— Маловато, — скорчил кислую физиономию Овечкин.
— Ни фига себе! — возмутился Игнат. — Ну ты даешь, Овечкин! Я, можно сказать, целую лекцию ему прочитал, сам удивляюсь, что столько помню, оказывается, об этих чертовых тугах, а он, вместо того чтоб восхититься моей эрудицией, морду кривит!
Овечкин пропустил мимо ушей тираду Игната, спросил деловито:
— Игнат, а в книжках этого твоего... как бишь его...
— Архивариуса? Нет, там в основном литература о вампирах, магах и оборотнях, восточной тематики там почти нет, — соврал Игнат, опасаясь, что Овечкин полезет шарить по книжным полкам, найдет нужную книжку и начнет канючить: «Дай почитать».
Но, хвала духам, пронесло. В сторону книжных полок Овечкин лишь взглянул, после чего сосредоточил взгляд на Сергаче и продолжил расспросы:
— А тот мужик, преподававший йогу, у которого ты какое-то время занимался, он, кажись, из Индии приехал, да?
— "Какое-то время" — громко сказано. Три раза сходил на занятия к Борису Викторовичу и бросил. И ни в какой Индии он не жил. Он, когда в МГИМО учился, попал в Болгарию, на стажировку. В тот же самый период в Софию выписали самого настоящего йога, из Индии, чтоб занимался с болгарскими партийными шишками пранаямой...
— Чем?
— Пранаямой. Так называется первая ступень хатха-йоги. Дыхательные упражнения, сравнительно простые и полезные для здоровья. Ну так вот, болгарских партийных лидеров особо пранаяма не увлекла. Индийский йог жил в той же гостинице, где и Борис Викторович. Они познакомились, оба неплохо болтали по-английски, подружились, и месяца четыре индиец учил Бориса Викторовича хатха-йоге. Четыре месяца индивидуальных занятий с настоящим гуру...
— "Гуру" означает «учитель», да? — блеснул интеллектом Овечкин.
— Скорее «духовный наставник». Это вроде как титул, его имеют единицы. Все практикующие йогу в СССР учились самостоятельно по книжкам, а Борису Викторовичу повезло — у настоящего гуру постигал азы. Когда вернулся в Москву, встретился с советскими йогами-самоучками, те обалдели и едва все не вымерли от зависти. Моду на восточные единоборства в начале восьмидесятых помнишь? Подпольные секции, официальные секции «на самоокупаемости» помнишь?
— А то как же! Сам ходил, платил по десять рублей в месяц. У нас группа была — человек сто. Примерно десять штук в год с нас тренер имел. По тем временам совсем не хило. Ты вроде тоже единоборствами увлекался, да?
— Да, но уже после армии, довольно серьезно и вовсе не ради моды. Видишь, у меня правая бровь рассечена? Сей шрам есть памятка о тренировках под руководством вьетнамского инструктора Фам Тхыу Тхыонга. Про моду на единоборства я вспомнил, потому как с модой на йогу происходило примерно то же самое, только с меньшим размахом. Группы поменьше, занятия на дому, пятнадцать-двадцать рублей с рыла. Но Борис Викторович за длинным рублем не гнался, отчего и поссорился с московскими йогами. Цены, понимаешь ли, перебивал, учил почти бесплатно. Он вообще, если честно, на йоге двинулся, и здорово. Представляешь, из МГИМО ушел, устроился сторожем, целыми днями дышал и медитировал. Он...
— Ты с ним дружил, да?
— Как тебе сказать... Пожалуй, да. Не особо тесно, но, можно сказать, дружил. Он был мне интересен. Неординарная личность, этакий социальный мутант.
— А сейчас?
— Чего сейчас?
— Сейчас вы дружите?
— Поддерживаем кое-какие отношения, довольно вяло. Перезваниваемся, иногда встречаемся. Редко. Борис живет затворником. Никаких занятий по йоге давно не ведет, в одиночку практикует «раджу».
— Раджа-йогу?
— Знаешь, чего это такое?
— Не-а. Слово слышал, смысла не помню.
— Так называемая царская йога. Некоторые считают, что хатха-йога — лишь подготовительный этап для занятия «раджой». Ты вообще знаешь, чего такое йога? Нет? Понятие «йога» в переводе на русский означает «духовная дисциплина, связывающая человека со всевышним». Кстати, настоящие кришнаиты, не те, что собирались когда-то на хате возле университета и на конспиративной квартире в начале проспекта Мира, а настоящие, правильные кришнаиты практикуют крийя-йогу, ее еще называют карма-йогой, «йогой деяния»... — Игнат запнулся. Внимательно посмотрел на Овечкина. — Димка, и все-таки я не пойму: какого лешего ты меня сначала на предмет тугов пытал, теперь про йогу расспрашиваешь, Борисом Викторовичем интересуешься?
— Про йоги-хуеги я тебя не расспрашиваю. Про них ты мне сам, по собственной инициативе лапшу вешаешь. А про этого... как его... про Бориса Викторовича я вспомнил, чтоб узнать, как бы с ним встретиться.
— Зачем?! — напрягся Игнат. — Не понимаю.
— Хе! Ясно зачем. Человек свихнулся на йоге, у индуса учился, и про Индию, и про ихних богов все должен знать. Порасспрошу его о тугах.
— Дались тебе эти туги! — разозлился Игнат. — Объяснишь ты мне, в конце концов, на кой черт...
— Объясню! — повысил голос Овечкин. — Успокойся, не нервничай. Объясню после того, как ты сведешь меня с Борисом Викторовичем, лады?
— Слушай, Овечкин, мне, вообще-то, ежели вдуматься, наплевать, чем и почему ты интересуешься, но Борис Викторович — человек особый. Аскет-одиночка, он, конечно, малость не в себе, однако, когда нужно, может и на хер послать, грубо и прямолинейно.
Овечкин, прищурившись, оглядел Игната с ног до головы, ухмыльнулся и спросил, расплывшись в улыбке:
— Сто баксов за полчаса беседы о тугах его устроят? И полтинник тебе за сводничество в том случае, если йог Боря расскажет мне что-нибудь... э-э-э... что-нибудь эксклюзивное. О'кей?
Игнат в свою очередь внимательно посмотрел на Овечкина: не шутит ли он, не паясничает? Нет. Насколько Игнат помнил манеры Овечкина, его ужимки и ухмылки, Димка говорил вполне серьезно. Привычку шутить с каменным лицом, а говорить дело, надменно улыбаясь, по всей вероятности, Дмитрий Овечкин сохранит до конца жизни.
Пользуясь паузой в разговоре, Овечкин поспешил развеять последние сомнения собеседника. Привстал с кресла, вытащил из кармана брюк бумажник, извлек из него две купюры, сто— и пятидесятидолларовую, небрежно бросил на стол.
— Твой сумасшедший йог, надо думать, по сей день работает сторожем. Сотня баксов ему не помешает за консультацию? Да и ты, Игнатик, не «новый русский», чтоб отказываться от полтинника за пустяковую услугу. Одно условие — бабки вернете, и он, и ты, если информация окажется фуфлом. Договорились?
— Это не йог сумасшедший, это ты сошел с ума, Дима, — произнес Игнат. — Сколько тебя помню, ты всегда был, извини, жадиной и скрягой и тут вдруг...
Игнат замолчал, слегка смутившись. А ведь и правда — вопросы и действия Овечкина чертовски похожи на поступок сумасшедшего. Одет скромно, не бедно, но и не богато, колбасу дешевую жрать не брезгует и добавки просит. И при этом задает идиотские, чисто академические, далекие от реальной жизни вопросы, демонстрируя готовность за ответы расплатиться баксами... Если эти ответы ему понравятся и его удовлетворят!
— Ну чего, Игнатик? Договорились?
— Овечкин, тебе нужна, как ты выразился, «эксклюзивная» информация о тугах. Но кто будет оценивать, эксклюзивная эта самая информация или нет? Ты же и будешь оценивать, а посему...
— Хорош умничать! Ты меня убедил. Шибко ты хитрый, как я погляжу. — Овечкин демонстративно повертел головой вправо-влево, произнося слово «погляжу», шаря взглядом по допотопной обстановке в комнате Игната, и улыбнулся еще шире. — Если такой умный, почему не богатый, а? Договоримся так: фиг с тобой, об эксклюзивности забыли, полтинник уже твой и йог в любом случае зарабатывает сотку. О'кей?
— Хокей. — Игнат взял со стола деньги, посмотрел на свет.
Овечкин рассмеялся, громко и искренне:
— Ха-ха-ха! Не бойся! Не фальшивые.
— Это я так... — засмущался Игнат. — Просто так, по привычке проверил баксы... Ты знаешь чего? Ты возьми пока деньги. Сегодня уже поздно: ты можешь не поверить, но Борис Викторович спать ложится в двадцать ноль-ноль, встает в четыре Я завтра утром с ним созвонюсь, постараюсь договориться, и тогда уж, если...
— Э нет! Так дело не пойдет! — Овечкин шумно вылез из-за стола, потянулся, разминая плечи. — Ты, Сергач, человек совестливый, ответственный. Оставлю тебе деньги — обязательно позвонишь йогу Боре и уболтаешь его со мной встретиться. Заберу бабки — хер тебя знает, какой у тебя повод найдется и меня продинамить, и себя обделить, и йога-сторожа лишить сотни баксов.
— Дим, но, быть может, все-таки хоть в двух словах объяснишь, зачем, черт побери, тебе пона...
— Надоел! — прервал Игната на полуслове Овечкин. — Утомил. Все, абзац! Обо всем договорились! Я ухожу, и завтра... Ты завтра днем дома?
— Дома. Я, типа, взял тайм-аут, разрешил себе недельку побездельничать.
— О'кей! Завтра, часиков в двенадцать, в час, звякну узнать, когда, во сколько к йогу в гости идем. — Овечкин посмотрел на часы у себя на запястье. — Ого! Уже двадцать три тридцать! Я побежал. Тебе хорошо, ты в центре живешь, а мне каково, представь, в Медведково кататься на общественном транспорте?!
— Купил бы машину на лишние деньги, вместо того чтоб расплачиваться баксами за сомнительное удовольствие узнать чего-то особенное о тугах-душителях.
Овечкин предпочел не вступать в новый круг препирательств и вопросов на тему тугов и долларов, проигнорировал последнюю реплику Игната, деловито проследовал в коридор и, присев подле забитой беллетристикой этажерки, стал обуваться в свои уличные ботинки.
— Не хочешь личный автотранспорт покупать, возьми такси, раз имеешь баксы на кармане, — не унимался Игнат. — На тачке до Медведкова минут за сорок домчишься.
— Чем советы давать, лучше бы дал какую-нибудь книжонку из этой чепуховины почитать в дорогу, — откликнулся Овечкин, кончая шнуровать второй ботинок и между делом обозревая развалы детективно-приключенческой литературы на этажерке.
— Без проблем. Выбирай любую книжку в подарок.
— В натуре, что ли, в подарок? — не поверил Овечкин.
— От чистого сердца, — подтвердил Игнат.
Овечкин глянул на Сергача снизу вверх недоверчиво, хмыкнул и, закончив с ботинками, прежде чем выпрямиться, вытянул с самого низа толстенную книжку под названием «Жертва маньяка».
Ушел Овечкин, как и пришел, не заметив протянутую, на этот раз для прощального рукопожатия, пятерню, небрежно бросив через плечо короткое «пока».
Закрыв за Овечкиным дверь, Игнат отчетливо услышал перестук каблуков, цокот тяжелых ботинок по лестничным ступенькам. Овечкин благоразумно решил не дожидаться древнего подъемного механизма, достойного места в музее лифтов (если таковой музей кто-нибудь решится организовать). Минус старых домов — скрежетание неспешных клеток-лифтов, поднимающихся со скоростью гусеницы и спускающихся рывками с непредсказуемостью бабочки, готовой в любой момент зависнуть. Плюс капитальных домов в центре — широкие лестницы, соблазняющие на пешие спуски пологими ступенями и обещающие при подъеме помощь удобными перилами. Массивные, толстые, изолирующие шумы стены — еще один плюс домов-ветеранов.
«Чему ты удивляешься, Игнат Кириллыч? Каждый сходит с ума по-своему. Загадку внезапного интереса полузабытого приятеля к фанатикам-сектантам из далекой Индии, коих английские колонизаторы уничтожили еще в девятнадцатом веке, в принципе разгадать невозможно. Очевидно, не вдруг, не с бухты-барахты Димка Овечкин заинтересовался тугами, но, не зная мотивов, невозможно строить предположения о целях. К тому же пора, давно пора привыкнуть, Игнат Кириллыч, к чудачествам людским, чай, не первый год работаешь в чудаковатой сфере оккультных услуг. И нечего утруждать мозги бесполезными головоломками!»
Игнат убрал с журнального столика грязную посуду, свалил ее в мойку на кухне, проветрил прокуренную Овечкиным комнату, расстелил постель на кушетке, почистил зубы, наспех ополоснулся в душе и голышом пробежался из ванной до кушетки, по дороге погасив свет во всех помещениях коммунального жилища. Нырнув под теплое верблюжье одеяло, Игнат блаженно вытянулся во весь рост, закинул руки за голову, прикрыл глаза.
Полночь. Тишина. Покой тела, приятная сонливость. Дыхание замедляется, дух погружается в сон все глубже и глубже...
...За дверью на лестничной клетке тявкнула собака и вслед за сварливым «гав-гав» раздался душераздирающий женский крик, резко перешедший в продолжительный визг...
Кошмарный звук, будто крючок, зацепил сознание и сдернул его с мелководья сонливости...
Игнат соскочил с постели, глупо озираясь по сторонам, чувствуя, как все быстрее и быстрее сокращается сердечная мышца...