– Тетя! – отчаянно закричала она. – Что вы делаете?!
– Убиваю эту мерзость. Надеюсь, вино не отстирается. Кстати, гордись: на твоем дерьмовом платье настоящее французское вино, которое стоит сто евро за бутылку. Я на тебя уже потратилась.
Сашенька зарыдала, глядя на испорченное платье. Единственное парадное. Или «на выход», как говорила мама.
– Я куплю тебе что-нибудь, – поморщилась тетка. – На свои, потому что твоих хватит только на джинсы с курткой. В чем-то тебе действительно надо ходить на работу.
– Спасибо, – пролепетала Сашенька.
– Это не акт благотворительности. Я должна твоей матери какие-то деньги. Все чеки я сохраню, и потом ты отвезешь их Анне. Пусть подсчитает, сколько я на тебя потратила. Таким образом мы частично закроем наши долги. Что касается долгов моральных… Мы об этом потом поговорим. И не с тобой, – и тетка отправилась в гардеробную переодеваться для ресторана.
Сашенька осталась сидеть в гостиной. По ее щекам рекой текли слезы. Ледяной прием, откровенные насмешки, оскорбления и под конец – испорченное платье. И это родная кровь! Сестра ее матери! Чего же здесь, в этом городе, ждать от чужих людей, если свои так безжалостны? Сашеньке захотелось встать и немедленно уехать обратно в Грачи. Но она вспомнила о банках с соленьями и вареньями. Еле-еле дотащилась сюда с тяжеленными чемоданами. Может, тетя Лида, увидев гостинцы с родины, смягчится?
И Сашенька метнулась в прихожую. Когда тетка опять появилась в гостиной, одетая во что-то струящееся, шелково-гипюровое, с разрезами на длинной, до пола, юбке, Сашенька аккуратно расставляла на кухне банки.
– Что ты делаешь?!
– Это мама прислала. Варенье из черники и маслята. А еще сушеная малина. От простуды хорошо помогает.
– Какие еще маслята?!
Разгневанная тетка уставилась на обернутые газетами и перетянутые поверх них скотчем банки. Газеты Сашенька еще не все успела оборвать, она как раз и занималась этим, когда на кухне появилась тетка в вечернем туалете. Черно-белые обрывки страниц «Грачевского вестника» превратили сияющие панели стильной кухни в засиженную мухами стойку на раздаче заводской столовки. Холеной рукой в золотых кольцах тетка брезгливо взяла одну из банок:
– У вас это едят?
Сашенька растерялась. Варенье получилось вкусное, мама Аня была отличной хозяйкой.
– Грачевские маслята, – презрительно сказала тетка. – Я помню, как нас, трех сестер, мать выгоняла на «продразверстку». В лес по ягоды и в сосны, за этими самыми маслятами. Пока ведро не наберешь, домой лучше не возвращайся. А там кусачие комары и даже змеи, в этих соснах. А потом, зимой, мы их ели, эти грибы… – она поморщилась. – С картошкой в шинелях или с пюре. Даже с макаронами. Потому что полки в магазинах были пустые, а в Москву за колбасой не наездишься. Ее, эту колбасу, мы резали толстыми ломтями, потом обжаривали их в растительном масле и складывали в морозилку, про запас. Жареная вареная колбаса – деликатес моего детства. Когда приходило время ужина, мать лезла в погреб и накладывала из бочонка в глубокую миску соленые маслята или помидоры… Да меня тошнит от этих воспоминаний! Убери это!
– Куда? – растерялась Сашенька.
– Да куда хочешь! Впрочем, маслята оставь. Все мои друзья – москвичи, и почти все из обеспеченных семей. У них было совсем другое детство, они за колбасой в очередях не давились. Для них маслята деликатес, они продаются либо на рынке за баснословные деньги, либо в магазинах для богатых, именно как деликатес. Так я это и преподнесу: купила на рынке у проверенной бабушки, мастерице мариновать и солить. А вот кому бы сплавить варенье? – задумалась тетка. – В общем, приберись тут, пока меня нет. Я буду поздно, – небрежно сказала она и отправилась в прихожую за шубой.
Сашенька, робко выглянув из кухни-гостиной, смотрела, как тетка надевает сапоги на шпильке. Теперь она уж точно была выше на целую голову! Величественная, в длинной до пола шубе с пушистым пестрым воротником, Сашенька даже затруднялась сказать, что это за мех? В Грачах она ничего подобного не видела. Но шуба была шикарная. И тетка шикарная. Холодно кивнув племяннице «пока», тетка щелкнула замком.
Сашенька осталась одна и почувствовала себя потерянной и несчастной. Она стояла в опустевшем холле, прислушиваясь к шагам на лестничной клетке, словно щенок, которого хозяйка не сочла за труд накормить и выгулять. Никто ее тут не ждал и не собирался ей помогать. Даже чаю попить не предложили с дороги. Да разве так встречают гостей?! В родных-то Грачах сразу накрывают на стол, последние деньги тратят, чтобы гости остались довольны. А тут…
К ее огромному удивлению, в холодильнике оказалось полно продуктов. Многие из них Сашенька не знала, как есть. У них в Грачах такое не продавали даже на рынке. Ну, кто, скажите, станет есть крабов, когда в озере полно рыбы? Причем задаром, а не за баснословные деньги. Икра есть у воблы, Сашенькина мама, у которой плохие зубы, сосет ее, как конфеты, и для нее это деликатес. А тут икра в банках! Этих красивых банок много, этикетки лучше не читать, а не то почувствуешь себя невежей.
Она решилась взять только яйца с сыром да молоко и быстренько сварганила вкуснейший омлет. Поужинав, почувствовала, что ее сморило. Без тетки Сашенька не решилась помыться, блестящие краны в шикарной, отделанной мозаикой ванной комнате внушали ужас. Не дай бог чего-нибудь сломать по незнанию!
Постельного белья ей не дали, поэтому Сашенька приткнулась на диванчике в зеркальной комнате, накрывшись своей зимней курткой. Несчастной девушке было так плохо, что она охотно поревела бы, если бы так не боялась запачкать светлый диван. Или привлечь внимание соседей. Кто знает, какие люди живут за стенкой?
Поэтому Сашенька плакала беззвучно и без слез. Она проклинала этот огромный, безжалостный мир, который, оказывается, похож на матрешку. Ты живешь в самой маленькой и вполне себе счастлив. И вдруг она открывается, и ты оказываешься в другой, большой матрешке. И в ней тебе уже неуютно, тамошние обитатели смотрят на тебя свысока, вещи пугают нулями на ценниках, в то время как твои собственные ценности обнуляются, еда имеет незнакомый вкус, и даже время течет по-другому.
И бежать бы отсюда побыстрее, ноги уносить и голову, пока цела, если бы не любопытство. Вопрос первый: откуда у людей такие деньги? Вопрос второй: почему эти люди находятся на вершине пирамиды и именно они всем и всеми управляют? В чем их секрет? Вопрос третий: почему все стремятся сюда, если здесь так страшно и так плохо? И, наконец, вопрос четвертый: могу ли я сюда вписаться? В эту систему ценностей и так же всем управлять? Фирмами, заводами, банками, финансовыми потоками, законами, другими людьми. Или это под силу только избранным?
А кто и как их выбирает?
IIIЛидия Павловна ехала в ресторан на встречу с клиентами. Такие дела Бестужева предпочитала проворачивать лично. В ее агентстве недвижимости сотрудники надолго не задерживались, работа была адская, а стабильный доход не гарантирован.
Как только закончился кризис, люди кинулись скупать квадратные метры. Вложенные в них деньги приносили такие проценты, до которых любому банку было далеко. И маклерам приходилось вкалывать чуть ли не круглосуточно, отвечая на лавину звонков.
Бестужева и сама так начинала. В Москву она приехала, чтобы стать актрисой, но в первом же театральном вузе растерялась, хотя была не робкого десятка. Да, она блистала на подмостках грачевского ДК, но корочек, подтверждающих квалификацию, у Лиды Горбатовой не имелось. Ведь Грачевский театр был народным, любительским. Туда брали всех подряд, а Лида получала главные роли за броскую красоту и потому что была любимицей главрежа. В столице же на нее, приезжую, смотрели свысока. Лида Горбатова понимала, что не так одета, по провинциальному зажата, да и с такой фамилией в актрисы лучше не соваться. Лешка появился на ее горизонте лишь через полгода, когда она обосновалась на новом месте. Он все предпочитал делать чужими руками, причем женскими.
В середине того знаменательного лета провинциалка Лида, не будучи глупышкой, не стала подавать документы в театральный институт, дабы не терять попусту времени, а со своим дипломом кулинарного училища отправилась искать работу. Лиде, можно сказать, повезло. У сестры Марьи оказалась в Грачах хорошая знакомая, чьи родственники зацепились за Москву. Правда, на месте выяснилось, что не за Москву, а за ближайшее Подмосковье. Но зато они помогли землячке устроиться на работу в столовую в поселке Голубое, при тамошнем санатории.
Там же, в Голубом, Лиде удалось очень недорого снять комнату. Москва теперь была рукой подать, всего в часе езды. Пробок тогда еще не было.
Освоившись, она энергично принялась искать другую работу, уже в самой Москве, и после года безуспешных поисков и различных интриг нашла-таки ее. Кассиром, а потом и продавцом в столичной булочной. Место хлебное, на дефиците. Дорога Лиду не пугала, она была безумно счастлива, что теперь уже может попробовать эту Москву на зуб, пощупать ее рукой. Надо было только развестись с никчемным мужем и купить фиктивный брак с москвичом.
Дьявол бы ее побрал, эту перестройку! Так, глядишь, Лидия доросла бы и до заведующей. Немного ей оставалось. Но перестройка убила все. Расстроила все планы, похоронила самые радужные надежды. Началось черт-те что. Булочная сначала закрылась, потом ее купил какой-то бандит. Тогда всем заправляли бандиты. Хозяин сразу полез под юбку красивой булочнице. Лидия была далеко не монашка, но хозяин очень уж много пил и имел чудовищные аппетиты, не имея больших связей. Лидия быстро поняла, что он долго не проживет и ее собственная жизнь может оборваться преждевременно и трагически просто за компанию. Пришлось уйти, нет, сбежать. Хорошо, что ее не искали. Женщины были дешевы, а Лидии как-никак перевалило за тридцать. Хозяин быстро утешился с молоденькой кассиршей, а потом его и в самом деле убили. Булочную прибрали к рукам конкуренты.
Лидия еле-еле пристроилась поваром в частную фирму по продаже оргтехники, и с год готовила на двадцать человек, кое-как навариваясь на закупке продуктов. Пока не поняла, что это тупик. Повар на маленькой фирме – это не карьера. Да и фирма того и гляди развалится.
Работы не было никакой, страну и Москву колбасило. Хорошо, что Лидия успела решить квартирный вопрос. Вступив в кооператив, она быстренько развелась. Бывший супруг имущественных претензий предъявить не смог, вот уже лет пять, как он находился в алкогольной коме. Да и законы начали свою роковую пляску Витта, все, что когда-то было государственным, уплывало ушлым предпринимателям, а незадачливые собственники лишались последнего. Прав был тот, кто первым добежал. Лидия Бестужева добежала, только это был далеко не финиш. Не имея дохода, можно было остаться без квартиры. Чтобы выжить в Москве, нужны деньги, а где их взять? Не на панель же идти? Старовата она для таких игр. Да и чувство собственного достоинства на полку в сауне не положишь. Клиенты в таких местах очень не любят гордых и вымещают на них зло за собственные неудачи.
В итоге долгих и безуспешных поисков работы судьба и занесла Лидию в риэлторы.
В девяносто первом разрешили приватизацию, и сразу после этого началось чудовищное разграбление рынка жилья. Лидия попала в самую заваруху, сначала хотела сбежать, но потом осталась. Деваться-то было некуда. Не с голоду же умирать. Мужчины для нее быстро находились, но такие же, как Лешка. Никто не хотел решать ее проблемы, все ждали, что впряжется она. Ее сила стала ее же уязвимым местом в поисках женского счастья. Это очаровательных малышек берут под крылышко, а Лидия была высокой, крупной женщиной, порою слишком резкой, потому что побывала в передрягах да так и замерла в боксерской стойке, подняв кулаки. Ею интересовался определенный тип мужчин, те, которые ищут «мамочек».
Поняв, что удачное замужество не ее стезя, Лидия принялась энергично делать карьеру.
Москва ломала ее, как безжалостный палач ломает в застенках заподозренных в государственной измене. В ход шли жесточайшие пытки. Лидии Бестужевой, образно выражаясь, вырвали язык, чтобы молчала, безобразно вытянули шею, чтобы на ней уместился не один хомут, а сколько будет угодно хозяину, произвели резекцию желудка, дабы поменьше тратилась на продукты, хорошенько поработали с печенью, потому что пить надо было много. Кто не пьет, тот не вызывает доверия.
Под конец ей «вырвали сердце». Чтобы такие чувства, как жалость, совесть и сострадание Лидию больше никогда не беспокоили. У черных риэлторов всех этих чувств нет. Вообще никаких, кроме жажды наживы и инстинктивного желания жить. Потому что у них тоже конкуренция. А поскольку к цели своей они идут по трупам, то количество уже не имеет значения.
Лидия в маклерах удержалась и даже сумела остаться на свободе. У нее было чутье, она вовремя меняла агентство, едва только заподозрив неладное. Уходила к конкурентам, безошибочно ставя на сильного. Ей пришлось побывать и подследственной, и свидетельницей, и даже провести недельку в СИЗО.
После того, как с ней все это случилось, ей уже ничего не мешало открыть собственное агентство недвижимости. Клиентуру она набила, сарафанное радио работало, Лидию передавали из рук в руки, как эстафетную палочку. У Бестужевой был свой нотариус, свой адвокат по жилищному праву, своя «крыша» и своя девочка в Регистрационной палате. Все – на зарплате.
Своим сотрудникам Лидия Павловна не доверяла. Все только и смотрят по сторонам, где лучше, и все воруют. Текучка Бестужеву не пугала, она сажала новобранцев на телефон, обновлять базу, гоняла их за справками по ЖЭКам и БТИ, отправляла показывать малоперспективные квартиры. И, упаси боже, не открывала им главный источник своих доходов. Не раскрывала криминальных схем, без которых бизнес в развалившемся СССР сделать было невозможно. Есть белый рынок, для кассы и для отчета. Но главные деньги делаются в тени и туда же уходят, в глубокую тень. Кто этого не понимает и не принимает, быстро пойдет по миру.
Со своей совестью Лидия Павловна давно уже договорилась. Кого я кидаю? Кого надуваю? Честных людей? У честных людей таких денег нет, квартиры сейчас покупать. Они сами лукавят, когда идут на сделку. Ой, последнее отдаю! На самом деле далеко не последнее. И наверняка ворованное.
Она тщательно отбирала потенциальную жертву. В основном это были зажиточные провинциалы, которые последнее время так и рвались в златоглавую Москву. Кризис миновал, кто не утонул, тот выплыл, изумленно обзирая раскинувшиеся просторы. Давай! Хапай! Бери больше! Все можно! Обогащайся! Мешки, набитые деньгами из Сибири или с Дальнего Востока, с золотых приисков, с нефтяных и газовых месторождений, с рыбных промыслов и из щедрых южных житниц-здравниц караванами потянулись в столицу скупать все, что продается.
Эти, сегодняшние, приехали издалека. Супружеская пара, брак оформлен недавно. Надо было ненавязчиво, за ужином в ресторане раскрутить их на подробности. За годы своего риэлторства Лидия Павловна стала отличным психологом. Нет, никакому агенту или маклеру это доверить нельзя. Тонкую психологическую обработку. Сбор информации, прежде чем убедиться в своей безнаказанности, когда начнутся суды.
Ресторан она выбрала дорогой, в бывшем дворянском особняке. Люстра размером с кухню в какой-нибудь малогабаритной квартирке, неохватные мраморные колонны, дворцовая роспись на стенах и потолках, лепнина и позолота. Эти разбухшие от ворованных денег провинциальные царьки обожают пафос. И громкие названия. Брэнды. Премьера в Большом, бутик в Пассаже, ресторан на Арбате или на Кутузовском. Устрицы из Лозанны, вино из подвалов Бордо, мраморные стейки из Австралии. Спаржа и артишоки. Трюфеля и фуагра. Филе миньон под соусом из белых грибов. Там, откуда приехали эти, полно всякой рыбы. Значит, будем кормить их мясом!
Лидии Павловне тем было проще, что эти двое сразу настроились на то, что москвичи их будут «обувать». Встали в позу «мы не какие-нибудь лохи, сами кого хочешь кинем». Тем вернее проходил коронный номер Лидии Павловны. С этими двоими она намеревалась провернуть именно свою коронку.