоторые гейши уже настолько оголились, что внимательный наблюдатель мог отметить, что традиционный красно-белый макияж доходил у них до талии. Грир открыл рот и остолбенел.
— Держите меня, mon amis, — простонал он. — А то я упаду.
Несмотря на пляски и танцы,гейши умудрялись еще осуществлять и чайные церемонии; очередная фарфоровая кукла, пролетая мимо, вручила всем по чашке горячего чая; а другая, так же на лету, выдала по пиале с рисовой водкой. Кармоди и его спутники чувствовали себя подавленными, хозяева же проявляли явную снисходительность.
— Не желаете принять участие в нашей скромной трапезе? — уже в который раз обращался капитан к Кармоди. — А? Следуйте за мной… — Протолкавшись через танцующих, он одним движением своего шелкового рукава расчистил место за столом. — Нравится? Вы понимаете? — И он поспешил к другому столу, предназначенному, видимо, для именитых гостей.
С края танцевальной площадки то и дело раздавались хлопки взрывов — это корейцы играли в свою национальную игру, швыряя крюгерранды в пакет с кристаллами йодистого серебра, расположенный посередине коврика. Вызвавший детонацию пакета становился победителем, забирал все монеты проигравших и еще получал почетный приз. Обычно этими призами являлись предметы одежды игроков, которые вносились в качестве первоначальной ставки, так что игра напоминала покер с раздеванием. За каждым попаданием в яблочко следовали вой посрамленных проигравших и восторженные вопли победителя. На этот раз им оказался тощий улыбчивый матрос в старомодных очках в металлической оправе. Он выиграл у своих противников практически все, не считая ролексов и нижнего белья. И, похоже, это не вызвало восторга у его соперников. Арчи с Гриром, поглядев на внушительные кучки золотых монет, решили, что они не хуже ухмыляющегося япошки и принялись уговаривать Кармоди одолжить им несколько сотен, чтобы войти в игру. Но не успели они сообразить, что к чему, как их обобрали до нитки — они проиграли маленькому бродяге не только все свои крюгерранды, но и куртку и туфли Арчи, а также несколько ярдов ювелирной цепочки Грира.
Как только они вернулись к столу, к ним подскочил капитан, который хихикал,раскланивался и старался перекричать грохот музыки.
— Вам понравилась наша скромная забава? Выпейте еще чая и вы позабудете о житейских невзгодах. Еще рисовой водки? Настоящая китайская водка 1960 года розлива. Сечете, янки?
— Да, сэр, лучшая в мире, первый класс, — продолжал повторять Кармоди, но Айк видел, что старик уже начинает уставать от этого. И когда капитан подошел к ним в очередной раз, чтобы выяснить, нравятся ли янки специально нанятые танцовщицы — «Из школы гейш в Киото — лучшие танцовщицы в мире. Разве не красотки?» — Кармоди наконец не вытерпел.
— При всем моем уважении, сэр, — прокричал он в ответ с идеальным британским акцентом, — в мире есть танцовщицы и получше.
— Правда? — вспыхнули глаза у павлина. — Кто же, например?
— Ну, например, сидящая здесь дама.
— Эта женщина? — капитан обратил свой взор на Вилли, которая расплылась в улыбке и учтиво кивнула ему в ответ.
— Именно. Эта женщина, — подтвердил Кармоди. — Самая лучшая в мире. Разве не красотка? — И он вывел улыбающуюся Вилли на площадку, чтобы доказать это. Все замерли, понимая, что вызов принят и что эта потрепанная временем пара ни за что не уступит. Они станцевали твист, потом танго и даже польку. И присутствовавшие янки тоже поняли, что их бортинженер из Техаса действительно великолепная танцовщица, может, не лучшая в мире, но вполне способная поспорить с узкоглазыми красотками; похоже, эти каблуки были знакомы не с одной танцевальной площадкой. Но в конечном счете победительницей оказалась не она, а Кармоди, который с честью закончил танец в одиночестве в центре салона. Кармоди танцевал с такой страстью, что все расступились. Расчистив себе место, он начал исполнять хорнпайп — и на это чудо стоило посмотреть. Даже оркестранты перестали играть. Айку уже доводилось несколько раз видеть этот спектакль, но это было много лет тому назад в маленьких тусклых пивных барах, которые не шли ни в какое сравнение с этой ослепительной сценой и международной значимостью происходящего. Танец начинался с простого движения — пятка — носок, пятка — носок и выброс ноги. Иногда Кармоди сопровождал этот выброс хлопком, иногда ударял противоположной рукой по ступне. Ноги задирались все выше и выше, а движения рук становились все более размашистыми. И каждый раз, когда казалось, что он уже выдохся, он поднимал воображаемую юбку и кружился на цыпочках, чтобы потом с еще большим топаньем, гиканьем и улюлюканьем вернуться к прежнему па.
И корейцы, и гости были абсолютно потрясены: это была великолепная демонстрация ритма, силы и откровенного торжества, вдвойне поразительная для человека такого возраста. Но еще большее впечатление на зрителей произвело его пузо, его безразмерное брюхо. И когда Вилли, утомившись, вернулась на место, Кармоди продолжал танцевать со своим собственным животом, словно этот огромный твердый глобус был его партнершей. Он был его музой, его источником энергии, его вдохновением. Он был осью и средоточием его безумного вихревого танца. И при этом его живот оставался практически неподвижным, невесомо паря в трех футах над полом. Все взмахи, хлопки, топанье и дрыганье происходили вокруг этого парящего шара, как бушуют волны вокруг покачивающегося железного буйка. Казалось, он оставался на месте даже тогда, когда Кармоди принимался бешено кружиться. Это был истинно моряцкий танец, исполненный с настоящим моряцким чувством равновесия, которое выработалось за долгие годы работы на раскачивающейся палубе. Брюхо Кармоди стало его гироскопом, и сколько бы ни старались волны, он готов был принять их вызов. Закончив танец, он рухнул на пол, раскинув руки и ноги, и казалось, от его лысины пошел пар. Когда овации затихли, капитан снял свою шляпу и объявил сначала по-корейски, а потом на чистейшем английском, что японская танцевальная школа Киото отныне не может считаться лучшей в мире: