Финк решил, что пришло самое время сказать свое веское слово в деле, поэтому он медленно встал, стараясь застегнуть пиджак, и обратился к суду.
– Ваша Честь, я хотел бы заметить для протокола, что я – Томас Финк, помощник прокурора по Южному округу штата Луизиана.
Взгляд Гарри медленно оторвался от дела и остановился на Финке, стоящем со значительным и нарочито серьезным видом и нервно перебирающем пальцами, которые никак не могли справиться с верхней пуговицей пиджака.
– Я – один из подателей заявления, – продолжил Финк, – и, если вы мне позволите, я хотел бы коснуться вопроса об отсутствии матери ребенка.
Гарри молча смотрел на него с таким видом, будто отказывался верить своим глазам. Реджи невольно улыбнулась. И подмигнула Бакстеру Маклемору. Гарри наклонился вперед и, оперевшись на стол локтями, казалось, ловил каждое гениальное слово, произнесенное самым выдающимся юристом всех времен и народов.
Финк убедился, что у него есть внимательные слушатели.
– Ваша Честь, мы считаем, то есть все, кто подписал заявление, считают: дело настолько срочное, что данное слушание должно было состояться немедленно. Ребенка представляет адвокат, и, я бы сказал, вполне компетентный адвокат, и никакие права мальчика не будут нарушены в связи с отсутствием его матери. Насколько нам известно, мать должна постоянно находиться у постели своего младшего сына, так что трудно сказать, когда она сможет присутствовать на слушании. Мы считаем, Ваша Честь, что необходимо немедленно начать данное слушание.
– Да что вы говорите? – заметил Гарри.
– Да, сэр. Такова наша позиция.
– Ваша позиция, мистер Финк, – произнес Гарри медленно и громко и указал пальцем, – сидеть вон на том стуле. Пожалуйста, садитесь и слушайте меня внимательно, потому что я повторять не буду. И если мне придется это сделать, то я прикажу надеть на вас наручники и увести вас в нашу распрекрасную тюрьму, где вы приведете ночь.
Ошарашенный Финк упал на стул. Челюсть у него отвисла.
Гарри хмуро посмотрел поверх очков прямо на Томаса Финка.
– Теперь слушайте внимательно, мистер Финк. Вы здесь не в Новом Орлеане в одном из шикарных залов заседаний, и я не один из ваших федеральных судей. Это мой личный зал, и я сам устанавливаю здесь правила. Правило номер один в этом зале: вы можете говорить, только если я к вам обращусь. Правило номер два: вы не надоедаете “Его Чести” ненужными речами, замечаниями и комментариями. Правило номер три: “Его Честь” не желает слушать голоса адвокатов. Он их слушает уже двадцать лет и знает, как они обожают звук собственного голоса. Правило номер четыре: в моем зале для заседаний вы не встаете. Вы сидите и говорите как можно меньше. Вам понятны эти правила, мистер Финк?
Финк тупо посмотрел на Гарри и попытался кивнуть.
Но Гарри еще не закончил.
– Это очень маленький зал, мистер Финк. Я сам его придумал давным-давно для частных слушаний. Мы тут все можем хорошо видеть и слышать друг друга, так что держите ваш рот на замке, зад – на стуле, и мы с вами прекрасно поладим.
Финк все еще пытался кивнуть. Он схватился за стул, твердо решив никогда больше не вставать. Сидящий за ним Мактьюн с трудом сдержал улыбку.
– Мистер Маклемор, как я понял, мистер Финк собирается выступать от имени обвинения. Вы не возражаете?
– Нет, Ваша Честь.
– Пусть так и будет. Но постарайтесь удержать его на стуле.
Марк смотрел на все происходящее с нарастающим ужасом. Он-то надеялся увидеть на судейском месте доброго, ласкового старичка, переполненного любовью и сочувствием. Не тут-то было. Он взглянул на красную шею тяжело дышащего мистера Финка и почти пожалел его.
– Миссис Лав, – обратился судья к Реджи неожиданно теплым и душевным тоном, – возможно, у вас есть какие-либо возражения от имени ребенка.
– Да, Ваша Честь. – Она наклонилась и сказала, обращаясь прямо к судебной стенографистке: – У нас несколько возражений, и я хотела бы, чтобы они были занесены в протокол.
– Разумеется, – согласился Гарри с таким видом, будто Реджи могла иметь все, что только пожелает. Финк поглубже уселся на стуле и постарался казаться как можно незаметнее. Он уже решил для себя, что в следующий раз хорошенько подумает, прежде чем пытаться произвести впечатление на суд с помощью красноречия.
Реджи взглянула на свои заметки.
– Ваша Честь, я прошу, чтобы расшифровка протокола данного заседания была сделана как можно скорее и напечатана, с тем чтобы ею можно было воспользоваться для срочной апелляции.
– Согласен.
– Я возражаю против этого слушания по нескольким причинам. Первое: ни ребенок, ни мать, ни их адвокат не были своевременно уведомлены. Прошло только три часа, как заявление было вручено матери ребенка, и, хотя я представляю мальчика уже три дня и все, кто причастен к этому делу, об этом знают, я получила уведомление только семьдесят пять минут назад. Это несправедливо, нелепо и является злоупотреблением со стороны суда своими полномочиями.
– Когда бы вы хотели назначить слушание, миссис Лав? – спросил Гарри.
– Сегодня четверг, – сказала она. – Как насчет вторника или среды на той неделе?
– Годится. Скажем, во вторник в девять. – Гарри взглянул на все еще неподвижного Финка, боящегося среагировать даже на последнее заявление.
– Разумеется, миссис Лав, мальчик до того времени останется под стражей.
– Этого мальчика не за что брать под стражу, Ваша Честь.
– Но я подписал соответствующее распоряжение, и я его не отзову до слушания. По нашим законам, миссис Лав, мы имеем право немедленно взять под стражу предполагаемого малолетнего преступника, и ваш клиент в этом случае не исключение. Кроме того, есть еще и другие соображения в данном конкретном случае, которые, я убежден, мы вскоре обсудим.
– Если мой клиент останется под стражей, я не могу согласиться на отсрочку слушания.
– Прекрасно, – ответил судья. – Занесите в протокол, что отсрочка была предложена судом и отклонена адвокатом ребенка.
– И пусть в протоколе также будет отмечено, что ребенок отказывается от отсрочки, потому что он не хочет оставаться в центре для временного задержания подростков дольше, чем это необходимо.
– Отмечено, – сказал Гарри, слегка ухмыльнувшись. – Пожалуйста, продолжайте, миссис Лав.
– Мы также возражаем против этого слушания, потому что на нем не присутствует мать ребенка. В силу чрезвычайных обстоятельств ее присутствие в данный момент исключается, и заметьте, Ваша Честь, эта несчастная женщина получила уведомление всего три часа назад. Этому ребенку всего одиннадцать лет, и он нуждается в помощи матери. Как вы знаете, Ваша Честь, по нашим законам присутствие родителей на таких слушаниях предпочтительно, так что продолжать заседание без нее несправедливо.
– Когда сможет миссис Свей прийти?
– Никто не знает. Ваша Честь. Она практически прикована к постели своего сына, страдающего от посттравматического стресса. Доктор разрешает ей покидать палату только на несколько минут. Могут пройти недели, прежде чем она сможет прийти.
– Значит, вы хотите отсрочить это слушание на неопределенное время?
– Да, сэр.
– Хорошо. Я не возражаю. Разумеется, ребенок останется под стражей до слушания.
– Этот ребенок не должен содержаться под стражей. Он будет в вашем распоряжении в любое время, когда пожелаете. Никакой пользы от того, чтобы держать его взаперти, не будет.
– Миссис Лав, в этом деле есть усложняющие ситуацию обстоятельства. Так что я не намерен отпустить ребенка до слушания, то есть прежде, чем мы ознакомимся с тем, что он знает. Вот так. Я боюсь его сейчас освобождать. Если я послушаюсь вас и освобожу его, а с ним что-нибудь случится, я до гроба себе этого не прощу. Вы меня понимаете, миссис Лав?
Она понимала, но ни за что не должна была с этим согласиться.
– Боюсь, вы принимаете решения, основываясь на несуществующих, фактах.
– Возможно. Но у меня в этих вопросах широкие полномочия, и, пока я не услышу доказательства, я его не отпущу.
– Неплохо будет процитировать эти слова в апелляции, – огрызнулась она, что Гарри явно не понравилось.
– Отметьте в протоколе, что суд предложил отсрочку слушания до явки в суд матери и что отсрочка была отклонена ребенком.
Реджи тут же отреагировала.
– Отметьте также, что ребенок отказался от отсрочки, потому что он не хочет оставаться в центре для временного задержания подростков дольше, чем это необходимо.
– Отмечено, миссис Лав. Пожалуйста, продолжайте.
– Ребенок обращается к суду с просьбой не принимать заявление, так как оно подано без достаточных оснований и с единственной целью – выяснить, что ребенок может знать. Податели заявления, Финк и Фолтригг, используют данное слушание как еще одну попытку спасти свое зашедшее в тупик уголовное расследование. Их заявление – беспомощное месиво из “может быть” и “если”. Оно подано под присягой, хотя данные джентльмены и понятия не имеют, какова же на самом деле правда. Они просто в отчаянии. Ваша Честь, вот и шарят в темноте, авось на что-нибудь да натолкнутся. Заявление следует отклонить и отпустить нас домой.
Гарри посмотрел сверху вниз на Финка и заметил:
– Я с ней вполне согласен, мистер Финк. Что вы по этому поводу думаете?
К этому времени Финк совсем расслабился на своем стуле, наблюдая, как Его Честь отклонил одно за другим два возражения Реджи. Его дыхание почти что пришло в норму, и лицо из алого стало просто розовым, когда вдруг судья неожиданно согласился с ней и уставился на него.
Финк вздрогнул и едва не вскочил на ноги, но вовремя сдержался и начал заикаться:
– Ну, Ваша Честь, мы, это, могли бы, гм... доказать свои предположения, если бы нам дали такую возможность. С нашей точки зрения, значит, то, что в заявлении...
– Надеюсь, – усмехнулся Гарри.
– Да, сэр, мы знаем, что этот мальчик задерживает расследование. Да, сэр, мы уверены, что сможем доказать свои предположения.
– А если нет?
– Ну, значит, мы считаем, что...
– Понимаете ли вы, мистер Финк, что, если я выслушаю все доказательства и обнаружу, что вы валяете дурака, я могу обвинить вас в неуважении к суду? И, поскольку я достаточно хорошо знаю миссис Лав, я уверен, что возмездие со стороны ребенка последует незамедлительно.
– Мы собираемся подать исковое заявление завтра утром, Ваша Честь, – помогла ему Реджи. – Против мистера Финка и мистера Роя Фолтригга. Они оскорбляют этот суд и законы для подростков в штате Теннесси. Мои сотрудники в данный момент составляют это исковое заявление.
Ее сотрудник в данный момент сидел с другой стороны двери и жевал “Спикере”, запивая его диетической кока-колой. Но в зале суда угроза прозвучала зловеще.
Финк бросил умоляющий взгляд на Орда, сидящего рядом с ним и составляющего список необходимых дел на день: ничто в этом списке не имело ни малейшего отношения к Марку Свею или Рою Фолтриггу. Орд руководил двадцатью восемью юристами, работающими над тысячами дел, и ему было глубоко наплевать на Барри Мальданно и на труп сенатора Бойетта. Его это не касалось. Орд был слишком занятым человеком, чтобы тратить драгоценное время на Роя Фолтригга с его штучками.
Но Финк все же был не лыком шит. На его долю досталось немало неприятных судебных процессов, враждебно настроенных судей и скептиков-присяжных. Он быстро взял себя в руки.
– Ваша Честь, заявление сродни обвинительному акту. Правду можно выяснить только в ходе слушания, так что если мы продолжим, то постараемся доказать правомочность наших предположений.
Гарри повернулся к Реджи.
– Я приму предложение об отклонении заявления к сведению, а сейчас дам возможность его подателям высказаться. Если им не удастся доказать свою правоту, я приму ваше предложение об отклонении заявления, а дальше мы уже решим.
Реджи пожала плечами с таким видом, будто именно этого она и ждала.
– Что-нибудь еще, миссис Лав?
– Пока все.
– Вызовите вашего первого свидетеля, мистер Финк, – приказал Гарри. – И покороче. Переходите прямо к делу. Если будете тянуть время, я вмешаюсь и, уж будьте уверены, подгоню.
– Да, сэр. Наш первый свидетель сержант Мило Харди из полиции Мемфиса.
Во время всей предварительной возни Марк даже не шевельнулся. Он так и не понял, выиграла ли Реджи или все проиграла, и почему-то ему это было безразлично. Он чувствовал несправедливость системы, позволяющей притащить маленького мальчика в суд, где, окруженный препирающимися адвокатами, готовыми вцепиться друг другу в глотку под презрительным взглядом судьи, среди жонглирования законами, статьями кодексов и юридическими терминами он должен сообразить, что же ему делать. Ужасно несправедливо.
Потому он просто сидел, уставившись в пол, неподалеку от стенографистки. Глаза его все еще были мокрыми, и ему никак не удавалось дать им высохнуть.
Пока ходили за сержантом Харди, все молчали. Судья расслабился в кресле и снял очки.
– Я хочу, чтобы мои слова записали в протокол, – наконец сказал он. Он еще раз взглянул на Финка. – Это дело предельно конфиденциально. Есть причина, почему слушание закрытое. Я запрещаю кому-либо повторить хотя бы одно слово, сказанное здесь сегодня, или обсуждать с кем-нибудь что-либо из происходящего здесь. Я понимаю, мистер Финк, что вы должны отчитаться перед прокурором Нового Орлеана, и мистер Фолтригг, как человек, подписавший заявление, имеет право знать, что здесь происходило. Когда будете с ним разговаривать, передайте ему, пожалуйста, что я крайне огорчен его отсутствием. Раз он подписал заявление, он должен быть здесь. Вы можете рассказать обо всем ему, но никому другому. Никому другому. И вы должны напомнить ему, чтобы он держал рот на замке, понятно, мистер Финк?
– Да, Ваша Честь.
– Объясните мистеру Фолтриггу, что, если я узнаю, что он в какой-то мере нарушил конфиденциальность данного слушания, я издам постановление об оскорблении суда и сделаю все, чтобы посадить его в тюрьму.
– Да, Ваша Честь.
Гарри неожиданно повернулся к Мактьюну и К.О.Льюису. Они сидели непосредственно за Ордом и Финном.
– Мистер Мактьюн и мистер Льюис, вам сейчас придется покинуть зал суда, – произнес он резко. Они дружно схватились за подлокотники. Финк повернулся и посмотрел на них, затем перевел взгляд на судью.
– Гм... Ваша Честь, нельзя ли этим джентльменам остаться в...
– Я велел им уйти, мистер Финк, – громко заявил Гарри. – Если они хотят выступить как свидетели, мы их потом вызовем. А если они не свидетели, им нечего здесь делать, и они вполне могут подождать в холле вместе с остальными. А теперь, шевелитесь, джентльмены.
Мактьюн только что не бежал рысью к дверям, ни в малейшей степени не считая себя обиженным, но мистер Льюис был оскорблен до глубины души. Он застегнул пиджак и уставился на судью, но выдержал только секунду. Никто не мог переглядеть Гарри Рузвельта, и К.О.Льюис не собирался и пытаться. Он с гордым видом прошествовал к двери, которую уже успел открыть вырвавшийся на свободу Мактьюн.
Еще через несколько секунд вошел сержант Харди и сел в кресло для свидетелей. Он был при полном параде. Поудобнее устроив свой широкий зад в кресле, он приготовился отвечать на вопросы. Но Финк застыл, боясь начать без соответствующего указания судьи.
Судья Рузвельт подкатился на своем стуле поближе и принялся внимательно разглядывать Харди. Что-то привлекло его внимание, а Харди, как жирная гусеница, сидел на стуле, не придавая особого значения тому, что судья находится от него на расстоянии нескольких дюймов.
– Зачем у вас пистолет? – спросил Гарри. Харди вздрогнул, поднял глаза, потом резко повернул голову вправо и посмотрел на свое бедро так, как будто вид пистолета удивил его не меньше, чем судью. Он разглядывал его, словно не понимал, как эта чертова штука прилипла к его бедру.
– Ну, я...
– Вы на дежурстве или нет, сержант Харди?
– Нет.
– Тогда зачем на вас форма и почему, во имя всего святого, вы явились ко мне в зал заседаний с пистолетом?