Двое молоденьких милиционеров вели к дежурному «газику» женщину в вязаной кофте и резиновых сапогах. От нее за версту несло перегаром. К груди она крепко прижимала то ли холщовую сумку, то ли рюкзак, в котором звякали бутылки, словно там было все ее достояние. В ее темных, заплывших от пьянства глазах мутной волной плескался животный ужас.
— Дьявол, — бормотала она, — дьявол тут ночью обедню свою справлял. Кровью причащался. И меня бы, если попалась бы ему, так же вот зарезал, освежевал, вздернул бы, как тушу мясную! — внезапно она остановилась, словно силы оставили ее. — Чудом ведь, чудом спаслась, а ведь хотела было за бутылками сюда идти. Но не пошла, бог уберег. А он , черный, здесь праздновал, видно, всю ночь, человечину жрал. Что вы пялитесь на меня? — она топнула ногой, обращаясь к милиционерам. — Думаете, из ума я выжила? Да я-то знаю, чего вы, дураки молодые, не знаете. Чему верить никак не хотите. Знак ведь это. Знамение всем нам. Конец мира грядет, когда на деревьях такие вот плоды за одну ночь вырастают!!
— Что тут у вас случилось? Какие плоды? На каких деревьях? — Катя, чувствуя всевозрастающую тревогу, обратилась к милиционерам.
— Екатерина Сергеевна, для прессы рановато, — остановил Катю голос следователя прокуратуры.
— Это я ее вызвал. — Колосов подошел. — Он был там, — он указал в сторону дерева. — Привязанный. Его заметили пассажиры с электрички. Ранняя электричка, 5.02 из Москвы. Паника в вагонах началась. Сообщили сержанту, сопровождавшему поезд, тот вызвал железнодорожную милицию, они нас. Это ведь наша территория — Левый берег.
— Кого убили, Никита? — Катя вглядывалась в лицо Колосова. Что с ним? Обычно он угрюм или раздосадован, хладнокровен или весел, но такое странное выражение растерянности…
— Его.
На траве лежал труп мужчины. Одежда его была залита кровью, лицо изуродовано. Судя по виду — молодой, спортивного вида, темноволосый. Рядом на траве аккуратно разрезанные (чтобы узлов не повредить) фрагменты капроновой веревки.
— Три пулевых ранения — одно в спину, пуля, видимо, застряла в позвоночнике, и в лицо — раздроблен подбородок, выбит правый глаз, как видите, — сказал судмедэксперт. — И кроме этого, два еще и ножевых, резаных художества.
Он и Колосов наклонились над телом. Осторожно повернули труп на бок. Катя увидела пропитанную кровью штанину, разрез и огромную зияющую рану на бедре.
В ране что-то торчало. Катя… На это было нестерпимо, невозможно смотреть. Но отойти, отвернуться значило смалодушничать. «Ты должна это увидеть». Вот это?
Судмедэксперт натянул свежие резиновые перчатки. Наклонился над телом. В руках его был пинцет. Он примерился, раздвинул пальцами края раны. Осторожно извлек пинцетом из ее глубины какой-то предмет — окровавленный, осклизлый, жуткий. Катя зажала ладонью рот. Это был маленький пластмассовый цветок необычной формы: зеленый стебель, розовые лепестки, точнее, бурые сейчас от кровавых запекшихся сгустков.
— Боже, что это, Никита? Кто этот человек?!
— Вчера познакомились, точнее, не познакомились, просто я его видел, случайно встретились. — Колосов быстро набрал номер. — Алло, новости есть? Да, черный «Мицубиси Паджеро», номер должен быть записан в журнале наблюдения. Нашли? Так… По банку данных пробили фамилию владельца? Так, быстро по этому адресу группу. Он убит не здесь, его сюда привезли. А вчера он был на своей машине. Ее надо найти. Еще у него мать есть, установите адрес, ее надо будет срочно допросить. — Он обернулся к Кате: — Его зовут Марат, Марат Евгеньевич Голиков. Профессия — адвокат. Я его видел вчера, имя, отчество узнал, фамилию вот только сейчас установили по данным наблюдения за… Черт, Катя, он же вчера был жив-здоров. Такой молодой. На моих глазах уехал оттуда. А спустя несколько часов в него кто-то выпустил три пули и сотворил вот это. — Он кивнул на кровавую рану на бедре. — Его сюда привезли. Убивали и калечили не здесь, где-то в другом месте. Где? И машины его нет, а вчера была.
— Может, угнали? — Катя смотрела на цветок, который эксперт-криминалист аккуратно измерял и фотографировал. — А это что за ужас такой?
— Это? Тебе это ничего не напоминает?
— Никита, я… А где ты его вчера видел?
— В Воронцове. — И Колосов коротко, очень коротко рассказал все.
— Голиков, я же с ним тоже встречался, — к ним подошел зампрокурора, — несколько лет назад в одном процессе вместе заседали. Он в прошлом был адвокат Московской коллегии, потом вроде как контору свою основал и уголовные дела уже не вел, только гражданские. Как его разукрасили-то, ведь и не узнать, — он покачал головой. — Документы при нем какие-нибудь есть?
— Только вот это. — Колосов подозвал криминалиста, и тот показал им какую-то пластиковую карточку, уже запакованную в пакет. Она тоже была вся окровавлена, но черты лица погибшего на цветном фото все же можно было рассмотреть. — Это охотничий билет.
— Охотничий билет? — переспросила Катя.
— Точнее, членская карточка столичного охотничьего клуба. Она была в кармане его брюк. Больше при нем мы ничего не нашли — ни паспорта, ни водительского удостоверения, ни ключей от машины, ни денег. Только это.
— Так, может быть, это все же ограбление, — предположил зампрокурора. — Хотя… — он с сомнением покосился на извлеченную из раны улику. — Щепки в раны засовывали, отбитые горлышки от бутылок — тоже. Однажды даже петарду извлекали — дело было об убийстве с целью сокрытия изнасилования. Но чтобы засовывали какие-то цветы…
Катя отвернулась. Всему есть предел, даже профессиональной выдержке. Она старалась как можно глубже дышать, борясь с тошнотой. Голос судмедэксперта доносился до нее словно издалека: щепки, отбитые горлышки, петарды…
Да, такое случалось. И все это были в основном дела о серийных убийствах, диких по своей животной бессмысленной жестокости. Осколки стекла, воткнутые в глаза, отбитые горлышки бутылок, вонзенные в изуродованные трупы. Петарда, засунутая в половые органы изнасилованной женщины, — устрашающая визитная карточка маньяка из Измайловского парка — дела пятилетней давности. Все это были случаи из криминальной практики. Но засунутый в рану цветок ?!
Колосов снова кому-то позвонил:
— Данные наблюдения, да, это очень срочно, подними журнал, — приказал он. — Во сколько она из Воронцова уехала, я знаю, да, около пяти. В 16.45, если точно. Да, не на своей машине, на черном «Мицубиси Паджеро» гражданина Голикова Марата Евгеньевича. Дальше куда они вместе поехали? Так… какой бар? «Золотое руно»? Адрес? Набережная Тараса Шевченко, так… Пробыли там до 18.40 и затем поехали куда? Так, Долгоруковская улица… Выходит, она привезла его к себе домой?
— Кто? О ком ты говоришь? — шепотом спросила Катя.
Он жестом показал: сейчас, не перебивай.
— И сколько он пробыл на квартире у Пеговой? Так, до 2 часов 46 минут. Ночью, значит, уехал на ваших глазах? На своей машине? А гражданка Пегова Фаина? Осталась в квартире? И до сих пор дома? Никуда не выходила, не отлучалась? А эта ее сожительница? Ойцева Алевтина? — Колосов рубил вопросы, как сучья на дереве. — Ночью ее не было? А когда вернулась? Полчаса назад на машине «Вольво»? И где сейчас? Там, в квартире?
— Значит, он был у этой самой Фаины всю ночь? — спросила Катя, когда он закончил выяснять.
— Почти до трех, потом уехал. Он уехал, наши остались загорать на Долгоруковской. А его спустя полчаса или час убили. — Колосов смотрел на труп. — Смерть, по предварительным данным, наступила примерно в три тридцать. Кто стрелял, где? Куда он поехал? И как очутился здесь, привязанный к дереву?
— Привязанный к дереву? — Катя обернулась. Это дерево, на которое она и внимания не обратила… Самое обыкновенное дерево, клен. На стволе — бурые потеки.
— Я же сказал — он был привязан так, чтобы его можно было увидеть с проходящего по мосту поезда. Его заметили пассажиры электрички. Паника началась, — Колосов махнул рукой. — Одной женщине в вагоне плохо стало, «Скорая» ее увезла — преждевременные роды от такого вот утреннего пейзажа с мертвецом. Катя, его привязали специально. Это не ограбление. Тачка у него крутая, но она тут ни при чем, голову даю на отсечение. Это демонстрация, устрашение — то, как был оставлен труп. Намеренная демонстрация — и эта чертова дрянь в ране, этот цветок, и… — Он хотел сказать что-то еще, но тут зазвонил телефон.
Колосов выслушал рапорт.
— Борисов с ребятами установил через коллегию адвокатов адреса двух его квартир, в одной из них на Краснопресненской набережной проживает его мать Голикова Александра Арсеньевна, — сказал он тихо. — Краснопресненская набережная, тринадцать, надо записать для памяти… Они сейчас там, беседуют, с ней истерика. Его машина обнаружена возле дома. Закрыта. Салон чистый. И вокруг все чисто. А в арке на асфальте следы крови. Туда уже выехала группа экспертов, надо взять образцы.
Катя молчала.
— Мать говорит, что он к ней не приезжал. И не звонил со вчерашнего дня. Она и машины не видела, хотя утром выводила собаку. Машина на набережной стоит как раз под их окнами. А чтобы во двор попасть, надо войти в арку. Там следы крови.
— Ты хочешь сказать… по-твоему, его убили на Краснопресненской набережной, в самом центре Москвы? — Катя не верила. — Это же почти правительственная зона, там же Белый дом, там милиции должно быть полно и днем и ночью… Ты хочешь сказать, что, уехав от Фаины, он прямиком направился к матери? Но… у него же есть — ты сам говоришь — другая квартира, его собственная, так почему же…
— Он сказал мне, что этот адвокат… что он любит мать.
— Кто это тебе сказал?
— Балмашов. — Колосов подозвал эксперта: — Что с пулями?
— Все три в нем, — ответил тот. — Достанем во время вскрытия. Все три ранения слепые, на наше счастье.
— Это надо сделать как можно скорее, желательно сегодня.
— Да уж поторопимся, Никита Михайлович. Придется, раз такой расклад. — Эксперт мрачно кивнул.
Колосова окружили подошедшие сотрудники милиции. Закончилась проческа прилегающей к месту происшествия территории.
— Осмотрите еще раз, метр за метром. Его же не на себе сюда, к мосту, приволокли, его на чем-то привезли, — донесся до Кати его голос. — Следы автомобильного протектора — вот что мы с вами ищем. Я должен знать, что это была за машина.
Глава 18 «СТО СОРОК ПО ФАРЕНГЕЙТУ»
Осмотр места происшествия длился несколько часов. Труп Голикова увезли на вскрытие, и Колосов вместе со следователем и заместителем прокурора отправился в морг. Их интересовали пули. А Катя даже ради пуль вынести этого зрелища не могла.
Вместе с одной из дежурных машин она вернулась в Москву. Никита вызвал ее и… Вот дальше мысли Кати путались. Мертвец, привязанный к дереву так, чтобы его могли разглядеть с проезжающих по мосту поездов. Человек, в прошлом совершенно Кате незнакомый, но, оказывается, встреченный накануне Никитой. Никаких документов, только карточка охотничьего клуба. Цветок, вонзенный в зияющую рану. Пластиковый окровавленный муляж.
Тебе это ничего не напоминает? Катя ощущала приступ тошноты каждый раз, как перед ее глазами всплывала картина — судмедэксперт пинцетом вытаскивает это из раны. Извлекает этот ужас на свет. Но ведь это просто искусственный цветок. Цветок! А они даже поддельные красивы, они должны радовать глаз, а не пугать.
Цветок. Как его имя — неизвестно. На вид что-то среднее между подснежником и тюльпаном. И он совершенно не похож на тот, другой, искусственный желтый. Какой-то иной сорт. Как же он зовется? У кого бы узнать? Снова явиться в тот цветочный магазин в Афанасьевском к той самой Марине Петровых, сердечные излияния которой она, Катя, так невежливо подслушала в прошлый раз, и объявить: у нас новый цветок, новый вид флоры и новый мертвец.
Сидя в кабинете пресс-центра, Катя не занималась делами. Хотя дел было невпроворот. Ничего не писала, никому не звонила. Сидела, тупо уставясь в одну точку. День был окончательно сломан. И все было лишено смысла, кроме…
Тебе это ничего не напоминает? А тебе, тебе, Никита? Ты сам был на себя не похож там, на Левом берегу. И это все потому, что вчера видел этого самого Марата Голикова живым, а сегодня мертвым? Бедный, бедный, бедный Марат… Где, у кого это было? Адвокат, охотник, судя по этому билету… Охотничьему билету… А это где было, у кого? Охотничий билет, фальшивый цветок…
Крокус и смилакс — так назывались те цветы. Их назвала Марина Петровых. А до этого, еще раньше, она упоминала их в связи с…
Катя встала, заходила по кабинету. И никого рядом — как назло! Драгоценный В.А. неизвестно где, в каких-то Карпатах, Сергей Мещерский там же с ним. Почему с ним, а не с ней? Разве она меньше страдает, переживает, разве меньше нуждается в поддержке? Вот, например, сейчас, когда тошнит от одной мысли об увиденном там, на берегу канала. Когда голова раскалывается!
Трое человек мертвы. И все трое, точнее двое, были связаны с этой самой Фаиной Пеговой, про которую рассказывала Анфиса и о которой столько говорил сегодня и Колосов. Он установил за ней наблюдение, потому что она была связана с покойным Бойко-Арнольдом. И потому, что ее отец в прошлом являлся известной в криминальном мире фигурой. «Она дочка барыги, и какого барыги», — заявил Никита. Но этот самый барыга умер несколько лет назад. А Бойко-Арнольд… О нем известно пока лишь то, что он посылал этой самой Фаине цветы. Много цветов. Этот «браток» со сплющенным боксерским носом и бритым затылком — и цветы с курьером. Цветы даме своего сердца. Он, вот такой весь из себя…
А его босс и работодатель — Аркаша Козырной? Кто он во всем этом? И кем он был для этой женщины? Цветов он, по крайней мере, ей не посылал. Он вез розы и лилии своей жене. Розы и лилии, крокус и смилакс, и этот новый розовый пластиковый с маленькими лепестками… С чем все это связано?
Нарцисс… Это как-то связано с самой Фаиной. Ах да, так ее называла Анфиса. «Она типичнейший нарцисс»… Она общалась с этими людьми. Арнольд, Аркаша Козырной и этот адвокат Голиков. «Видишь, как все выстраивается? — спросил Колосов. — Она — дочка скупщика краденого, проходившего по многим уголовным делам о хищениях антиквариата и драгоценностей. А вокруг нее эти урки шились — Арнольд и Аркаша — и адвокат, только совсем недавно отошедший от уголовных дел, переквалифицировавшийся в цивилиста».
Переквалифицировавшийся… Какое жуткое слово! Бедный Марат. Адвокат, охотник, красавец, судя по фото на карточке клуба. Красавец, если забыть то, во что его превратили — в нечто с раздробленным лицом, с вытекшим глазом, с рассеченной ногой от бедра до колена. Зачем, по какой причине был сделан этот жуткий надрез? Только чтобы вставить в него цветок? А для чего труп привезли с Краснопресненской набережной, где, судя по следам крови, и произошло убийство, притащили на берег канала и привязали к дереву, выставив на всеобщее обозрение?
Демонстрация… Колосов не раз и не два уже произносил это слово. И оно всплывало и там, в Больших Глинах, в связи с…
Итак, что мы имеем? Три трупа. И все три как-то связаны с этой самой Фаиной. Катя мгновение помедлила. Только ли с ней одной? Никита пока что считает, что да — с ней. Арнольд посылал ей на квартиру цветы, встречался с ней, значит, испытывал какие-то чувства. Адвокат Голиков, согласно данным негласного наблюдения, провел с ней вечер и ночь. Аркаша Козырной был с ней знаком — возможно, через того же Арнольда. Никита ведь сказал — они были неразлучны, так показала жена Аркаши, точнее, его вдова… Были неразлучны. Были неразлучны и умерли в один день… Где-то она уже слышала об этом. Где? От кого?
Катя достала ноутбук, включила, поискала, пошарила файлы. Но это не помогло.
Все трое прямо или косвенно связаны с этой женщиной. Связаны с Фаиной. Но при чем тут цветы на трупах, при чем тут охотничий билет? Эта странная демонстрация? Эпатаж? Или какой-то знак? Многозначительный, грозный знак, по мнению убийцы?
Убийцы… Вот оно — самое главное. И в последнем случае с адвокатом Фаина Пегова этим убийцей, согласно данным наблюдения, быть никак не могла.
А этот Марат прямиком от нее помчался к своей матери. Помчался среди ночи. Зачем? Почему? Быть может, что-то между ним и Фаиной тогда произошло? А что может произойти между мужчиной и женщиной ночью в квартире? Ссора, ревность, выяснение отношений? И Фаина должна это знать. Она должна знать что-то и про Арнольда. А из этого следует…