Но перед тем как захлопнуть сияющую дверцу лимузина, он заглянул внутрь:
— Так что можешь больше не тревожиться на мой счет, Николай — я решил все предоставить на волю Деуса, — и он захлопнул дверцу, прежде чем его собеседник успел ответить.
Двигатель у джипа еще не остыл и быстро завелся. Айк дождался, пока лимузин скроется из вида, после чего развернулся и тронулся к городу. У него кружилась голова, и он чувствовал себя абсолютно свободным. Айк был даже рад тому, что ехал в этой открытой старой трещотке. Ему было хорошо. Прибрежный ветер благоухал ароматами горящего мусора, словно этот запах специально для него был перенесен от свалки на другой конец города. От него щипало в носу, и все же это было лучше, чем ионизированная атмосфера внутри лимузина.
Айк свернул, не доезжая до Главной улицы, и выехал на свою дорогу прямо у водонапорной башни. У подножия металлической башни виднелись три мощных экскаватора и гусеничный трактор. Машины стояли в скорбной неподвижности, как пилигримы, пришедшие на поклонение. Столь же темными и скорбными выглядели и строения Лупа. Когда Айк повернул к дому и фары осветили пустошь, он вдруг понял, почему прибрежный ветер был насыщен ароматами свалки. Дымящиеся горы мусора были убраны. Вокруг было чисто! Остались лишь какие-то обрывки и остатки. Так вот откуда доносилась эта вонь — всю свалку перевезли для строительства посадочной полосы! Негодяи! Но Айк тут же взял себя в руки — ну и что из того? Это их земля и их посадочная полоса, и они могут распоряжаться ею как хотят. А это — мой трейлер, мой наследственный замок, за который все уплачено. Я его сюда поставил, только я его отсюда и увезу, и пропади они пропадом.
Айк уже собирался тронуться дальше, когда перед машиной в свете фар возникла чья-то разряженная фигура. Это была Луиза Луп в летящих шелках со своими пестро-крашеными кудряшками. Потные щеки опять были покрыты подтеками туши.
— Пожалуйста, помогите, помогите мне…
С самого начала, как только Айк увидел этот кошмар, выловленный со дна моря, он знал, что рано или поздно это произойдет.
— Айк, они хотят убить меня. Они оставили меня одну, чтобы я погибла.
— Кто хочет тебя убить, Луиза?
— Свиньи и медведи. Они голодают с тех пор, как отсюда вывезли свалку. Слышишь?
По всему склону холма действительно слышалось голодное сопение и хрюканье.
— У тебя же есть собака, Нерд, он защитит тебя, Луиза.
— Нерд утонул, разве ты не помнишь? О Исаак, я здесь совсем одна… — и она опустилась в грязь.
Айк был вынужден затолкать ее в джип, а потом на руках перенести на койку Грира в глубине трейлера — неплохой будет для него сюрприз, если он вернется домой.
Айк принял три таблетки аспирина, потом теплый душ и еще три таблетки. И наконец, облачившись в халат, он устроился в тусклой тишине своего оплаченного родового замка и задал себе вопрос: что дальше? Ебаный карась, что будет дальше? И словно в ответ ему, по окнам трейлера заплясали огни приближающихся фар, после чего послышался треск ракушечника во дворе. Айк распахнул дверь и прикрыл ладонью глаза.
— Простите, мистер Соллес, если мы вас потревожили. Мы просто ваши поклонники. Мы сегодня слышали вашу речь…
Это была здоровенная машина — похоже, впереди было трое, и сзади трое. Айк с удовлетворением отметил, что револьвер по-прежнему лежит на месте в кашпо и находится в пределах досягаемости. Айк протянул руку и ухватился за кашпо, словно пытаясь сохранить равновесие.
— Вы классно выступили, мистер Соллес. Просто улет.
— Да, мистер Соллес. Мы все так считаем. Только мы не хотели привлекать к себе внимание.
Только тут Айк понял, что это всего лишь пацаны, дети. Первый голос был похож на голос Каллигана, а второй вообще принадлежал девушке. Может, этой эскимоске? Ему даже показалось, что он различает черты ее лица в отблесках приборной доски. Рядом с ней за рулем сидел кто-то с пушистой седой бородой. Но лицо у него тоже было детским.
— Мы просто хотели сказать вам, мистер Соллес, — продолжила девушка, — что у вас есть друзья, о которых вы и не догадываетесь. Союзники. Больше мы ничего не можем сказать. Спокойной ночи.
Теперь Айк не сомневался, что это эскимоска: он помнил ее хриплый голос, которым она говорила на похоронах Марли. И только когда машина развернулась, Айку вдруг пришло в голову, что он вел себя негостеприимно.
— Эй! — закричал он. — Я тут подумал об этом щенке…
Но машина уже скакала по рытвинам, возвращаясь на дорогу, и из нее доносился лишь заговорщический шепот. Айк подождал, пока они не скрылись из вида, и вернулся в трейлер. Только тут он обнаружил, что держит в руках револьвер.
— Будем надеяться, что визиты на сегодня закончены, — насмешливо заметил он. — А то ты становишься слишком скор на руку.
19. Безумствуй, женщина, и к черту глазки-лапки
Алиса застряла на собрании гораздо дольше, чем предполагала. Оратор за оратором поднимался на подиум и мусолил свои бесценные десять минут, подбирая слова, как игрок подбирает монеты для того, чтобы запихать их в отверстие игрального автомата — всем было очевидно, что выигрышем здесь и не пахнет. Уже в течение нескольких часов словесные жонглеры наблюдали за бесплодными попытками своих предшественников. Ни джек-потов. Ни крупных проигрышей. Ни даже раззадоривающих мелких выигрышей. Они просто были ни к чему. Это была игра не на деньги и не на удачу, но на право сказать по прошествии некоторого времени: «И я вложил туда свои два цента!»
Да, крупных проигрышей не было, если не считать Айка Соллеса. Это был проигрыш такой резонирующей силы, что он сотряс всех присутствующих — и игроков, и жонглеров, и непрошеных советчиков. И было видно, что последующие ораторы подбирали слова более осторожно со слабой надеждой, что на их-то долю и придется крупный выигрыш, как и должно было быть согласно всем законам. Однако эта надежда скоро иссякла, и все вернулись к скучной трате времени и слов.
С самого начала было понятно, что игра велась нечестно, причем уже в течение нескольких месяцев, а может, и лет, чего никто не хотел видеть. Это напомнило Алисе объявление «Продается», которое было прикреплено на стоянке, поросшей горицветом и заваленной металлоломом, рядом с «Медвежьей таверной». Эта табличка торчала среди мусора уже в течение столь долгого времени, что Алиса даже не могла припомнить, когда та там появилась. Она просто этого не заметила. Теперь и табличка, и объявление полиняли и выцвели. И только когда там появились рабочие с экскаватором, которые начали сгребать мусор, Алиса заинтересовалась тем, кто же ее туда поставил. Бригадир, ясноглазый выпускник Технического университета Джорджии бодро сообщил Алисе, что не имеет права называть своих работодателей и распространяться относительно их намерений. «Это тайна», — лучезарно улыбаясь, сообщил он. Ну, их намерения, может, и являются тайной, подумала Алиса, но лиса, изображенная на переводной картинке, прилепленной к его каске, не оставляла никаких сомнений относительно его работодателей. Да, речь шла не о дешевой уличной рулетке, а о крупнокалиберном казино с большими ставками. И жители Квинака должны были гордиться тем, что им предоставили возможность вложить в него свои два цента, вне зависимости от того, выиграют они или проиграют. И естественно, уместнее всего это чувство гордости можно было выразить на какой-нибудь общественной церемонии. Потому что никому не хотелось, чтобы владельцы этого нового игорного заведения сочли его неблагодарным.
Поэтому Алиса наблюдала за этой демонстрацией красноречивого пустословия с чувством какого-то извращенного удовольствия. Когда она услышала, как Кармоди, проходивший мимо, рассказывает Каллиганам о том, что они набрели на место, прямо-таки кишащее рыбой, и когда попытались вытащить улов, даже порвали сеть, и теперь он собирается сделать пару телефонных звонков, чтобы договориться о ее замене, Алиса было подумала о том, чтобы уйти. Но когда она поняла, откуда Кармоди собирается делать эти звонки, то передумала.
— Не хотите присоединиться, миссис Кармоди, на бокал шампанского в «Горшке»?
— Боюсь, что могу вам помешать, мистер Кармоди, — хрипло ответила Алиса, и ее голос прозвучал несколько громче, чем она хотела.
Кармоди, онемев, попятился и вышел.
Алиса прикусила язык, но было уже поздно: все вокруг смотрели на нее. А когда через несколько минут за старым пройдохой последовала и Виллимина Хардасти, Алиса ощутила еще более сильный укол раскаяния, вероятно, исказивший ее лицо, так как Шула спустилась со своей скамейки и, склонившись к Алисе, произнесла:
— Прости мужчину, во всем виновата луна.
— Что?
— Прости мужчину, во всем виновата луна. Так говорила нам сестра Клэр.
— Как может монахиня из ордена иезуитов разбираться в мужчинах? — раздраженно огрызнулась Алиса.
Шула пожала плечами.
— Точно так же, как ваш православный священник разбирается в женщинах. Каждый раз после службы он мне повторяет: «Falsus in uno, falsus in omnibus».
— И что это значит?
— Вероятно, он считает, что я не так одета или что мои мысли витают где-то в другом месте. Вы не хотите поехать на концерт в Шинный город?
— Там меня сочтут не так одетой. И лишь когда девушка отбыла со своим новым бородатым приятелем, Алиса поняла, что из-за своей чертовой гордыни она упустила еще одну возможность уйти отсюда с достоинством.
Толпа с каждой минутой продолжала редеть. Ну ладно, если она чувствовала себя униженной, то каким униженным должен был себя чувствовать бедный Соллес. Когда Вейн Альтенхоффен принялся зачитывать свою сокрушительную передовицу из рукописного номера «Маяка», Алиса начала искать глазами Айка и обнаружила, что того нет. Сразу после выступления он опустился на ступеньки подиума, боясь пошевелиться, как человек, попавший в трясину, когда каждое движение грозит еще большим погружением в болото. Но теперь его нигде не было видно. Наверное, выполз на четвереньках, бедняга. И Алиса испытала даже некоторое облегчение от того, что им довелось разделить одну судьбу. Но теперь и оно рассеялось. Убедившись в том, что Айка нигде нет, она слезла с брандспойта и с выражением надменного безразличия пробралась сквозь толпу и спустилась с крыльца.
И лишь оказавшись в своем кабинете над прачечной, она позволила этой маске сползти со своего лица и обрушилась на себя с упреками. Какое лицемерие таилось за этим деланным безразличием! Каким она была шутом гороховым! Почему она так зависела от мнения большинства? Ее не волновало, что о ней думают в Сан-Франциско, где самодовольные типы, с которыми она была знакома, относились к ней гораздо более критично. А тут, в этом культурном болоте! Ей пришлось обращаться с Майклом Кармоди как со скотиной, хотя на самом деле она совершенно не была на него зла. Она даже не успела переговорить с ним об этой крупной блондинке. А Виллимину Хардасти можно было назвать разлучницей с таким же успехом, как Майкла Кармоди неверным мужем.
Партнерство супружеской четы мистера и миссис Кармоди было гораздо успешнее, чем это бывает обычно, в основном благодаря тому, что с момента первого рукопожатия этот брак был основан на чисто практических соображениях: он был полезен с бюрократической точки зрения, а все остальное было гарниром. Их бизнес только выиграл, а расходы сократились. Кармоди перестал проигрывать в покер всякий раз, как на него наваливалось чувство одиночества и тоски, Алиса прекратила подпитывать свои эмоции ежевечерними порциями алкоголя. И все их соседи с удовлетворением отмечали общее смягчение нрава обоих, особенно благотворно этот брак повлиял на Свирепую Алеутку Алису. И вот беглец возвращается и щеголяет перед всем городом к вящему удовольствию его обитателей.
— Черт бы меня побрал, — выругалась Алиса, — срочно надо выпить, и плевать я хотела, в какое это приведет меня состояние. Лучше безумствовать, чем ходить на цыпочках, как красна девица.
Текила кончилась, как и остатки старонорвежской медовухи. Единственной бутылкой, обнаруженной ею, оказался «Безумный Джек», которого Алиса за неделю до этого нашла в прачечной — вероятно, она была оставлена там каким-нибудь забывчивым ПАПой. Она терпеть не могла вкус дешевого портвейна даже в периоды своих самых крутых запоев. Есть пределы, которые переходить нельзя. Но учитывая, что у Херки было закрыто, а впереди, судя по всем признакам, Алису ожидал тяжелый вечер, годился любой дешевый портвейн.
Первые несколько глотков она сделала зажмурившись, словно таким образом можно было отбить вкус. Когда в голове немного загудело, она поставила бутылку на полку с моющими средствами и снова поднялась наверх. Алиса скинула туфли и стащила с себя наряд, который надела специально для собрания. Это был красный костюм в белую клетку, как старомодная скатерть, с узкой облегающей юбкой, проявлявшей все складки и неровности нижнего белья. Она купила его на распродаже в Кетчикане ради шутки и надела на собрание, чтобы продемонстрировать свое полное пренебрежение.
Приняв душ, она натянула на себя широкие теплые штаны и старую фланелевую рубашку Кармоди. Обшлаги у нее протерлись до дыр, а сохранившиеся пуговицы были абсолютно бесполезны, так как петли были разорваны. Зато она была огромной, как пузо Кармоди, и ее можно было обернуть вокруг себя чуть ли не дважды.
Скрестив ноги, Алиса уселась на матрас и принялась изучать свои книжные полки — у нее там было немало верных друзей, помогавших ей пережить не один тяжелый вечер. Особенно ей помогали Сэсси Зора Херстон и Эудора Велти с ее тонким слухом и ясным взглядом. Но на этот раз Алисе требовалось что-нибудь более классическое. Более вневременное. Она выбрала «Елену в Египте» Хильды Дулитл. После нескольких страниц кристально чистой поэзии, посвященной античным забавам Елены и Ахилла, Алиса спустилась вниз за Никчемкой, чтобы та составила ей уютную компанию. Прочитав еще несколько страниц, она была вынуждена признать, что ни теплые щенки, ни холодная поэзия не в состоянии помочь ей, и снова спустилась вниз за портвейном.
Она читала, пила портвейн и гладила спящего щенка почти час, когда во дворе вдруг послышались какие-то звуки. Вероятно, это кто-то из поклонников Шулы завез ее обратно. После того как эскимоска отошла от удара, нанесенного ей Исааком Соллесом, она стала королевой Квинакской молодежи. Даже на съемках ее постоянно можно было видеть болтающей в кругу портовых юнцов. За ней увивались даже такие местные знаменитости, как братья Каллиган.
До Алисы донеслись молодые звонкие голоса, прощавшиеся друг с другом, а потом машина развернулась и начала удаляться в сторону города. И что-то в этих юных голосах и затихающем шуме мотора было печальное и трогательное. Алиса отложила книгу и прижала к груди теплый пушистый комок, чтобы растопить в груди холод. Да, сестра Клэр была права: во всем виновата луна. Алиса вспомнила Кармоди и с надеждой подумала, что хорошо бы он нашел себе уютное пристанище на ночь. Если кто его и заслуживал, так это именно он. Он никогда не жаловался на то, что Алиса все чаще и чаще оставляла его одного в готическом чудище на другом берегу залива. А она знала, как он ценил ее общество. Любое общество. Кармоди любил видеть чье-нибудь лицо напротив за утренней чашкой кофе и иметь рядом сочувственного слушателя по вечерам во время трансляции новостей. И, тем не менее, он никогда не возражал, когда она садилась в машину и уезжала в город. Он всегда с уважением относился к ее потребности в одиночестве, и теперь Алисе было стыдно до слез за то количество дерьма, которое она вылила ему на голову только потому, что ему понадобилась компаньонка. Она сделала еще один глоток портвейна и попыталась сдержать слезы, уткнувшись лицом в щенячью шерстку Никчемки.
Именно в этой жалобной позе и застала ее Шула.
— Миссис Кармоди, у вас все в порядке? — Заглянула с лестницы Шула.
— Я увидела, что у вас свет.
Алиса вытерла глаза потрепанным рукавом.
— Заходи, милая, — икнула она. — Все по заслугам: «Елена в Египте», алкоголь в постели и рыдания в отчаянии.