Он лег почти на бок, тяжело дыша. Не разжимая зубов, Чироки начал напирать на него, стараясь совсем повалить его на бок. Белый Клык сопротивлялся. Он чувствовал, как челюсти бульдога, слегка сжимаясь и разжимаясь, жевательным движением подбираются все выше к его горлу. Система бульдога заключалась в том, чтобы удерживать то, что он приобрел, и стараться при малейшей возможности приобрести больше. Возможность эта являлась тогда, когда Белый Клык оставался неподвижным; когда же он боролся, Чироки довольствовался тем, что имел.
Выгнутая спина Чироки была единственным местом, до которого Белый Клык мог добраться зубами. Он впился в его мягкое тело у основания шеи, но он не был знаком с жевательными приемами борьбы, да и челюсти его не были приспособлены к ним. Он умел только наносить своими клыками рваные раны. Но тут положение противников изменилось. Бульдогу удалось, наконец, опрокинуть волка на спину, и он очутился теперь над ним, продолжая по-прежнему держать его за горло. С ловкостью кошки Белый Клык поднял задние лапы и, ударяя ими врага по животу, начал разрывать ему брюхо своими сильными когтями. У Чироки наверное вывалились бы все внутренности, но он быстро отскочил в сторону и, не выпуская горла, остановился под прямым углом к телу Белого Клыка.
От этой хватки не было спасения. Она была неумолима, как рок. Зубы врага медленно приближались к яремной вене. Белого Клыка спасала от смерти только подвижная кожа на шее и густая шерсть. Благодаря этим особенностям во рту у Чироки образовался толстый валик, задерживавший движение его зубов. Но постепенно, дюйм за дюймом, он набирал все больше и больше этой кожи и потихоньку начинал душить Белого Клыка. Бедняге с каждым мгновением становилось труднее дышать.
Было ясно, что борьба должна скоро кончиться. Поставившие на Чироки приходили в восторг и предлагали нелепые пари; сторонники Белого Клыка были в такой же мере подавлены и отказывались отвечать одним против десяти и даже двадцати. Один ловкач все же заключил пари на условии пятидесяти против одного. Это был Красавчик Смит. Он вошел на арену и ткнул пальцем в сторону Белого Клыка. Затем разразился презрительным смехом. Это возымело свое действие. Белый Клык пришел в бешенство. Он напряг последние силы и очутился на ногах. Но когда он снова закружился, волоча на себе пятидесятифунтового врага, злоба его перешла в панический страх. В нем снова проснулось безумное желание жить, и разум его умолк перед страстным призывом плоти. Описывая бесконечные круги, спотыкаясь, падая и снова вскакивая, поднимаясь даже на задние лапы, он тщетно прилагал все усилия, чтобы сбросить с себя цепкую смерть.
Наконец, выбившись из сил, он упал на спину; бульдог быстро стал приближаться к его горлу, забирая в рот все больше и больше пушистых складок, покрывавших шею Белого Клыка, который начинал уже задыхаться. Раздались крики одобрения и возгласы: «Чироки!» «Чироки!» — так приветствовали победителя. Чироки отвечал на аплодисменты усиленным вилянием своего обрубленного хвоста. Но знаки одобрения ни на минуту не отвлекали его от намеченной цели. Его хвост и могучие челюсти действовали совершенно самостоятельно. Хвост мог вилять, но зубы продолжали крепко сжимать горло Белого Клыка.
В эту минуту в рядах зрителей произошло замешательство. Раздался звон колокольчика и голоса погонщиков собак. Все, за исключением Красавчика Смита, с тревогой оглянулись, опасаясь появления полиции. Но вместо представителей власти они увидели двух человек, которые бежали рядом с нартами по направлению к городу, а не оттуда. Они, очевидно, возвращались после каких-либо изысканий на верховьях ручья. Увидев толпу, путешественники остановили собак и подошли ближе, разузнать, в чем дело. У погонщика были усы, но его спутник, молодой и высокого роста, был гладко выбрит, и щеки его розовели от горячей крови и бега на морозе. Белый Клык, в сущности, уже не боролся. Он, правда, делал еще судорожные движения, но они ни к чему не приводили. Он еле дышал, и с каждой секундой воздух все труднее проникал через его сдавленное горло. Несмотря на защищавшую его толстую шкуру, бульдог давно бы добрался до артерии и давно перегрыз бы ему горло, если бы он сразу не вцепился слишком низко. Ему понадобилось много времени, чтобы постепенно изменить положение челюстей, к тому же набравшиеся ему в рот шерсть и складки кожи сильно стесняли его.
Тем временем в больном мозгу Красавчика Смита проснулись звериные инстинкты, окончательно затмив то небольшое количество здравого смысла, которым он еще обладал. Заметив, что глаза Белого Клыка остекленели, он окончательно утратил всякую надежду на победу. Он подскочил к Белому Клыку и начал свирепо лягать его ногами. Из толпы поднялись крики протеста и возмущения, но никто не трогался с места. Вдруг в рядах зрителей произошло замешательство. Высокий молодой человек, работая руками и локтями, быстро пробирался через толпу. В тот момент, когда он прорвался на арену, Красавчик Смит как раз готовился лягнуть Белого Клыка. Он стоял на одной ноге, с трудом сохраняя равновесие. В ту же минуту незнакомец со всей силой ударил его кулаком по лицу. Нога, на которую опирался Красавчик Смит, отделилась от земли, и он, перекувыркнувшись в воздухе, упал на спину в снег. Тогда молодой человек обратился к толпе: «Трусы! — крикнул он. — Скоты!»
Он сам был в ярости, но ярость его имела под собой здоровую почву. Серые глаза, обращенные к толпе, сверкали стальным блеском.
Смит поднялся на ноги и, тяжело дыша, несмело подошел к нему. Незнакомец не понял. Не зная, с каким низким трусом он имеет дело, он подумал, что тот хочет драться. С криком: «Скотина!» он вторичным ударом снова опрокинул его в снег. Красавчик Смит решил, что снег, на который он свалился, является для него в данный момент самым безопасным убежищем, и больше не делал попыток встать.
— Иди сюда, Мат, помоги мне, — обратился незнакомец к погонщику, который последовал за ним на арену.
Оба они наклонились над собаками. Мат схватил Белого Клыка, чтобы оттащить его, лишь только удастся разжать челюсти Чироки. Молодой человек попытался сделать это, сжав челюсти бульдога и стараясь руками раскрыть ему пасть. Но попытка эта ни к чему не привела. Дергая, разжимая, выворачивая эти челюсти, он то и дело приговаривал: «Скоты!»
Толпа заволновалась, со всех сторон раздались возгласы протеста: с какой стати им мешают развлекаться? Но эти возгласы немедленно стихли, когда молодой человек, на минуту оторвавшись от своего занятия, поднял на них злобные глаза:
— Проклятые скоты! — выкрикнул он наконец и снова занялся своим делом.
— Это бесполезно, мистер Скотт, вы никогда не разожмете их таким образом, — сказал Мат.
Оба с минуту молча смотрели на сцепившуюся пару собак.
— Кровь только сочится, — заметил Мат, — он еще не добрался до артерии.
— Но он может добраться до нее каждую секунду, — возразил Скотт.
Опасения молодого человека за судьбу Белого Клыка росли с каждой минутой. Он несколько раз сильно ударил Чироки по голове, но тот не разжал челюстей. Бульдог только помахал обрубком хвоста, как бы говоря этим, что он прекрасно понимает, чего от него требуют, но не желает отказаться от своего права и намерен выполнить свой долг до конца.
— Неужели никто из вас не может помочь? — с отчаянием обратился молодой человек к толпе.
Но никто не предложил своей помощи. Вместо этого из толпы послышались насмешки и посыпались самые невероятные советы.
— Придется сделать рычаг, — сказал Мат.
Молодой человек вынул из кобуры револьвер и попытался просунуть его ствол между челюстями бульдога. Он проталкивал его с такой силой, что до толпы отчетливо донесся стук стали о стиснутые зубы собаки. Вдруг Тим Кинан появился на арене. Он остановился около Скотта и, тронув его за плечо, грозно сказал:
— Слушайте, незнакомец, не сломайте ему зубы!
— В таком случае я сломаю ему шею, — возразил Скотт, продолжая проталкивать ствол револьвера.
— Повторяю вам, не вздумайте сломать ему зубы, — повторил Тим, на этот раз еще более внушительно.
Но его грозное замечание не возымело никакого действия. Скотт ни на минуту не прекратил своей работы; он холодно взглянул на Кинана и спросил:
— Ваша собака?
Кинан утвердительно кивнул.
— В таком случае подойдите сюда и разожмите ей челюсти.
— Знаете что, — раздраженно ответил тот, — не я выдумал бульдожью хватку, и я не имею понятия, как с ней справиться.
— Тогда убирайтесь вон и не мешайте мне, — последовал ответ, — я занят.
Тим Кинан продолжал стоять, но Скотт больше не обращал на него внимания. Ему удалось всунуть дуло револьвера с одной стороны, и он всячески старался, чтобы оно вышло с другой. Добившись этого, он понемногу начал нажимать на рычаг, осторожно раздвигая челюсти, а Мат так же осторожно стал освобождать искалеченную шею Белого Клыка.
— Приготовьтесь взять вашу собаку, — резко приказал Скотт владельцу Чироки.
Тим Кинан послушно нагнулся и схватил бульдога.
— Теперь тащите, — крикнул Скотт, в последний раз нажимая револьвером.
Собак разъединили, причем Чироки отчаянно сопротивлялся.
— Уведите его, — скомандовал Скотт, и Тим Кинан вместе с Чироки скрылся в толпе.
Белый Клык сделал несколько безрезультатных попыток встать. Наконец ему удалось приподняться, но ноги его были слишком слабы, чтобы выдержать тяжесть тела, и он вновь опустился на снег. Глаза его были почти закрыты и стали совсем стеклянными. Из разинутой пасти свешивался язык. Казалось, что он мертв. Мат внимательно осмотрел его.
— Еще немного, и был бы ему каюк, — сказал он, — но дышит он хорошо.
Красавчик Смит тем временем поднялся на ноги и подошел посмотреть на Белого Клыка.
— Мат, сколько стоит хорошая упряжная собака? — спросил Скотт.
Погонщик все еще стоял на коленях, наклонившись над Белым Клыком, и минуту соображал.
— Триста долларов, — сказал он.
— А сколько можно дать за изуродованную, вот как эта? — спросил Скотт, касаясь ногой Белого Клыка.
— Половину, — решил погонщик.
Скотт обернулся к Смиту:
— Вы слышали, господин подлец? Я возьму вашу собаку и дам вам за нее сто пятьдесят долларов.
Он вынул бумажник и отсчитал деньги.
Красавчик Смит заложил руки за спину, отказываясь взять протянутые ему деньги.
— Я не продаю собаки, — сказал он.
— А я говорю вам, что продаете, — убедительно сказал молодой человек. — То есть я покупаю ее. Вот ваши деньги. Собака моя.
Красавчик Смит, все еще держа руки за спиной, начал отступать.
Скотт бросился к нему с поднятым кулаком. Красавчик Смит весь съежился в ожидании удара.
— Я имею на нее право, — промычал он.
— Вы потеряли всякое право на эту собаку, — был ответ. — Возьмете вы деньги или мне придется ударить вас?
— Хорошо, — испуганно проговорил Красавчик Смит. — Но имейте в виду, что я подчиняюсь насилию, — добавил он. — Эта собака — золото, и я не допущу, чтобы меня грабили. У всякого человека есть свои права.
— Правильно, — ответил Скотт, передавая ему деньги. — У всякого человека есть свои права, но вы не человек, а скотина.
— Дайте мне только добраться до Даусона, — с угрозой произнес Красавчик Смит. — Уж я найду там на вас управу.
— Если вы только посмеете заикнуться об этом в Даусоне, я велю выгнать вас из города. Поняли?
Красавчик Смит проворчал что-то.
— Поняли? — злобно прогремел Скотт.
— Да, — пробормотал, отвернувшись, Смит.
— Что да?
— Да, сэр, — буркнул Смит.
— Берегитесь, он укусит, — крикнул кто-то, и громкий хохот огласил воздух.
Скотт повернулся к нему спиной и подошел к Мату, который продолжал возиться около Белого Клыка.
Часть зрителей начала расходиться; другие разделились на группы, обмениваясь впечатлениями. Тим Канан приблизился к одной из них.
— Кто эта рожа? — спросил он.
— Это Видон Скотт, — ответил кто-то.
— А кто же этот Видон Скотт, черт возьми? — продолжал Тим.
— О, инженер, один из первых специалистов по золотому делу! Он в лучших отношениях с самыми большими тузами. Если хочешь избежать неприятностей, вот тебе мой совет: держись от него подальше. Он на короткой ноге со всеми важными шишками. Сам комиссар по золотым делам ему первый друг.
— Я сразу понял, что он важная птица, — заявил Кинан, — и только потому не расправился с ним по-свойски.
Глава V
НЕУКРОТИМЫЙ
— Это безнадежно, — заявил Видон Скотт.
Он сидел на ступеньках своей хижины и глядел на погонщика собак, который с таким же безнадежным видом пожимал плечами.
Оба они взглянули на Белого Клыка, который сидел на цепи, ощетинившись, рыча и всеми силами стараясь добраться до упряжных собак. Получив от Мата несколько основательных уроков дубиной, собаки приучились не трогать Белого Клыка; в эту минуту они лежали в стороне, как будто забыв о его существовании.
— Это настоящий волк, и нет никакой надежды приручить его, — повторил Видон Скотт.
— Я не сказал бы этого, — возразил Мат. — Возможно, что в нем много собачьей крови. Но одно я знаю достоверно — и этого не вычеркнешь.
Погонщик умолк и глубокомысленно кивнул головой в сторону Оленьей Горы.
— Да ну же, что ты знаешь? — нетерпеливо сказал Скотт после короткого молчания. — Выкладывай. В чем дело?
Погонщик движением большого пальца через плечо указал на Белого Клыка.
— Волк он или собака — это не важно; дело в том, что он уже был когда-то ручным.
— Не может быть!
— Говорю вам, что так. Он носил хомут. Взгляните-ка. Разве вы не видите следов у него на груди?
— Ты прав, Мат. Он был упряжной собакой, перед тем как попал к Красавчику Смиту.
— И я не вижу причины, почему бы он не мог снова сделаться упряжной собакой.
— Ты думаешь? — радостно спросил Скотт. Но надежда тотчас же погасла в его глазах, и он с сомнением покачал головой.
— Вот уже две недели, как он у нас, а между тем он чуть ли не злее, чем был раньше.
— Подождите, дайте время, — советовал Мат. — Спустите его с цепи.
Скотт посмотрел на него недоверчиво.
— Да, — продолжал Мат, — я знаю, что вы уже пробовали, но вы не пускали в ход дубины.
— В таком случае попробуй сам.
Погонщик достал дубину и подошел к сидевшему на цепи зверю. Белый Клык следил за дубиной, подобно тому как посаженный в клетку лев смотрит на хлыст укротителя.
— Вы видите, как он не сводит глаз с дубины. Это хороший признак, — сказал Мат. — Он не глуп и не бросится на меня, пока я держу дубину. Он далеко не сумасшедший.
Когда рука человека приблизилась к шее Белого Клыка, он съежился, ощетинился и зарычал. Но, следя за движением руки человека, он в то же время не спускал глаз с поднятой над ним дубины. Мат снял с него цепь и отошел.
Белый Клык едва мог поверить, что он на свободе. Много месяцев прошло с тех пор, как он попал к Красавчику Смиту, и за все это время он не знал ни минуты свободы, за исключением тех часов, когда дрался с собаками. Но сразу же после окончания борьбы он снова попадал в неволю.
Он не знал, что ему делать с этой вновь обретенной свободой. Может быть, боги задумали какой-нибудь новый дьявольский план? Он прошелся медленно и осторожно, каждую минуту ожидая нападения. Все это было настолько ново, что он не знал, какую ему избрать тактику. Он решил держаться подальше от двух глядевших на него богов и осторожно отошел к дальнему углу хижины. Однако ничего не произошло. Он был настолько озадачен, что вернулся назад и, остановившись в двенадцати шагах, стал пристально глядеть на них.
— А он не убежит? — спросил его новый владелец.
Мат пожал плечами:
— Нужно рискнуть. Единственный способ убедиться — это испытать его.
— Бедняга, — с состраданием промолвил Скотт. — Ему нужнее всего человеческая ласка, — добавил он, поворачиваясь к входу в хижину. Он вышел оттуда с куском мяса и бросил его Белому Клыку. Пес отскочил и стал издали подозрительно рассматривать подачку.