Глава восемнадцатая
Семья Джоудов медленно двигалась на запад, по горам Нью-Мексико, мимо пиков и пирамидальных вершин скалистой страны. Они поднялись на горный кряж Аризоны и сквозь просвет между утесами заглянули вниз, увидели внизу Многоцветную Пустыню. Их остановил пограничный инспектор.
— Куда едете?
— В Калифорнию, — ответил Том.
— Сколько пробудете в Аризоне?
— Только проездом.
— Растения везете с собой?
— Нет.
— Надо все-таки посмотреть.
— Да я вам говорю, никаких растений у нас нет.
Инспектор наклеивал на ветровое стекло грузовика маленький ярлык.
— Ладно. Поезжайте, да не задерживайтесь в дороге.
— А мы и не собираемся.
Они поднимались с одного откоса на другой, а по этим откосам росли низенькие искривленные деревья. Холбрук, Джозеф-Сити, Уинслоу. Тут деревья пошли высокие, и, одолевая подъемы, обе машины оставляли за собой клубы дыма. И вот уже Флагстаф — высшая точка. От Флагстафа дорога побежала вниз, исчезая вдали, спускаясь с одного плато на другое. Воды не хватало, воду приходилось покупать по десяти, по пятнадцати центов за галлон. Солнце высосало всю влагу из сухой скалистой страны. Впереди виднелись неровные зубцы гор — западный вал Аризоны. Теперь они спасались бегством от солнца и суши. Они не спали всю ночь и ночью въехали в горы. Они поднимались ночью среди зубчатых валов, и тусклые фары обеих машин бросали блики на стены из серого камня, вставшие по обе стороны дороги. Перевал одолели в темноте и глубокой ночью начали медленный спуск по скалистым дебрям в районе Оутмена; а на рассвете увидели перед собой Колорадо-Ривер. Они выехали к Топоку и постояли у моста, пока инспектор смывал ярлыки с ветровых стекол. Потом переехали мост и сразу очутились среди нагромождений каменистой пустыни. И, несмотря на смертельную усталость, на жару, Том и Эл остановили машины.
Отец крикнул:
— Приехали… Вот она, Калифорния!
Они тупо смотрели на камни, скалы, блестевшие в солнечных лучах, и на страшные горные валы Аризоны за рекой.
— Впереди пустыня, — сказал Том. — Надо сделать остановку поближе к воде и отдохнуть.
Дорога шла вдоль самой реки, и поздним утром машины с перегретыми моторами вышли к Нидлсу, мимо которого река пробегает быстро среди зарослей камыша.
Джоуды и Уилсоны подъехали к берегу и, не выходя из машин, стали смотреть на струившуюся мимо прозрачную воду и на зеленый камыш, который медленно покачивался в ней. У реки был разбит небольшой лагерь — всего одиннадцать палаток, на берегу росла густая, сочная трава. Том высунулся из машины.
— Ничего, если мы здесь остановимся?
Полная женщина, стиравшая белье в ведре, подняла голову.
— Мы здесь не хозяева, мистер. Останавливайтесь, если хотите. Потом полисмен к вам наведается. — И она снова принялась за стирку на самом солнцепеке.
Обе машины свернули с дороги на траву. Первым делом занялись палатками; разбили палатку Уилсонов, перебросили джоудовский брезент через веревку.
Уинфилд и Руфь медленными шагами пошли через ивняк к камышовым зарослям. Руфь сказала тихо, но отчеканивая каждое слово:
— Калифорния. Вот мы и приехали в самую что ни на есть Калифорнию!
Уинфилд перегнул пополам камышинку, сломал ее и, сунув в рот, стал пожевывать белую мякоть ствола. Они вошли в реку и остановились, когда вода достигла им до икр.
— Теперь поедем в пустыню, — сказала Руфь.
— А какая она?
— Не знаю. Я раз видела на картинке. Везде кости валяются.
— Человечьи?
— Наверно, и человечьи есть, а больше коровьи.
— А мы их увидим?
— Может, и увидим. Не знаю. Ведь поедем ночью. Так Том сказал. Том говорит, она нас уморит, если ехать днем.
— Прохладно как, — сказал Уинфилд и копнул пальцами песок на дне.
Вдали послышался голос матери:
— Руфь, Уинфилд! Идите сюда!
Они повернулись и медленно пошли назад, пробираясь между камышом и кустами.
В лагере было тихо. Когда машины подъехали, кое-где из палаток высунулись головы и тут же спрятались. Разбив палатку и повесив брезент, мужчины вернулись к грузовику.
Том сказал:
— Я пойду искупаюсь. Прежде всего искупаться, а потом спать. Ну, бабка теперь под навесом. Как она там?
— Не знаю, — сказал отец. — Спала, так и не проснулась. — Он наклонил голову набок, прислушиваясь. Из под брезентового навеса донеслось жалобное бормотанье. Мать быстро прошла туда.
— Проснулась, — сказал Ной. — А на грузовике всю ночь бредила. Должно быть, повредилась в уме.
Том сказал:
— Еще бы! Поди устала-то как. Если ей не дать сейчас отдыха, она недолго протянет. Ну, кто со мной? Искупаюсь и лягу спать в тени… весь день буду спать.
Он пошел к берегу, и остальные двинулись следом за ним. Они разделись в ивняке, сошли в воду и сели на дно. Они долго сидели там, упираясь пятками в песок, чтобы не снесло течением, и только головы торчали у них над водой.
— Ух, хорошо! — сказал Эл. Он зачерпнул горсть песка со дна и принялся натирать себе тело. Они сидели в воде, глядя на остроконечные вершины гор и на белые скалы Аризоны.
— Ведь мы ехали через них, — точно не веря самому себе, сказал отец.
Дядя Джон окунулся с головой.
— Ехали, ехали и приехали. Вот она, Калифорния, а что-то особенной благодати здесь не видно.
— Еще пустыня впереди, — сказал Том. — Страшная, говорят, штука, черт бы ее подрал.
Ной спросил:
— Сегодня в ночь поедем?
— Па, ты как думаешь? — спросил Том.
— Да не знаю. Отдохнуть всем не мешает, особенно бабке. А с другой стороны, хорошо бы поскорее ее проехать, эту пустыню, и устроиться на работу. Денег осталось всего сорок долларов. Мне спокойнее будет, когда мы все пристроимся и начнем зарабатывать хоть самую малость.
Они сидели в реке, чувствуя быстрый напор течения. Проповедник протянул руки над водой. Тело у всех было белое по шею и по кисти рук, лица и треугольник ворота — коричневые от загара. Они старательно натирались песком.
Ной лениво проговорил:
— Остаться бы здесь навсегда. Лежать бы вот так и не знать ни голода, ни горя. Лежать весь свой век в воде и нежиться, как свинья в грязи.
А Том, глядевший на зубчатые пики по ту сторону реки, сказал:
— Я таких гор еще не видывал. Страшные места. На скелет похоже. Доедем ли мы когда-нибудь туда, где люди живут по-настоящему, а не воюют с камнями и со скалами? На картинках страна ровная, зеленая, повсюду стоят домики белые, как ма говорит. Ма спит и видит такой белый домик. А я уж думаю, что этой страны вовсе нет. Она только на картинках.
Отец сказан:
— Подожди! Приедем в Калифорнию, вот тогда увидишь красивую страну.
— Чудак ты, па! Это и есть Калифорния.
Пожилой мужчина и мальчик — оба в комбинезонах и синих пропотевших рубашках — вышли из ивняка и остановились, глядя на них. Старший крикнул:
— Плавать можно?
— Не знаю, — сказал Том. — Мы еще не пробовали. А посидеть приятно.
— Нас к себе пустите?
— Река не наша. Но так и быть, уступим вам кусочек.
Те двое сняли комбинезоны, стащили через голову рубашки и вошли в воду. Пыль покрывала им ноги до колен, ступни у них были бледные и размякшие от пота. Они не спеша опустились в воду, устало потирая ладонями бедра. Это были отец и сын, оба загорелые до красноты. Они фыркали и стонали, полощась в воде.
Отец вежливо спросил:
— На Запад едете?
— Нет. Возвращаемся оттуда. Едем домой. Там не проживешь.
— А домой — это куда? — спросил Том.
— В Техас, недалеко от Пампы.
Отец спросил:
— Значит, дома можно прожить?
— Нет. Но там если и умирать с голоду, так среди своих. А голодать да чувствовать, что тебя все ненавидят, — так мы не хотим.
Отец сказал:
— Я уж от второго человека это слышу. За что же вас ненавидели?
— Кто их знает. — Он зачерпнул ладонями воды и стал мыть голову, кряхтя и пофыркивая. Струи грязной воды побежали у него с волос на шею.
— А все-таки любопытно бы послушать, — сказал отец.
— Мне тоже любопытно, — поддержал его Том. — Почему там, на Западе, все такие ненавистники?
Пожилой мужчина пристально посмотрел на Тома.
— А вы едете на Запад?
— На Запад.
— И в Калифорнии еще никогда не бывали?
— Нет.
— Тогда нечего меня спрашивать. Поезжайте, сами увидите.
— Это верно, — сказал Том, — а все-таки любопытно, на что едешь.
— Ну, если вы непременно хотите знать, так я расскажу. Я и других расспрашивал, и сам об этом думал. Страна хорошая. Только ее давно всю разворовали по частям. Поедете сначала через пустыню, а за ней будет Бейкерсфилд. И вокруг него такая красота, просто глаз не оторвешь — сады, виноградники. Во всем мире нет другой такой страны. Поедете дальше — места ровные, красивые, вода не глубже чем на тридцать футов. И вся эта земля лежит невозделанная, а тебе там ни кусочка не получить, потому что у нее свой хозяин — Земельно-скотоводческая компания. Не захотят они обрабатывать эту землю, так она и останется необработанной. А ты попробуй засей там небольшой участок кукурузой — и угодишь за это в тюрьму.
— Хорошая земля, говоришь? И ничего на ней не сеют?
— Да, да! Хорошая земля, и не сеют! Ну, тебя, конечно, зло возьмет, на нее глядя. Но подожди, ты еще толком ничего не видел. Ты понаблюдай, какими глазами там люди смотрят. Взглянут, а на лице будто написано: «Видеть тебя не могу, сукин сын». Столкнетесь с шерифами, они вас погоняют с места на место. Сделал остановку у дороги — нет, поезжай дальше. Там у каждого на лице написано, как он тебя ненавидит. А догадываетесь — почему? Потому что боятся. Они ведь знают: если у голодного человека нет хлеба, он и на воровство пойдет. Они знают: грех держать землю пустой, ее за это могут отнять. Да что там рассказывать! Вас еще никто не обзывал «Оки»?
Том спросил:
— Оки? А что это значит?
— Раньше значило — «оклахомец». А теперь — просто сукин сын. Что Оки, что бродяга — все равно. Само по себе это слово ничего не значит, вся суть в том, как они его выговаривают. Да разве все расскажешь! Надо самим там побывать. Говорят, таких, как мы, туда понаехало триста тысяч… и живут как свиньи, потому что в Калифорнии на все есть хозяева. Без хозяев ничего не осталось. А они так держатся за свое добро, что убить за него готовы. Трясутся от страха, потому и злые. Это вам самим надо повидать. Самим все услышать. Страна — просто загляденье, а люди неприветливые, злые. Они со страху и друг друга готовы съесть.
Том сидел, глядя на воду, и рыл пятками песок.
— Ну а если подработаешь, скопишь немного денег, можно все-таки купить небольшой участок?
Пожилой мужчина засмеялся и взглянул на мальчика, а у того лицо расплылось чуть ли не в торжествующей улыбке. Тогда старший сказал:
— Вы и не надейтесь на постоянную работу. Будете перебиваться со дня на день. И работать будете с людьми, которые на вас косо смотрят. Пойдете на сбор хлопка, вам покажется, что весы неправильные. Весы бывают разные — и правильные и неправильные. А вам будет думаться, что они везде жульнические. И ничего с этим не поделаешь.
Отец медленно проговорил:
— Значит… значит, не так уж там хорошо?
— Нет, почему, хорошо… глаз радуется. А проку от всей этой красоты мало. Скажем, стоя?т апельсиновые деревья — целая роща, а в ней похаживает человек с ружьем. Если ты тронешь хоть один апельсин, он тебя пристрелит, — такое ему дано право. А на побережье есть один хозяин, у которого этой земли миллион акров. Он газеты, что ли, печатает.
Кэйси быстро повернулся к нему.
— Миллион акров? Что же он делает с миллионом акров?
— Кто его знает. Владеет ими, больше ничего. Держит скот. Повсюду расставлена охрана, никого не пускают. Сам ездит в бронированной машине. Я видел его портреты. Жирный такой, квелый, глаза щелочками, остервенелые, а рот дырой. Боится, как бы не убили. У самого миллион акров, а он смерти боится.
Кэйси опять спросил:
— На кой ему черт миллион акров? Что он с ними будет делать?
Пожилой мужчина протянул перед собой побелевшие, набрякшие в воде руки, прикусил нижнюю губу и нагнул голову набок.
— Кто его знает. Наверно, сумасшедший. Это по всему видно. И на портрете такой. Глаза остервенелые, как у сумасшедшего.
— Говоришь, смерти боится? — спросил Кэйси.
— Так рассказывают.
— Боится, как бы до него бог не добрался?
— Не знаю. Боится, и все тут.
— Что же это за жизнь? — сказал отец. — Невесело, наверно, так жить.
— А вот дед ничего не боялся, — сказал Том. — Для него самое веселье было, когда, того и гляди, ухлопают. Как-то ночью вдвоем с приятелем пошел на индейцев. Чудом живы остались, зато повеселились вволю.
Кэйси сказал:
— Так, наверно, всегда. Если человек живет весело, радуется своей жизни, плевать ему на все остальное. А вот такие — остервенелые, одинокие — доживут до старости, разуверятся во всем и боятся смерти.
Отец спросил:
— Как это можно во всем разувериться, если у тебя земли миллион акров?
Проповедник улыбнулся, но улыбка у него была неуверенная. Он ударил ладонью по воде, отгоняя водяного жука.
— Если миллион акров нужен ему, чтобы почувствовать свое богатство, значит, душа у него нищая, а с такой душой никакие миллионы не помогут. Потому, может, он во всем и разуверился — чувствует, что нет у него богатства… того богатства, какое было у миссис Уилсон, когда дед умирал в ее палатке. Вы не думайте, я не проповедь вам читаю, но если человек только и делает, что тащит себе всякое добро в нору, точно суслик, так в конце концов он во всем разуверится. — Кэйси усмехнулся. — А все-таки получилось вроде проповеди.
Солнце начинало палить. Отец сказал:
— Лучше совсем спрятаться под воду. Такое пекло — того и гляди сгоришь. — Он опустился по самый подбородок в мягко струившуюся воду. — А если не боишься работы, тогда как?
Пожилой мужчина выпрямился и повернулся к нему лицом.
— Я говорю только о том, что знаю, друг. Может, приедете туда и сразу найдете постоянную работу, тогда я окажусь вралем. А может, никакой не найдете и скажете, что я вас не предупредил. Одно могу сказать: народ там большей частью бедствует. — Он лег в воду и добавил: — А всего нельзя знать.
Отец посмотрел на дядю Джона.
— Ты у нас всегда был молчальником, а как уехали из дому, я от тебя и двух слов не слышал. Ну, говори, что ты об этом думаешь?
Дядя Джон нахмурился.
— Ничего не думаю. Мы туда едем, так? И никакими рассказами нас не удержишь. Приедем — посмотрим. Найдется работа — будем работать, а нет — положим зубы на полку. От таких разговоров проку мало.
Том откинулся назад, набрал в рот воды, выпустил ее фонтаном и засмеялся:
— Дядя Джон говорит редко, но метко. Правильно, дядя Джон. Ночью поедем дальше, па?
— Что ж, поедем. Ехать так ехать.
— Тогда я пошел вон в те кустики, посплю хоть часок. — Том встал и зашагал по воде к песчаному берегу. Он натянул на мокрое тело брюки и рубашку, морщась от прикосновения нагревшейся на солнце одежды. Остальные побрели за ним.
Отец и сын, сидя в воде, смотрели Джоудам вслед. Мальчик сказал:
— Повидать бы их через полгода, какие они тогда будут.
Его отец протер уголки глаз пальцами.
— Напрасно я им столько всего наговорил, — сказал он. — Такая уж у человека природа — любит других учить.
— Вот еще, па! Да они сами тебя за язык тянули.
— Так-то оно так. Да вот ты слышал, что тот сказал? Все равно поедем. Мои слова дела не изменят, а им от них только лишнее огорчение раньше времени.
Том зашел в ивняк и, выбрав тенистое место, лег под кусты. Ной не отставал от него.
— Вот здесь и посплю, — сказал Том.
— Том!
— Ну?
— Том, я дальше не поеду.
Том приподнялся.
— Что это с тобой?
— Я около этой реки так и останусь. Пойду вниз по течению.
— Ты что, с ума сошел? — сказал Том.