— Я уже напринимался, — Айк удивился тому, как прозвучал его голос.
— Пойду пройдусь до твоего мотеля.
— Тебя так качает, что вряд ли тебе удастся куда-нибудь добраться. К тому же пес может воспротивиться, если ты так вдруг окажешься перед ним и попробуешь отвести его обратно в свое мрачное жилище. Я серьезно, Соллес. Если ты заплатишь Дине за наш кофе и пироги, я отвезу тебя к твоей драгоценной собаке, а потом и к твоему драгоценному трейлеру, — и она протянула Айку сотню, взятую у Шулы. — Пошли, моя сладкая. И впредь не разбрасывайся деньгами, иначе они быстро кончатся. Дина!
— А на чем ты собираешься меня отвозить? Я так понял, что вы пешком.
— Разве на той стороне улицы не мой фургон? Или, может, я не знаю, где спрятан ключ зажигания?
Айк неуверенно остановился в дверях.
— Пойдемте, мистер Соллес. Поехали с нами.
— И можешь не беспокоиться об остальных отважных аргонавтах. Они как-нибудь устроятся. Пойдем.
Но прежде чем они успели пересечь улицу, на ней показался шестидверный лимузин Херба Тома. Тонированные стекла были подняты, скрывая личности пассажиров, за исключением Луизы Луп. Она стояла, наполовину высунувшись из открытого люка, как почетная гостья на параде. Пышные золотисто-зеленые волосы развевались вокруг ее головы лицо было покрыто безвкусно-кричащей косметикой, словно над ним поработал какой-то визажист с садистскими наклонностями. Она была окутана целым ворохом раздувающихся прозрачных пестрых шарфов и запахивающихся юбок. Они продолжали развеваться, даже когда лимузин остановился. Вероятно, этот театральный эффект был вызван системой кондиционирования, — догадался Айк.
— Исаак Соллес! — выкрикнула Луиза, охваченная вихрем шифона. — Добро пожаловать в наш сказочный мир. Как я вам?
— Привет, Луиза. Хорошо, — ответил Айк, хотя выглядела она ужасающе. Она походила на какой-нибудь генетически модифицированный чудо-цветок, какие выращивали для окружных конкурсов красоты. Они были способны цвести пару дней, после чего жухли и умирали. Лулу была занудой и дурочкой, но Айку было горько видеть такое издевательство над ней: она-то считала, что ее холят и лелеют, а ее просто унижали.
Дверца лимузина распахнулась, и в молочном мареве дня появилась серебристая голова Николая Левертова.
— Знаменитый бузотер! — крикнул он Айку. — Ас ним наша дорогая мамочка! И тут же наша юная старлетка. Потрясающе! Все главные действующие лица нашего представления вместе в «Горшке». Вы классно смотритесь.
— Привет, Ник, — откликнулся Айк, только сейчас заметив, что обе женщины при появлении лимузина, не сговариваясь, взяли его под руки.
— И вы только посмотрите на новый костюм нашей маленькой Шулы — оригинально и гениально по своей простоте. Мама, только ты могла ее так нарядить.
— Бедняжке нужно было что-то надеть на себя, — оправдывающимся голосом ответила Алиса.
— Мне нравится, — подхватила Шула. — В воскресенье я пойду в этом на полунощницу.
— Не сомневаюсь, что ты станешь украшением службы. Ну что, бузотер, говорят, ваша спасательная операция увенчалась успехом. Я ничуть не удивлен. Разве я не говорил всем этим неврастеникам: «Кому нужны наемные телохранители, когда есть Исаак Соллес? «
— Говорили, босс, точно говорили! — раздался голос из машины. И Айк увидел загорелые ноги левертовского приспешника, а напротив пару ног в белых морских брюках, между которых покоился такой же металлический кейс, как у Билли. На нем-то и стояла Луиза.
— Кому нужны наемные телохранители… — повторила Луиза. — Кому, кому…
Левертов не обратил на нее никакого внимания.
— Кажется, у нашего Като какие-то дела с твоим Беллизариусом.
— Он в баре, — откликнулся Айк, — но ко мне он не имеет никакого отношения. Он всего лишь президент нашего клуба.
— Мистер Кларк, не будете ли вы так добры, чтобы нырнуть в этот горшок и выудить оттуда нашего блистательного президента?
— Я в ловушке, босс. Поддерживаю подмостки.
— Лулу, дорогая, прекрати трепетать и колыхаться. Спускайся вниз и продемонстрируй этим Дамам, что из себя представляет в наши дни высокая голливудская мода.
Напевая «трепетать и колыхаться», Луиза спустилась с кейса и исчезла в роскошных недрах лимузина, после чего первой появилась на улице. Многочисленные складки прозрачного материала не скрывали того факта, что на ней не было нижнего белья.
— Фредерик из Голливуда, — объявила она, поворачиваясь к ним лицом и делая реверанс.
— Вы прекрасно выглядите, мисс Луп, — сказала Шула. — Я понимаю, что подразумевает мистер Левертов под высокой модой.
— Действительно, Луиза, — поспешно поддакнула Алиса. — Ты выглядишь, как обложка последнего номера «Космополитена».
— Вы еще никогда не говорили мне таких комплиментов, миссис Кармоди,
— Луиза раскинула руки и исполнила рискованный пируэт. — Кто бы мог подумать? Помоечный город, помоечная улица и помоечная Лулу Луп — все расцвели по милости Ника. Признайтесь, Исаак Соллес, даже вы должны быть потрясены, насколько Ник здесь все переменил.
Не было похоже, что она сильно пьяна или накачана наркотиками — это было просто перевозбуждение, вызванное происходящим. Чем-то Луиза напомнила Айку женщин, которых он видел в коммуне Гринера.
— Да, Лулу, я потрясен, — согласился Айк. — Особенно трансформацией боулинга. Я думал, старый Омар никогда не сможет отказаться от своих шаров, даже на одну ночь.
— Никки умеет убеждать людей, — гордо сообщила Луиза. — Кто бы мог подумать?
— Мы предложили папаше Омару кругосветное путешествие в первом классе на «Принцессе острова», — изрек Левертов. — Это новое судно с гирокомпасом. На борту, кроме биллиардных и залов для игры в бочи, есть и кегельбан. Ведь ни для кого не секрет, что боулинг — это пунктик Омара Лупа. Вот мы ему и сделали предложение, от которого он не мог отказаться. — Левертов откинул назад свои длинные волосы. — Цена билета в десять раз превосходила стоимость его несчастного боулинга, но папаша нуждался в отдыхе, а мы в свободном помещении. Чудно! А вот и Кларк Б. Не хотите заскочить с нами в «Горшок» и дернуть по-быстрому? Ты как, мать?
— Исааку не терпится увидеть свой трейлер.
— Очень ценный антиквариат, — вставил Айк.
— А нам с Шулой надо принять душ и прийти в себя. У нас было очень напряженное утро.
Все проводили глазами Билли, проследовавшего вместе с Кларком Б. к лимузину. Он и вида не подал, что заметил Айка. Дверца захлопнулась и верхний люк закрылся.
— Может, вас подбросить? Это дело не займет много времени.
— Спасибо, — откликнулась Алиса. — У меня здесь фургон. Хотя можешь поинтересоваться у остальных членов неустрашимого экипажа. Еще рюмок шесть, и они вывалятся оттуда и обнаружат, что машина тю-тю. Поехали, Соллес. Я уже по горло сыта этой демонстрацией высокой моды. Ты действительно классно выглядишь, Луиза, — обернувшись, добавила она.
Когда они загрузились в фургон, развернулись и двинулись через город по направлению к мотелю, Шула опять приступила к своей витиеватой болтовне — впечатления мешались с размышлениями и вопросами, не требовавшими ответа. Айк, откинувшись на заднем сиденье, умиротворенно внимал ее болтовне. Она успокаивала и снимала напряжение, словно он лежал на солнечной поляне у спокойно плещущегося ручья. Не то чтобы он задремал — в какой-то момент до него донесся длинный монолог Шулы с упоминанием «Горшка». А оглянувшись, он увидел, как Билли Кальмар вместе с японским матросом выходят из лимузина, волоча на себе свою ношу. Он снова закрыл глаза и погрузился в спокойное течение речи. Лесной ручей — абсолютно правильное сравнение, — подумалось ему, — он смывает всю грязь. Айку тоже надо было принять Душ. Он чувствовал себя грязным не от недельного плавания, рыбной ловли или судовой работы, а от того, что окунулся в атмосферу этого города. За всей этой прилизанностью ощущалась какая-то грязь. Потому что всегда одержимость идеей чистоты означает только одно — что в дальнейшем человек намерен наложить лапу на это место.
Айк проснулся, когда под колесами затрещали ракушки, решив, что они уже добрались до трейлера.
Однако вместо гор мусора за окошком виднелось белесое небо, а вместо елей и папоротника — полукруг белых коттеджей. В проеме открытой дверцы маячило смугло-розовое лицо Шулы.
— Вы заснули, мистер Соллес, и Алиса послала меня принести вам одеяло.
Одеяло было стеганым, но Айк не стал спорить. Он задал какой-то вопрос, и Шула что-то ответила о стирке и сушилке. Он слишком устал, чтобы думать об этом… он натянул одеяло до подбородка, и тут ему пришла на ум строчка из старой классической песни Дилана: «Клеймо усталости на мне, откуда — не пойму». За окном во дворе шла какая-то оживленная деятельность — машины подъезжали, отъезжали, кто-то входил в коттеджи, потом выходил из них, как в компьютерной игре.
— Просыпайся, Соллес, — раздался голос Алисы. — Нам нужно посадить сестренок.
— Каких сестренок?
— Им скучно. Они хотят прокатиться.
Айк вылез из-под одеяла. Марли, уже забравшийся в машину, глядел на него с привычной ухмылкой. Через открытую дверцу была видна Шула, пересекавшая двор. Одна сестренка сидела у нее на бедре, а другую она держала за руку. За ними следовала пара пожилых эскимосов. Выглядели они так, словно только что сошли со страниц журнала «Нэшнл Джеогрэфик» — кожаные парки и все остальное. На женщине были очки, зато старик, судя по всему, сохранял остроту зрения. Глаза превратились в тончайшие щелочки на его смуглом лице, словно он так долго щурился, глядя на полярное сияние, что это стало для них естественным. Оба старика возбужденно улыбались такими же беззубыми ртами, как у Марли.
— Они думают, девочкам будет интересно посмотреть на свиней, которые пасутся на твоей помойке.
— Это не моя помойка, — отрезал Айк.
— Знаю-знаю, — откликнулась Алиса. — И собака не твоя, и свиньи не твои. Просто подвинься и постарайся вести себя более дружелюбно в течение нескольких последующих миль. От тебя не убудет.
Старики остановились и принялись махать руками. Шула запихала обеих девочек к Айку, а сама снова устроилась рядом с Алисой. Похоже, ей нравилось то и дело оборачиваться и смотреть на Айка. Девочки только посмеивались над своей сестрой.
Алиса не могла понять, что в этом смешного.
— Шула, прекрати глазеть по сторонам. Это неприлично — пялиться на старых оборванных морских волков, даже если они похожи на Элвиса. Сядь спокойно.
Но как только старшая сестра успокоилась, средняя сестренка вспрыгнула к Айку на колени и прижалась к его груди. Он не стал возражать. Он даже решил было, что девочка заснула, но когда они миновали последние окраины, она приподняла голову и посмотрела на него.
— Дети здесь? — еле слышно прошептала она.
— Что? — также шепотом переспросил Айк — он был изумлен: она говорила по-английски неуверенно, но совершенно отчетливо. — Где дети?
— В этом городе. Дети живут здесь?
— В Квинаке? Конечно.
— Дети, как я?
— Ты имеешь в виду — твоего возраста? Конечно, здесь должны быть дети твоего возраста.
— Они хорошие дети?
— Да, возможно, хорошие. По большей части…
Девочка помолчала, перед тем как задать самый главный вопрос.
— Они играть со мной?
Айк ощутил какой-то холодный укол под ребрами.
— Конечно, милая. Они с удовольствием поиграют с тобой. С такой куколкой как ты любой будет рад поиграть.
Девочка долго смотрела на Айка, пока не убедилась в том, что он говорит правду, и снова прильнула к его груди. Айк закрыл глаза, отгородившись от всего мира — от фургонной тряски, подернутого дымкой солнца, вони приближающейся свалки — от всего, кроме этой горячей щечки, прильнувшей к его груди и холодной сосущей боли чуть ниже. Нечестно, — думал он, — это нечестно.
Когда под колесами снова захрустели ракушки, это был уже его двор.
— Проснись и пой. Вот ты и дома. Одеяло можешь оставить себе. Теперь по нему наверняка ползают какие-нибудь морские клопы неведомого происхождения. Тихо, девочки. Смеяться над бедными старыми морскими волками тоже неприлично.
Накинув одеяло на плечи, Айк отодвинул дверцу и встал на ракушечник. Марли последовал за ним, с удивительной легкостью перемахнув через заднее сиденье. Чем бы там Алиса его ни лечила, она сотворила чудеса с его старыми конечностями.
— Спасибо, Алиса. Я твой должник.
— Можешь оставить при себе свой долг, — откликнулась Алиса. ¦— Только закрой дверцу. Я не хочу растерять девочек на обратном пути.
Айк двинулся обратно к фургону закрывать дверцу и только тут обратил внимание, что все вокруг было утыкано шестами. Они были повсюду, из сверхпрочных планок всех размеров — некоторые высотой до пяти футов и более — они торчали среди папоротников и ивняка, ограждавших маленькую вырубку у трейлера… они высились даже во дворе, вымощенном ракушечником! На макушке каждого шеста была повязана цветная пластиковая ленточка — красная, желтая, зеленая, а самые высокие шесты были еще и пронумерованы.
— Какого черта, что это значит?!
— Это шесты, Соллес. Неужели ты еще не заметил? Они понатыканы по всему городу.
— Я думал, они связаны с какими-то дорожными работами.
— Они связаны с киносъемками, — пояснила Алиса. — Локационные маркеры. Может им для какой-нибудь доисторической сцены потребуются кадры твоего трейлера. Не бойся, они за все заплатят. Консервный завод получает две тысячи долларов в минуту за то, что его превратили в скалу. Ну ладно, закрывай дверцу и иди спать. А мне надо навестить остальных морских волков. Шула, ты теперь можешь пересесть назад к сестрам. Греческий бог сошел на землю.
И фургон, треща ракушечником, двинулся в сторону столбов дыма, вздымавшегося со свалки, оставив Айка стоять во дворе. Одного со старой собакой среди засохших сорняков и пустых ракушек. В окружении шестов. Они его очень беспокоили. Он судорожно пытался вспомнить статус этой собственности. Он арендовал участок у Омара Лупа, но, кажется, вся эта земля на самом деле принадлежала округу вместе со свалкой и водонапорной башней. Неужто они собирались расчистить свалку? Без целой армии инженерных войск здесь было не обойтись. Но кто знает? Удалось же в Скагуэе превратить обветшалые салуны и ларьки по продаже хот-догов в стилизованную картинку знаменитой Золотой лихорадки 1898 года. Не то чтобы в копию, но в своеобразную рекламную версию, урезанную и упрощенную так, чтобы ее можно было подавать на круизных лайнерах — «Врата Золотой лихорадки» и сорокафутовая позолоченная статуя Одинокого Старателя, стоящего на коленях с лотком, в который льется бесконечная струя воды, стекающая в пруд с золотыми рыбками. Нечестно. Вся эта показуха, очищенная от пота, крови, голода и отчаяния, от всех перипетий и ударов судьбы, которые, собственно, и превратили этих землепроходцев в великий символ американского оптимизма. А потом эту выхолощенную, упрощенную и очищенную картинку раздули до неимоверных размеров, так что реальность стала казаться жалкой и вызывающе оскорбительной. И сокровища, когда-то столь желанные и недосягаемые — разве не за этим призван следить Бог? — оказались обесцененными, так что даже победа была попрана.
— Неужели и до нас добрались, а, пес? — промолвил Айк. — Не может быть, что так скоро. — Он выдернул шест, торчавший прямо посередине двора, и понес его к трейлеру. Когда он открыл дверь, перед ним предстала картина, не менее преображенная, чем вид Главной улицы. Стены были оттерты, коврик выстиран и вычищен пылесосом. Паутина в углах исчезла. Посуда вымыта, полки вытерты. Стекла на окнах сияли как изнутри, так и снаружи, как витрины на Главной. Похоже, даже наволочки были выстираны. Когда же Айк увидел, что на книжной полке была вытерта пыль, а с открытки, так и не отправленной в Охо, были смыты застывшие подтеки соуса, его охватил приступ холодной ярости, от которой закружилась голова и зазвенело в ушах.
— Черт! — выругался он и ринулся обратно на улицу. Сломав шест, он зашвырнул обломки в куст, откуда с негодующим карканьем поднялась тройка ворон. Марли напрягся и поднял уши, хотя давно уже ничего не слышал. Черт бы побрал эту бабу с ее преднизолоном!